— Даст ли король свое благословение? — отважился спросить стюард.

— Как было договорено.

У мистера Паунси будто камень с души свалился. Перед его мысленным взором возникли латунные гирьки, делающие последние прыжки по бумажным кипам: самые легкие — налево, самые тяжелые — направо. Но когда он повернулся, чтобы удалиться, вновь раздался голос сэра Филемона:

— И вот еще что. Ее величество изъявила одно желание.

— Какое, сэр Филемон?

— Она хочет встретиться с вашей барышней в частном порядке.

Лукреции казалось, что внутри у нее все туже натягивается лебедкой какой-то канат. Каждый день барабан лебедки делал очередной оборот, и под конец, в знаменательное утро, когда она вместе с отцом вышла встречать высочайших гостей, у девушки было такое ощущение, будто с минуты на минуту этот туго натянутый канат лопнет или ее остов просто рассыпется изнутри, не выдержав напряжения. Со спущенными на лоб завитыми локонами, с тщательно вымытым и напудренным лицом, Лукреция недвижно стояла, впившись глазами в усадебные ворота, а позади нее шеренги баклендских клерков и слуг разного ранга заполняли внутренний двор, вплоть до парадного крыльца перед входом в Большой зал. За длинными зелеными рядами домашней челяди выстроились подчиненные мастера Джослина в пурпурных ливреях, а за ними кухонные работники в красном. В воздухе висел приглушенный гул голосов, пока мистер Паунси и сэр Сачервелл обходили ряды.

— А ну-ка тихо там! — рявкнул стюард, устремив грозный взгляд на длинную красную шеренгу.

— С какой стати дворовые вылезли вперед? — прошипел Адам Локьер на ухо Джону, когда мистер Паунси двинулся дальше.

— Не знаю.

Повара провели все утро, отчищая пятна со своих дублетов. Мысли Джона обращались то к леденцовым драгоценностям и короне, хранящимся в самой сухой кладовой Генри Пейлвика, то к выпечным золотым монетам, лежащим в чуть теплой печи Вэниана. Когда солнце поднялось высоко в небо, он раз за разом выполнял в уме все возложенные на него сегодня работы, стоя во внешнем дворе среди покашливающих, почесывающихся, переступающих с ноги на ногу товарищей.

— Смотрите! — выкрикнул наконец Джед Скантлбери.

Над гребнем холма показались сине-золотые знамена. Когда первые всадники прорысили между могучими буками, Джон увидел, как мистер Паунси торопливо двинулся вперед, но сэр Сачервелл поймал его за руку.

— Не волнуйтесь так, мастер стюард. Это всего лишь секретари кастелянской для умывальных принадлежностей. За ними следуют камер-пажи. Они еще ниже званием. — (Всадники приблизились и начали выстраиваться в ряд.) — А вот обладатели более высоких должностей, — продолжал сэр Сачервелл. — Камергеры Спальни. За ними едут камергеры-привратники. Господин с жезлом — начальник конницы.

— А джентльмен рядом с ним?

Рядом с жезлоносцем Джон увидел мужчину, на целую голову выше всех, кто находился рядом.

— Это сэр Кенелм Дигби, — ответил сэр Сачервелл. — Он занимал должность камергера Королевской Спальни еще в бытность его величества принцем. Он из тех самых Дигби.

Сэр Сачервелл выразительно взглянул на мистера Паунси, на чьем лице, однако, отразилось полное непонимание.

— Его отец пытался взорвать короля, — пояснил сэр Сачервелл.

— О!..

Джон и Филип во все глаза уставились на сэра Кенелма. Поверх дублета на нем была надета кираса, и металл вспыхивал на солнце всякий раз, когда он привставал на стременах в такт поступи своего гнедого коня. За ним ехали двое всадников на одинаковых белых лошадях.

— Эскорт обер-камергера. — Сэр Сачервелл легонько толкнул локтем мистера Паунси. — Королевская карета вот-вот появится. Пойдемте займем наши места.

Они поспешно зашагали между рядами слуг. Всадники уже выстроились длинной дугой перед портиком. Наконец свои места заняли последние вельможи, увешанные должностными цепями и нагрудными знаками. Внезапно все многочисленное собрание затихло, и в тишине Джон услышал стук колес.

— Все на колени перед королем!

Одним движением всадники сняли шляпы и низко склонили головы. Словно волна прокатилась по рядам баклендских слуг, когда они разом опустились на колени. Джон успел мельком увидеть позолоченную карету, запряженную шестерней белых лошадей, сэра Уильяма во всем черном и рядом с ним тонкую фигуру, которая стояла чуть дольше всех остальных, а потом тоже преклонила колени.

Идущие плавной рысью лошади с плюмажами, блестящая в солнечных лучах карета, яркие знамена и всадники в ливреях… Лукреции показалось, будто внутри у нее стремительно распустился тугой узел. Они здесь, сказала себе девушка, услышав, как колеса замедляют ход и останавливаются. Их величества здесь.

Несколько мгновений царила полная тишина. Потом к карете подступил лакей и отворил дверцу. Другой лакей поднес приставные ступеньки. Лукреция услышала, как отец приветствует царственных гостей от имени всех обитателей поместья, и подняла взгляд.

Волны ярких шуршащих шелков заполонили зрение и слух Лукреции, и мимо нее поплыли разноцветные пышные юбки. Фрейлины ее величества разомкнули свою трепещущую, шелестящую фалангу, пропуская вперед госпожу. Женщина с прелестным овальным лицом, длинным прямым носом и живыми глазами внимательно взглянула на коленопреклоненную девушку и милостиво улыбнулась.

— Леди Лукреция? — промолвила королева с легким французским акцентом, и голос ее прозвучал для ушей Лукреции нежной трелью серебряного колокольчика.

Она кивнула, и королева с улыбкой спросила:

— Вы не уделите мне немного внимания сегодня?

Лукреция ошеломленно смотрела на нее снизу вверх, не в силах вымолвить ни слова.

— Скажите «да», — подсказала ее величество.

Девушка опять кивнула.

Ее проводили в личные покои королевы. Яркие занавеси с фестонами и роскошные балдахины преобразили сумрачную комнату. На стене висел гобелен с изображением мужчин и женщин, охотящихся на оленей. Лукреция сделала реверанс, и королева улыбнулась. Одежная стойка рядом с ней была задрапирована серебристо-голубым шелком, блестящая ткань струилась, стекала мягкими складками. Платье, догадалась Лукреция. Продолжая улыбаться, ее величество указала на стойку:

— Для вас.

Фрейлины провели девушку за ширму. Сноровистые руки в два счета распустили ей шнуровку и быстро переодели. По коже мягко заскользила прохладная ткань, тоньше которой Лукреция в жизни не осязала. Но когда она посмотрелась в трюмо, у нее упало сердце. Корсаж болтался на ней, что мешок на палке, серебристо-голубой шелк свисал с плеч некрасивыми складками. Лукреция неохотно вышла из-за ширмы, и ее величество похлопала по мягкой скамеечке у своих ног:

— Присядьте подле меня.

Когда Лукреция опустилась на скамеечку, королева подалась вперед и прошептала:

— Я прикажу высечь своих швей. Но посмотрите, какая вы худенькая. Вам сейчас столько лет, сколько было мне, когда я впервые приняла короля. У вас месячные пришли?

Лукреция покраснела. Боли и крови у нее случались нерегулярно, порой даже не каждый месяц. «У твоей матушки было то же самое, — ворчала миссис Гардинер. — Но она не морила себя голодом, чтобы привлечь внимание…» Девушка смущенно кивнула.

— Это хорошо. Вам нужно питаться, как рекомендуют аптекари. — Королева убрала у нее со лба выбившуюся прядь волос. — Вы позволите мне называть вас Люси? Скажите «да».

Лукреция оглянулась на фрейлин, потом опять перевела глаза на женщину, ласково смотревшую на нее.

— Вы станете носить это платье при дворе, леди Люси?

Лукреция почувствовала, как в груди поднимается радость, долго пребывавшая под спудом.

— Мне сказали, что к вам не подступиться со сватовством, — промолвила королева, и фрейлины заулыбались. — Что вы своенравны и непокорны. Однако, пообщавшись с вами, я удостоверилась в обратном.

Тень недоумения легла на лицо Лукреции.

— Со сватовством?

За нижними столами вспыхивали ссоры, доходящие до потасовок, докладывали подавальщики. Некоторые придворные сторожили у арочного входа в зал и хватали блюда с подносов. Другие вообще спускались в кухню, пока мистер Андерли не поставил разделочный чурбан у подножия лестницы, — и там, наряженный в самый свой кровавый фартук и вооруженный огромным секачом, он приветствовал всякого непрошеного гостя в шляпе и гофрированном воротнике.