— Нет! — выкрикнула Лукреция.

— Миледи, завет Фримантлов не досужая бабья выдумка, — терпеливо объяснял мистер Паунси. — А клятва, принесенная Богу. Ваш собственный предок заключил соглашение…

— Я прекрасно знаю эту историю.

— В таком случае ваша светлость равно прекрасно осознаёт, какой опасности она подвергает Бакленд своими нынешними… гм… сомнениями…

— …выходить ли замуж за Пирса Кэллока? Да какие тут сомнения, когда меня от него с души воротит!

— Ваш союз угоден его величеству.

— Это воля моего деспотичного отца!

— Он всего лишь хочет, чтобы род Фримантлов продолжался.

Джемма, сидевшая с миской похлебки на верхней ступеньке лестницы, слушала, как за закрытой дверью журчит голос мистера Паунси, то возвышаясь, то понижаясь. Терпеливые уговоры продолжались уже битый час. Потом раздался голос Поул, резкий и строгий. А вот это зря, подумала Джемма. И точно, почти сразу сердитую речь гувернантки прервал громкий стук от падения какого-то тяжелого предмета, и мгновение спустя дверь распахнулась.

— Вон отсюда! — провизжала Лукреция. — Вон, оба!

Раскрасневшийся мистер Паунси быстро зашагал прочь по коридору, за ним посеменила оскорбленная Поул. Джемма с надеждой подняла глаза, но дверь с грохотом захлопнулась.

Она помогла своей госпоже смыть пудру и румяна, сколупнула мушку со щеки. А когда стала снимать с нее тяжелое шелковое платье, Лукреция вдруг разразилась горькими рыданиями, которые, казалось, исходили из самых недр ее существа.

— Ни за что! — прорыдала она. — Никогда!

Джемма уже и не помнила, когда в последний раз видела Лукрецию плачущей. Сейчас, уныло созерцая миску с остывшей похлебкой, она слышала за закрытой дверью треск разрываемой ткани. Простыни? Перед ее мысленным взором возникла связанная из простыней веревка, спущенная из окна в сад. Когда шум прекратился, Джемма поднялась на ноги и тихонько постучалась.

— Люси?

— Убирайтесь прочь.

— Люси, это я, Джемма.

Послышался скрип кресла. Дверь отворилась.

На сундуке лежало обезглавленное туловище. Рядом свешивалась пара ног. Другие истерзанные останки валялись около сундука. Леди Белоножка была разодрана на две части. Леди Курослепа тоже. От Леди Шелковласки остались одни клочья, а от леди Плошечки даже клочьев не осталось. Но самое ужасное было разбросано по полу. Сквозь пелену опилочной пыли Джемма уставилась на изорванные и скомканные листки, исписанные знакомым почерком:

— Ах, Люси!

Джемма торопливо поставила миску на комод и подняла из-под ног обрывок страницы.

Она опустилась на колени и принялась собирать листки. Бросив взгляд в открытый одежный сундук, девушка увидела ворох серебристо-голубого шелка. Хорошо хоть платье не пострадало.

— Миссис Гардинер велела принести тебе похлебку, — вставая на ноги, сказала Джемма.

— Вылей в ночной горшок.

— Но, Люси…

— Передай им, что я возобновляю голодовку.

— Мы просто обмениваемся нашими свободами, леди Люси, — прошептала королева ей на ухо во время пира. — Просто обмениваемся нашими желаниями.

Когда король сделал объявление, рука женщины нашла под столом ее руку, и Лукреция обнаружила, что не в силах ответить на ободряющее пожатие. Поваренок пялился на нее. Приведенный с кухни, чтобы строить шута перед королем. Или чтобы увидеть ее унижение. Возвратившись в свою комнату, Лукреция представила, как Джон Сатурналл рассказывает о ее жалкой участи остальным обитателям своего подземного царства. Они там насмешничают над ней, не сомневалась девушка. Посольство в составе Паунси и Поул только усугубило ее ярость.

