— Ты не сказал им.

Он даже вздрогнул от неожиданности. Лукреция подняла глаза от шитья, Джон видел ее бледное лицо в зеркале. Девушка указала взглядом на кровать, под которой когда-то лежал ломтик суржевого хлеба:

— Ты мог доложить мистеру Паунси и потребовать свое вознаграждение.

Джон покосился через плечо в коридор.

— Они не услышат, — усмехнулась Лукреция.

— Мне не обещано никакого вознаграждения.

Она фыркнула:

— Ты их послушное орудие.

— Я повар, — возразил Джон, — ваша светлость.

— Да неужели? — насмешливо уронила она.

— Я ваш повар.

— Я тебе не верю.

Кровь прилила к щекам Джона.

— Я вам докажу, — раздраженно пообещал он, — ваша светлость.

Лукреция опять презрительно фыркнула и вернулась к своей вышивке, решительно проткнув ткань иголкой.

На следующий день Поул заглянула под крышку подноса и нахмурилась:

— Не слишком ли это простая пища для ее светлости?

Джон принял недоуменный вид:

— Мне подумалось, что именно простая пища сможет возбудить аппетит у ее светлости.

— И не слишком ли грубая? — продолжала Поул.

— Именно грубая пища наиболее сытна и полезна, миссис Поул. Мы в кухне едим такую с превеликим удовольствием.

На подносе лежала коврига суржевого хлеба. Миссис Поул с сомнением разглядывала темно-коричневую буханку.

— Ну хорошо, — наконец кивнула она.

Ключ проскрежетал в замке, и Джон, Поул и Фэншоу вошли. Лукреция сидела за столом, не обращая на них внимания. На сей раз гувернантка и клерк-секретарь не пробыли в комнате и минуты, как мистер Фэншоу обратился к даме со своей обычной просьбой «выйти на пару слов». Джон подождал, когда они удалятся за пределы слышимости.

— Суржевый хлеб, ваша светлость, — доложил он и после паузы добавил: — И тушеное мясо.

Лукреция вскинула взгляд:

— Тушеное мясо? — Она посмотрела на ковригу.

— Тушеная говядина, — уточнил Джон. — С пряными травами и клецками.

На высокомерном лице девушки мелькнуло любопытство.

— Какая… тушеная говядина?

Поставив поднос на стол, Джон осторожно оторвал верхнюю корку — под ней оказалась тестяная коробочка, выпеченная из ржаной муки. Извлекши ее из ковриги, он взломал ложкой хрустящую крышку, и из-под нее выплыл клуб ароматного пара. Горячие темные соки излились наружу, закручиваясь вокруг рассыпчатых кусков темно-красного мяса. Лукреция зачарованно уставилась на блестящую полупрозрачную подливу. Потом подозрительно взглянула на Джона:

— Что за уловка такая?

Труднее всего было заключить холодное тушеное мясо в оболочку из грубого ржаного теста. Потом он тщательно защипил края и проткнул в крышке дырочку, чтобы тестяная коробочка не лопнула при нагревании. Джон переворачивал свое творение в духовой печи каждые несколько минут, и в конце концов тесто пропеклось. Он заделал отверстие в крышке и взялся за ковригу: вырезал снизу круглое отверстие и выковырял из нее весь мякиш. Симеон с аппетитом уничтожил улики по его просьбе. Теперь Джон смотрел, как трепещут ноздри Лукреции. С лестницы еле слышно доносились голоса Поул и Фэншоу. Подозрительность девушки сменилась растерянностью.

— Они же узнают, что ты принес это.

Джон пожал плечами.

— Что ты пытался их обмануть.

Он опять пожал плечами.

— Ты потеряешь место. Тебя выгонят.

Он в упор взглянул на нее:

— Не выгонят, если вы съедите.

Несколько мгновений Лукреция пристально смотрела на нежное, тающее мясо в блестящем соусе, потом перевела глаза на темноволосого юношу:

— Но почему?

Вместо ответа, он протянул ей ложку.

Питер Перз, Адам, Альф и Джед Скантлбери смеялись и хлопали Джона по спине. Симеон ликовал столь громко, что ему велели заткнуться. Остальные толпились вокруг и радостно стучали кулаками по столу, отчего кухонные лопатки и тесторезки на нем подпрыгивали.

— Она все умяла в два счета, — повторил Джон.

Питер восхищенно кивнул:

— Когда ты скажешь Паунси?

