Лукреция подняла глаза на лицо юноши с подносом.
Джон быстро потупил взгляд.
Он со страхом ждал этого момента с той самой минуты, когда узнал о приказе стюарда от Сковелла и миссис Гардинер. Товарищи всячески подбадривали его сегодня, провожая из кухни, а Питер Перз так крепко хлопнул по спине, что он чуть не расплескал бульон.
— Не робей, Джон! — крикнул ему вслед Адам Локьер. — Разве сможет леди Люси устоять перед тобой?
Сейчас в чертах девушки читалось презрение и скука. Мистер Паунси, мистер Фэншоу и миссис Поул ждали.
— Это бульон из ягненка, ваша светлость, — начал Джон. — Он сварен из филейного мяса, срезанного с самой нежной части шеи. В него положен растертый костный мозг, извлеченный из костей, сваренных на медленном огне…
Немного скосив глаза, он видел отражение Лукреции в трюмо в глубине комнаты. Девушка хранила равнодушный вид.
— Теперь приправы…
Джон продолжал свое корявое описание, пытаясь представить, что он стоит в кухне и объясняет состав блюда Симеону, Хески или другому поваренку, а не мямлит перед высокомерной Лукрецией Фримантл. Гардинер и Поул одобрительно кивали, слушая его запинающуюся речь. Потом, неожиданно для него, Лукреция заговорила:
— Как интересно.
Она не казалась заинтересованной. Но и насмешки в ее голосе не слышалось.
— После заправки последней специей бульон процеживается, — продолжал Джон.
— Действительно? Через что?
Джон отважился коротко взглянуть на девушку.
— В дуршлаге дырки слишком большие, — объяснил он. — Сито из конского волоса сразу забьется. Мы используем сетку из тонкой проволоки.
Лукреция встала и заглянула в суповую чашку:
— Ты потратил целый день, чтобы приготовить этот бульон?
— Да, ваша светлость.
Девушка наклонилась к струйкам пара над чашкой и с удовольствием потянула носом. Затем, к великому удивлению Джона, взяла чашку с подноса. Сейчас выпьет, подумал Джон, стараясь не показывать своего ликования. Он справился с заданием за один-единственный день! Лукреция повернулась и ногой выдвинула из-под кровати что-то, с глухим шумом проехавшееся по половицам. Какой-то сосуд.
Ночной горшок.
Уже в следующий миг Джон сообразил, что она собирается сделать, и порывисто шагнул вперед. Но девушка оказалась проворнее: одним плавным движением она перевернула суповую чашку, и бульон вылился темно-коричневой дугой. Джон оторопело смотрел, как дымящаяся струя разбивается о дно ночной вазы, забрызгивая пол вокруг.
— Негодная девица! — воскликнула миссис Поул.
— Мисс Лукреция! — пролепетал мистер Фэншоу. — Как вы можете?!
Потрясенный Джон неподвижно уставился на горшок со своим творением. Лукреция обратила торжествующее лицо к мистеру Паунси:
— Неужто вы думали, что я откажусь от своего решения, соблазнившись чашкой бульона? Я не возьму в рот ни единой капли. Так и передайте отцу. Ни единой крошки!
Вынести горшок велели Джону. Опустившись на колени среди бульонных лужиц, он заметил на полу россыпь крошек и заглянул под кровать. Там в густой тени смутно вырисовывался какой-то предмет. Маленькая темная плитка, наполовину завернутая в тряпицу. Присмотревшись, Джон улыбнулся про себя. Надкушенный ломтик суржевого хлеба. Выходит, голодовка леди Люси уже закончилась. Может статься, никогда и не начиналась. Поднявшись на ноги, он пробормотал:
— Так-таки ни единой крошки?
Лукреция окаменела на месте. На щеках у нее выступили красные пятна.
— Что это значит? — прогнусавил мистер Паунси.
Джону оставалось лишь сообщить о своем открытии. Указать на нее пальцем, как она в свое время указала на него… Но когда он уже набрал в грудь воздуху, чтобы заговорить, Лукреция вдруг переменилась в лице. Надменный взгляд дрогнул, и в нем промелькнуло знакомое смятение. На краткий миг Джону почудилось, будто они с ней опять находятся в Солнечной галерее, объединенные общим страхом разоблачения.
— Ну же? — потребовал стюард.