Она испытывала острое наслаждение, когда раздирала на части своих кукол, и еще острейшее — когда вырывала страницы из черной книжицы. Потом Лукреция откинула крышку одежного сундука, выхватила оттуда платье и уже приготовилась разорвать тонкий серебристо-голубой шелк…

— Завет связывает нам руки, — объяснял мистер Паунси приглушенным гнусавым голосом, который обычно приберегал для разных секретных разговоров. — Но Пирс может наследовать вместо вас, находясь с вами в троюродном родстве…

Родовое предание Фримантлов Лукреция знала с самого детства. Но она и помыслить не могла, что древняя клятва столь крепко свяжет ее.

— Вам нужно только сочетаться браком с лордом Пирсом. Он не станет принуждать вас к… к телесной близости.

Пока ему не потребуется наследник, угрюмо подумала девушка. Потом на память ей пришли слова королевы. «Мы просто обмениваемся нашими желаниями…» Если подумать, так ли уж отвратителен Пирс со своими жидкими прямыми волосами и дрожащим, вялым подбородком? Неужели он отвратительнее, чем сэр Филемон со своей уродливо зашитой щекой и ледяными глазами, которого молва записывает в любовники леди Каролины? Она представила, как Пирс сплетается с ней руками и ногами, наваливается на нее потным липким телом, обдает лицо кислым винным духом…

Ее замутило от одной этой мысли. Лукреция молча смотрела, как Джемма подбирает с пола вырванные страницы и уносит прочь похлебку. Оставшись одна, девушка села в кресло перед туалетным столиком и устремила взгляд на маленький банкетный дом за окном. Над островерхой крышей по небу плыло длинное белое облако. Ощущения, хорошо знакомые по предыдущим голодовкам. Легкое головокружение и скука дни напролет.

Ночью у нее в желудке словно перекатывался острый камень. Она спала плохо и проснулась, когда церковный колокол прозвонил к завтраку. В течение дня боль в животе усиливалась. После ужина за дверью раздался голос Джеммы.

— Люси! — прошипела она. — Это снова я.

— Что тебе?

Послышался шорох юбок, а секунду спустя под дверь проскользнула маленькая бурая плитка.

Лукреция видела такие ежегодно на столе в задней гостиной. В день смерти своей матери. Суржевый хлеб.

Слуги ели его круглый год. Сама она никогда до такого не опускалась, разумеется. Темный кусок был соблазнительно плотным на ощупь. Дразнящий дрожжевой запах щекотал ноздри. К острому камню, перекатывающемуся в пустом желудке, добавились горячие нутряные соки.

— Ничего лучше не смогла раздобыть, — прошептала Джемма из-за двери. — Поул глаз с меня не спускала. Они разговаривали про тебя. Гардинер говорит, если ты не будешь кушать, у тебя крови прекратятся. Ты вся иссохнешь внутри и не сможешь родить дитя… Люси?

— Мм?

Зубы Лукреции перемалывали крупные зерна, по языку перекатывалась зернистая клейкая кашица. Она держала под подбородком салфетку, чтобы ни одной крошки не просыпалось, и жевала, жевала. Ей казалось, она в жизни не ела ничего вкуснее суржевого хлеба.

На следующий день Джемма тайком принесла еще кусок, но, как только Лукреция вонзила в него зубы, за дверью раздался испуганный свистящий шепот:

— Люси! Сюда идут!

Шаги нескольких пар ног поднялись по лестнице и стали приближаться по коридору. Лукреция торопливо жевала, но ключ уже скрежетал в замке. Она проворно завернула надкушенный ломтик в салфетку, бросила на пол и затолкнула ногой под кровать. Девушка едва успела вытереть губы, когда дверь распахнулась, являя взору мистера Паунси, миссис Гардинер, мистера Фэншоу и миссис Поул.

Вместе с ними в комнату проник новый запах. Густой аромат тушеного мяса и пряностей заклубился у двери и волнами растекся в спертом воздухе. В желудке Лукреции шевельнулся тяжелый камень голода. Потом появился источник запаха. Из-за спины Поул выступил юноша в красной ливрее. До чего ж непривычно видеть в доме обитателя кухонного царства, подумала Лукреция, зачарованно глядя на поднос с дымящейся суповой чашкой.

— По случаю вашего нового обета сэр Уильям приставил к вам повара, — доложил мистер Паунси. — Он опишет вам кушанье, состряпанное для вас сегодня.