— О, скоро, — небрежно бросил Джон. — Сперва скормлю ей еще пару-другую обедов.

Все одобрительно закивали, один только Филип нахмурился:

— Если тебя не поймают прежде.

Джон ухмыльнулся:

— Ну это вряд ли.

На следующий день миссис Поул разглядывала румяную крышку тестяной корзинки. Потом пухлый пирог с яблоками. Затем Джон представил взору гувернантки горку жареного пастернака, а еще днем позже — хлебный пудинг. По своем возвращении в комнату миссис Поул обнаруживала крышку тестяной корзинки невзломанной, яблочный пирог нетронутым, а коричневую поверхность хлебного пудинга целой-целехонькой.

— Наверное, нужно все-таки готовить пищу поизысканнее, — предположила Поул в коридоре, и Джон серьезно кивнул.

Назавтра тонкие дольки яблок-парменов поднимались подобием крохотных парусов над хрусткой тестяной сеткой, украшенные все до одной флагами, представляющими собой густые мазки корицы с сахаром. Поул одобрительно рассматривала пеструю флотилию. Лукреция у нее за спиной поджала губы, заметил Джон.

Поначалу девушка держалась настороженно и принимала его подношения с подозрительным видом. Но изо дня в день она ела все охотнее. Он по-прежнему ждал в молчании. Но теперь поднос не казался тяжелым. И молчание не тяготило. И минуты летели быстро, а не ползли еле-еле, как раньше. Не раз и не два Джон вздрагивал от неожиданности, заслышав колокол, возвещающий о конце обеда.

— Ни единой крошки, — пробормотал он, когда Лукреция отправила в рот последнее из крохотных пирожных, тайком пронесенных к ней сегодня.

Она подняла на него глаза:

— Ты находишь мой голод забавным, Джон Сатурналл.

— Ничей голод не забавен, ваша светлость.

Из коридора доносилось приглушенное хихиканье Поул и невнятный голос Фэншоу, бубнящий на низких тонах.

— Но почему? — спросила Лукреция. — Почему ты меня кормишь?

— Я говорил вам. Я повар, ваша светлость. Ваш повар, по воле мистера Паунси.

— У вас там в кухне дружное братство, да? Джемма рассказывала.

— Да, леди Лукреция.

— Ты мог бы снова вернуться к своим товарищам. Если бы ты рассказал все мистеру Паунси, тебе больше не пришлось бы меня обслуживать.

Джон пожал плечами, словно речь шла о совершенном пустяке. Но Лукреция не сводила с него пристального взгляда:

— Так ведь?

— Да, — неохотно согласился Джон. — Не пришлось бы.

— Но ты все-таки обслуживаешь.

Она вопросительно смотрела на него. Все твои блюда служат доказательством твоего мастерства, сказал бы Сковелл. И этой причины достаточно, чтобы их стряпать. Повар должен готовить для всех, добавила бы мать. Даже для дочери хозяина поместья Бакленд. В голове Джона теснились и другие возможные ответы, и среди них был один, который он ощущал как нежный аромат, тонущий в сумбурных потоках запахов попроще и погрубее. В комнате сгустилось неловкое молчание.

— Таков мой выбор, — наконец промолвил он.

— Прямо как в старые добрые времена, — сказал мистер Банс, когда застал Джона за приготовлением очередного обманного блюда. — Тогда рыбью икру, бывало, окрашивали в зеленый цвет и подавали под видом горошка. Или рубили сырую печень на тонкие полоски и бросали их на горячие отбивные. Выглядело, будто из мяса выползают черви. В старину повара умели чему угодно придать какой угодно вид.

— А сами они часто принимали вид слуг, уволенных за обман? — спросил Филип, взглянув на Джона. — Тебя вышвырнут вон, как Коука.

— Коук сам сбежал, — возразил Джон.

— Думаешь, леди Люси за тебя заступится?

Джон пожал плечами. Это просто игра, говорил он себе накануне, возвращаясь из комнаты Лукреции в кухню. Просто проверка его мастерства. В конце концов пир принадлежит повару… Юноша потянулся за жирной форелью, томленной на медленном огне. Он обещал девушке рыбное кушанье.

— Боюсь, жар был слишком силен, — огорченно объяснил Джон миссис Поул на следующий день. — Вот желе и помутнело. Но думаю, сегодня ее светлость соблазнится, миссис Поул. В конце концов, такое заливное пришлось по вкусу самому королю.