За весь год они едва перемолвились парой слов. Нос у нее сросся кривовато. Джон считал, что такая легкая неправильность придает лицу очарования. Но она при виде его всегда отворачивалась.

Зима шла своим чередом. Морозы крепчали, и холод вытягивал силу из тел. С каждым днем работники собирались на утреннюю поверку все медленнее. Когда двое из подчиненных Квиллера слегли, их места заняли Мэг и Джинни. Изможденные, бледные люди выходили колонной на рассвете и возвращались, еле волоча ноги, после наступления темноты, с бессильно поникшими головами и громко урчащими желудками. Но всегда требовалось еще натаскать и нарубить дров, принести воды наверх, прорыть очередную сточную канаву.

— Половина кочанной капусты поражена ржавчиной, — доложил Джону Филип в Мартинов день. — А листовая совсем сгнила. Что там с репой, узнаем, когда выкопаем. — Он уже перестал носить повязку на культе. — Некоторые опять поговаривают о том, чтобы податься отсюда куда-нибудь. Самая беда с мукой. Без хлеба нам никак…

Джон чувствовал в людях глубокую усталость. Их одежда превратилась в лохмотья, спины бессильно сутулились. Каждое утро он видел все те же хмурые, подавленные лица. Наступила и минула Двенадцатая ночь. Неделю спустя между Джедом Скантлбери и Джимом Джингеллом вспыхнула ссора. Уже через минуту они катались по снегу под голыми каштанами, неуклюже нанося друг другу удары. Остальные столпились вокруг, крича и улюлюкая. Адам и Питер растащили противников.

— Проваливай, если хочешь! — проорал Джед. — Марпот примет тебя с распростертыми объятиями.

— Это лучше, чем помереть с голоду! — огрызнулся Джим.

— Никто не помрет, — сказал Джон.

— Да неужели? — усомнился Барни Керл. — Кладовые пусты. Да и в лесу почти ничего не осталось.

— Что мы будем есть? — спросил Питер Перз.

Все измученные, красные от мороза лица повернулись к нему. Кто-то топал ногами, стараясь согреться. Джон почувствовал, как смертельная усталость людей передается ему.

— Он не знает, — громко объявил Джим Джингелл.

В толпе послышалось недовольное ворчание. Несколько человек повернулись и двинулись прочь.

— Постойте! — позвал Джон.

Все смотрели на него — одни с любопытством, другие с недоумением, — пока он пытался собраться с мыслями.

— Когда-то здесь был сад, — наконец заговорил Джон. — В нем произрастали все растения на свете.

Казалось, слова поглотил снег. Голые деревья безмолвно стояли вокруг.

— Так то был рай, — сказал Тэм Яллоп. — А здесь ничего похожего.

— Когда-то здесь был рай.

— Он издевается над нами! — возмутился Джим Джингелл, оглядываясь на остальных. — Верно?

— Ну и куда же он делся, твой сад? — крикнул другой голос.

— Он был разорен, — ответил Джон. — Мужчины и женщины, обитавшие в нем, остались ни с чем. Как мы. Но они выжили.

— Каким образом? — осведомился брат Джима, Джем. — Чем они питались? Древесной корой, что ли?

Джон разгреб снег у себя под ногами, пошарил по мерзлой земле и поднял бурый орех:

— Они делали хлеб. Перемалывали каштаны и пекли хлеб из каштановой муки.

Он стоял перед ними, плечом к плечу с Филипом. Но по толпе продрогших мужчин пробежал ропот.

— Так это и есть твой хваленый рай? — спросил один из людей Квиллера.

— Таким хлебом только свиней кормить, — подхватил его товарищ.

— А что будете есть вы с леди Люси? За своим «высоким» столом? — с вызовом бросил Джим Джингелл.

Лицо Джона посуровело.

— То же, что и вы.

Но мужчины недоверчиво трясли головой. Волна страшной усталости накатила на Джона. Он силился найти подходящие слова, но тщетно. Может, они и правы, подумал он. Нет никакого сада. Нет никакого Пира. Они давным-давно бесследно утрачены. Потом раздался женский голос:

— В Эдеме не было «высокого» стола.

Вперед протолкалась фигура в грубом шерстяном плаще с капюшоном, низко надвинутым на лоб. Она повернулась к толпе и откинула капюшон.