— Ничего, мистер Паунси, сэр, — услышал Джон свой голос. От минутного злорадства не осталось и следа, едва он подавил первоначальный порыв.
— Ничего?
— Я просто подумал о другом кушанье. Которое больше придется по вкусу ее светлости.
— Но почему? — возмутился Филип. — Если она ест, значит не голодает, верно? Почему ты не сказал им?
— Да какая мне с этого выгода? — беззаботно откликнулся Джон. — Подумаешь, нашел кусочек хлеба под кроватью. Вдобавок тогда они поняли бы, что хлеб принесла твоя Джемма. — Он шутливо хлопнул Филипа по спине.
— Если леди Люси чем-то наполняет желудок, она к твоей стряпне не притронется.
— Это зависит от того, что я состряпаю, — улыбнулся Джон. — Разве нет?
Но Лукреция не стала есть ни засахаренные фрукты со взбитыми сливками, которые он принес на следующий день, ни лимонный поссет с земляникой, приготовленный после. Каждый день у двери в спальню миссис Поул внимательно обследовала поднос. Каждый день Джон, потупив взгляд, стоял перед Лукрецией, и молчание между ним, гувернанткой, клерком-секретарем и девушкой становилось все тягостнее, пока его очередное кулинарное творение остывало, разваливалось или засыхало на подносе.
Сама Лукреция безучастно смотрела в окно, или прихорашивалась за туалетным столиком, или с притворным энтузиазмом вышивала кривыми стежками. Через час, по ощущениям похожий на все три, когда у него уже отваливались руки и урчало в животе, колокольный звон, возвещавший о конце обеда, разрешал Джону вернуться в кухню.
— Жидкие кашки и супчики, — посоветовал Генри Пейлвик. — Мастер Сковелл стряпал их для нее в детстве. Правда, она так и не съела ни ложки.
— Сладкая пшенка на молоке с корицей, — со знанием дела предложил Альф. — Или цукаты. Или похлебка. Сестренка для меня всегда готовила.
Ломтики оленины, сваренной на медленном огне, возвратились вниз нетронутыми. Рыбное рагу и дрожащий пудинг с изюмом, медом и шафраном были презрительно отвергнуты. Шли дни. Когда Джона сопровождала миссис Гардинер, он вспоминал, как домоправительница пытливо разглядывала его в комнате Сковелла и чудной разговор про «сороку-воровку». Но гулкая тишина незнакомых коридоров не располагала к расспросам, и в последнее время Джон чаще шел через Большой зал и поднимался по лестнице к покоям Лукреции в сопровождении Фэншоу и Поул.
Гувернантка и клерк-секретарь явно питали друг к другу нежные чувства. При встречах они держались, по обыкновению, официально, но Джон краем глаза замечал, как они украдкой переглядываются у него за спиной и обмениваются слабыми улыбками. Их реплики стали более продуманными и осторожными. В день, когда миссис Поул позволила тонкому завитку выбиться из строгой тугой прически, мистер Фэншоу откашлялся и обратился к ней:
— Миссис Поул, можно вас на пару слов наедине?
Гувернантка и клерк-секретарь удалились в коридор и стали перешептываться. Закончив разговор, они вернулись и заняли свои места по обеим сторонам от Джона.
Они вышли и на следующий день и отошли еще дальше за пределы слышимости. Вскоре их свидания стали происходить в самом конце коридора, а потом и вовсе на лестнице. Под конец лишь приглушенные всплески сдавленного смеха изредка долетали до комнаты.
Джон оставался стоять там, как часовой. У него ныли руки, каждый вздох казался неестественно громким в тишине. Он торчал с подносом у двери, считая секунды, оставшиеся до освобождения, а Лукреция сидела перед трюмо, делая вид, будто вышивает.
Все-таки зря он не сказал Паунси про хлеб, как советовал Филип, сокрушался Джон изо дня в день. Надо было тогда схватить и торжествующе показать всем надкушенный ломоть, словно трофей. Теперь возможность упущена. Ну с какой стати ему жалеть и покрывать Лукрецию, когда она в свое время с такой готовностью выдала его преследователям? Он повел себя как дурак, и это еще мягко сказано. Потом, в один прекрасный день, когда Джон стоял перед ней, уныло уставившись на поднос, где стыли паштеты, увядали бланшированные зеленые овощи и засыхал толстой темной коркой соус, Лукреция вдруг нарушила молчание: