Стюард продолжал. Свиньи из Виттеринга подрыли плетни в Селле, и жители деревень никак не могли договориться о размере штрафа. Одной из пахотных лошадей место разве только на выпасе, а следующая лошадиная ярмарка будет в Каррборо через три недели. И еще двуколка нуждается в починке, мимоходом заметил стюард. Лицо сэра Уильяма потемнело.
Приобретение двуколки было на редкость легкомысленным поступком ее светлости. Совершенно непрактичный экипаж для разбитых, грязных дорог Бакленда, убеждал мистер Паунси. Но на прихоти леди Анны деньги тратились без счету: новые насаждения, оранжерея в Восточном саду, витражные окна в усадебной церкви… Сэр Уильям даже подновил колокольню, восстановив кирпичную кладку и штукатурку, наложенную поверх древних мозаик. С языческими видами долины, по словам десятника. Теперь двуколка пылится в каретном сарае за конюшнями, и вероятность, что она когда-нибудь выкатится оттуда, не больше, чем вероятность, что шахматную доску когда-нибудь извлекут из пристенного стола или что клумбы в Восточном саду когда-нибудь прополют. Оранжерея так и будет потихоньку разваливаться, колокольня так и будет пустовать. Солнечная галерея навсегда останется запертой, и в покоях в дальнем ее конце вечно будет царить все тот же непреходящий мрак. Непреходящий, если не считать вторжения мисс Лукреции минувшим летом, подумал стюард.
— Велите починить, — буркнул сэр Уильям.
Мистер Паунси кивнул. Теперь оставались только документы, перетянутые белой ленточкой. Он глубоко вздохнул. Сэр Уильям бесстрастно наблюдал, как он развязывает ленточку и взламывает восковую печать.
— О порядке наследования в роде Фримантлов, — объявил стюард. — Как вам известно, милорд, я занимался делом, порученным мне вами, со всем усердием и старанием…
Так оно и было. Многочисленные свидетельства усердия и старания мистера Паунси лежали грудами на длинном столе в его покоях: свитки и фолианты из хрупкого велума и пергамента. В выдвижных ящиках хранились пачки писем, написанных аккуратным почерком мистера Паунси, — копии ответов, приложенные к посланиям от главного герольдмейстера Англии, который под конец продолжительной переписки с ним стал с усталой фамильярностью подписываться просто «Сигар».
Но ни один из корреспондентов мистера Паунси не предложил выхода из ситуации. А собственные разыскания завели его в недра фамильного архива, где он до рези напрягал глаза, разбирая почерки своих предшественников, перечислявших имущественные владения, привилегии, древние права и обязанности лордов Баклендов. По семейному преданию, они владели поместьем еще со времен Цезаря. От сэра Уильяма в глубины веков тянулась длинная линия предков, чьи фигуры по мере удаления становились все более смутными, и восходила она к первому тану Фримантлов, который принес клятву Богу, а потом продрался через дикие леса в долину, дабы возжечь свой факел чудотворным огнем. Здесь он воздвиг башню, где и был погребен впоследствии. Ныне его скульптурное изображение несло вечный дозор на колокольне старинной баклендской церкви, а факел с чудотворным огнем по-прежнему пылал в гербе Фримантлов.
Но в этом предании содержались и семена нынешних затруднений мистера Паунси. Ибо клятва, данная упомянутым таном, была высечена на камне перед его гробницей как завет, налагающий нерушимые обязательства на все грядущие поколения.
«По наказу слуг Господних и во имя Сына Божьего Иисуса Христа я приношу клятву, что мы и все наши потомки будем хранить и удерживать эти земли и очаги для нашего Верховного Царя. Да не будет дозволено никакой женщине ни доставлять огонь к очагу, ни подпитывать огни Долины, ни подавать пищу, покуда не велят, ни править в Долине, ни обладать правами на земельный надел, ни держать домашних и дворовых слуг, — иначе эти земли вновь перейдут в руки врагов Господа нашего…»
Закрыв глаза, мистер Паунси явственно видел древнюю копию документа, хранившуюся в архиве поместья. Видел каждое пятно и подтек на пожелтелом пергаменте, каждую выцветшую букву.