— Первые женщины и мужчины ели вместе, как равные, — громко сказала Лукреция. — Так же будем есть и мы. Они были равны в своем богатстве. А мы равны в своей нищете.

Она стояла перед ними подбоченясь. Джон увидел, как смягчаются лица и негодование на них сменяется любопытством.

— Мы испечем этот райский хлеб, — решительно объявила она. — Как говорит мастер Сатурналл.

— И вы тоже будете его есть? — спросил угрюмый голос.

— Да, мастер Джингелл, — ответила Лукреция, отыскав его взглядом в задних рядах. — Все будут. Мы изготовим этот хлеб. И мы будем им питаться.

С этими словами она нагнулась, порылась пальцами в снегу, нашла каштановый орех и положила в свою торбу. Баклендские слуги застыли от изумления при виде леди Лукреции, работающей на равных с ними. Потом Джон стряхнул с себя оцепенение и тоже наклонился, присоединяясь к ней. Секундой позже их примеру последовал Филип. Потом вперед выступил Альф.

— Да уж, я представлял себе рай совсем иначе, — проворчал он, нагибаясь за каштанами.

Следом за ним от толпы отделился Адам. Потом и все остальные, пожимая плечами и тряся головой, разбрелись кто куда, разгребая ногами снег в поисках лесного урожая.

Джон внаклонку продвигался вперед, копаясь пальцами в снегу, но краем глаза следил за Лукрецией. Скоро ее белые руки покраснели от холода и щеки зарумянились. Наконец она искоса глянула на него:

— Вам приятно наблюдать, как дочь сэра Уильяма трудится?

— Прошу прощения, ваша светлость.

— Я не священник, мастер Сатурналл, — резко промолвила она. — Не мне отпускать вам грехи.

— И все же я прошу отпущения.

— Странная просьба для того, кто прилюдно отверг своего отпускателя грехов. — Лукреция выковыряла орех из земли, вытерла об юбку и бросила в торбу.

— Он отверг сам разум, — покаянно проговорил Джон, разбрасывая башмаком снег. — Отверг человека, дороже которого у него нет.

— Неужели?

У Джона было ощущение, будто он ступает по тонкому льду одного из прудов Цапли. Один неверный шаг — и он провалится.

— У него не хватило мужества признать свою ошибку, — шепотом продолжал он. — Он отрекся от своих истинных чувств…

— Довольно.

Джон поспешно закрыл рот. Лукреция снова наклонилась и стала разметать снег покрасневшими руками. Ковыряясь пальцами в холодной земле, она негромко произнесла:

— Если вам угодно просить об отпущении, мастер Сатурналл, извольте сделать это не здесь, при всех обитателях усадьбы, а в другом месте.

— В другом месте, ваша светлость?

Но Лукреция уже отошла от него.

— Здесь был наш сад! Ты сам так говорил! — На гневном лице Лукреции пылали красные отблески камина. — Здесь мы угождали друг другу, как первые мужчины и женщины! Здесь мы «изъявляли свою любовь друг другу», как ты выражался. Покуда совесть Джона Сатурналла не воспротивилась этому.

— Я… — начал Джон.

— Молчи!

Обличительная речь началась, едва он переступил через порог, и поток слов все не иссякал.

— Как ты посмел отвергнуть меня? — продолжала Лукреция, тыча пальцем в его грудь. — Сбежал в свою кухню. Не сомневаюсь, развлекался там с Джинни. Видела я, как ты на нее пялился.

— Джинни? — опешил Джон.

— Ах! — Она с деланым изумлением вскинула брови. — Или была другая? Какое там имя ты стонал, когда я обмывала тебе голову? Кэсси, кажется?

Так, значит, за ним ухаживала Лукреция. До того, как Марпот потащил ее на колокольню. Джон опустил глаза и увидел, что ногти у нее обломаны и кожа на костяшках потрескалась. Порывисто подавшись к ней, он сжал ее руки в своих ладонях:

— Прости меня. — И почувствовал, как ее пальцы стискиваются в кулаки.

— Как ты мог, Джон? — прошептала Лукреция, и тихий этот упрек был страшнее любого гнева. — Как ты мог оттолкнуть меня?

— Такого никогда больше не повторится, — покаянно проговорил он. — Обещаю.

Ребра у нее проступали сквозь бледную кожу, остро торчали тазовые кости. Джон легко провел пальцем по горбинке на носу. Они лежали в постели, дрожа от холода.