Да не будет дозволено никакой женщине… править…
Вот в чем была загвоздка. Согласно порядку наследования в роде Фримантлов, леди Лукреция занимала положение не выше и не ниже, чем дочь какого-нибудь свиновода из Виттеринга.
— Если Богу будет угодно забрать вашу светлость к себе сегодня, — осторожно начал мистер Паунси, — едва ли есть необходимость напоминать вашей светлости о последствиях. Леди Лукреция перейдет под опеку суда. Держателями поместья станут судебные уполномоченные, которые при надобности обеспечат свои долги имеющейся здесь движимостью, как они сделали в случае с поместьем племянника маркизы Чарнли, или будут собирать ренты в свой карман, как произошло в приходе Мир, или вступят в полные права владения, как в случае с Олд-Туэ…
— Мне известно, какого рода люди входят в попечительскую комиссию! — резко промолвил сэр Уильям.
— Даже когда леди Лукреция достигнет совершеннолетия, — невозмутимо вещал мистер Паунси, — без наследника мужеского пола поместье Бакленд станет выморочным имуществом. Оно перейдет к Короне, иными словами — к кредиторам короля…
Он продолжал в том же духе. Сэр Уильям нетерпеливо поерзал в кресле. Но мистер Паунси провел без счету долгие часы, кропотливо изучая документы по распоряжению своего господина, и теперь полагал нужным ознакомить его светлость со своими заключениями. Стюард умолк, только когда мужчина в черном досадливо поморщился. Со двора доносились приглушенные крики.
— Должен же быть какой-то выход, — тяжело проговорил сэр Уильям.
Конечно, выход есть, подумал мистер Паунси. Со времени смерти леди Анны решение лежит на самой поверхности. Слова так и вертелись у него на языке. Ну давай же, подстегнул он себя и услышал собственный голос:
— Милорд, есть один способ выйти из затруднения.
Сэр Уильям поднял глаза.
— Если бы ваша светлость снова женились и произвели на свет сына…
— Нет!
Гневный голос гулко раскатился по обшитой деревом комнате. Сэр Уильям метнул на стюарда испепеляющий взгляд:
— Я не возьму другую жену. Ни ради Долины, ни ради всей Англии.
Мистер Паунси внимательно рассматривал пол под ногами. Сэр Уильям с грохотом отодвинул кресло и, тяжело ступая, подошел к окну. Стюард увидел, как поникли широкие плечи, обтянутые плотным черным камзолом. Сейчас хозяин крутит на пальце толстое золотое кольцо, знал он. Крутит, и крутит, и крутит…
— Найдите другой способ, Натаниэль, — уже спокойнее сказал сэр Уильям.
Стюард кивнул, перебирая и раскладывая в должном порядке бумаги, которые отправятся в хозяйственный архив. Когда-нибудь в будущем, размышлял мистер Паунси, когда мои кости уже обратятся в прах, очередной стюард внимательно изучит документы, помеченные сегодняшним числом: стоимость крыши в конюшне, лошади и экипажа. Все бумаги будут на месте и в надлежащем порядке, с удовлетворением подумал стюард. Потом он заметил три измятых листка, лежащие на столе. Запыхавшийся поваренок вручил их его клерку перед самым приходом сэра Уильяма. Мистер Паунси кашлянул:
— Прошу прощения, милорд. Остался еще один вопрос. Прошение, доставленное в усадьбу нынче утром. Из прихода деревни Бакленд.
Широкоплечий мужчина отвернулся от окна:
— Бакленд?
— Она находится в начале долины, неподалеку от Флитвика.
Сэр Уильям кивнул с выражением легкого любопытства:
— Я знаю Бакленд.
Мистер Паунси поджал губы. Он знал лишь месторасположение деревни и содержание письма, которое сейчас держал в руке. Чудно, право слово, что всю долину нарекли в честь какой-то глухой деревушки.
— Тамошний священник, именующий себя преподобным Кристофером Хоулом, просит вашу светлость об одной милости.
— Какой же?
— О месте, милорд. Для мальчика.
Стюард не в первый раз покачал головой, дивясь поразительной неосведомленности просителей. С тех пор как ворота усадьбы закрылись, в домашнее услужение мальчики не требовались, а всех кухонных работников Сковелл набирал сам. Мистер Паунси уже собирался положить письмо обратно к лежащим на столе бумагам, как вдруг сэр Уильям велел:
