— Прочитайте, Натаниэль.
…Посему я прошу Вашу светлость о такой милости. Мальчик носит имя Джон Сандалл. Родился он в семье, давно принадлежащей к Баклендскому приходу, и его мать изготавливала снадобья, облегчающие муки, которые являются наследием стародавнего Евиного безрассудства. Но минувшим летом мы, обитатели деревни Бакленд, стали жертвами более тяжкого бедствия, нежели родовые муки или ежемесячные боли у женщин. Новый Змей проник в наш Сад, дабы восстановить наших неразумных прихожан друг против друга и против пастыря. Посулив исцеление наших детей, сей Притворщик ожесточил легковерные сердца против матери мальчика, объявив ее ведьмой и изгнав в лес на погибель от голода и холода.
Но этот самозваный проповедник не принес чаемого исцеления. Вместо этого со дня Крестовоздвижения и вплоть до пахотного понедельника мы находились во власти жестокого фараона. Он называет себя Тимоти Марпотом и следует по стопам печально известного фанатика Зоила, который в давнем прошлом разбил окна в нашей церкви, а равно нос епископу. Но когда Марпот сжег церковную кафедру, жители Бакленда наконец восстали на него — и вот, фараон обратился лжепророком и бежал нашего гнева со своими приверженцами…
Мистер Паунси поднял глаза и увидел, что в чертах хозяина изображается смутное любопытство. Необычное для него выражение.
— Ведьма в Бакленде? — спросил сэр Уильям.
— Прикажете послать туда человека, чтобы все выяснить?
— Нет.
Наступила долгая пауза. Наконец мистер Паунси пошуршал измятыми листками:
— Милорд?
Сэр Уильям поднял голову:
— Да?
— Каким будет ваше решение?
— Решение?
— Насчет мальчика.
* * *
Второй двор окружали скотные загоны, конюшни и хозяйственные навесы. Мужчины и мальчики разгружали подводы с дровами, соломой и строевым лесом. Тяжелые вьюки и бочки перетаскивались или перекатывались в сараи, конюхи в пурпурных куртках вели кто куда лошадей, громко цокающих копытами по булыжнику. Запах сена и навоза смешивался с запахом кожаных сбруй и конского пота. Пока Джош и Бен улаживали свои дела с клерком, Джон уворачивался от громыхающих бочек, отпрыгивал от шатких башен из клетей и корзин, подныривал под доски, несомые на плечах, и перепрыгивал через грузовые поддоны, тащимые волоком обратно к пустым телегам. Где бы он ни встал, он непременно оказывался у кого-нибудь на пути. Наконец мальчик втиснулся в щель между складом с бочками и сенохранилищем.
Перед ним возвышался громадный дом, утреннее солнце озаряло мощные стены из саутонского камня. Затейливая каменная лестница укрывалась под портиком, по углам которого располагались родовые эмблемы Фримантлов в виде скрещенных факела и топора. Широкие парадные двери под ним вели в пещерообразный зал, а за главным зданием тянулось длинное крыло, огороженное высокой садовой стеной. Большие окна с ромбовидными стеклами в верхнем этаже крыла ярко сверкали на солнце.
Верно, они-то и посылали вспышки света через всю долину, подумал Джон. Он повел носом, принюхиваясь к запаху, приплывшему сверху, от дымовой трубы, — запаху одновременно знакомому и незнакомому, который тонкой струйкой вплетался в дым, подобный единственной темной пряди в копне белокурых волос. Всю дорогу через долину Джон обонял этот аромат, исходивший от Бенова заплечного мешка. Он закрыл глаза и откинул голову назад, глубоко втягивая ноздрями воздух. Диковинный вкус трепетал у него на кончике языка. Сильфий, так матушка называла растение…
Открыв глаза, он обнаружил, что за ним наблюдают. Патлатый мальчишка в красной кухонной куртке стоял на другой стороне двора, с высоко вздернутым подбородком и полуопущенными веками. Поймав взгляд Джона, он преувеличенно громко фыркнул.
Джон уставился на него с каменным выражением лица. Ничуть не обескураженный, мальчишка ухмыльнулся и поманил его пальцем. Не переставая хмуриться, Джон подошел.
— Мне Коук должен был помогать, — сказал поваренок, просовывая толстую палку сквозь ручки объемистой корзины. — А он запропал куда-то, паршивец. Не иначе к Паунси подлизывается. Мне нужно птиц ощипывать, а не таскаться по двору с корзиной лука. — Мальчик указал на другой конец палки. — Ну что, поможешь мне отволочь эту штуковину или так и будешь весь день стоять и принюхиваться?
Дымоходы усадьбы Бакленд тянулись из кухонных недр сквозь многотонные темные массивы камня и кирпича. Жаровые каналы несли в себе тепло, дым и всевозможные запахи, скользя между стенами, проходя сквозь полы, широко огибая парадные залы, вертко шныряя между комнатами, извилисто проползая мимо коридоров и галерей, оставляя загадочные следы в теле здания. Из стен повсюду выступали бесполезные контрфорсы. Сквозь трещины в штукатурке сочился дым. В некоторых уголках дома стояла необъяснимая жара, а в комнатах, граничащих и с восточным и с западным крылом, с утра до вечера витали ароматы жаркóго, выпечки или супа…
В воздухе постоянно тянуло разными запахами и запашками. Волны тепла накатывали и отступали, как если бы дымоходные трубы, полные завихренных клубов огня и дыма, извивались и корчились внутри массивной каменной кладки, разветвляясь и вновь соединяясь, поднимаясь все выше и выше, покуда толстые кирпичные пальцы не вторгались в мансардные помещения, где хранились корнеплоды и яблоки, и не пронзали чердачный этаж, где в глухую зимнюю пору служанки жались во сне к горячим стенам и просыпались ни свет ни заря от звона громадного котла под ударами поварешки, доносившегося из кухонь внизу.
Сейчас кухонный шум долетал и до запруженного народом прохода, по которому медленно шаркали два мальчика, гримасничая и кряхтя под тяжестью корзины с луком.
— Филип, — представился патлатый поваренок, шумно отдуваясь. — Филип Элстерстрит.
— Джон, — пропыхтел Джон; палка больно врезалась в его костлявое плечо.
— Просто Джон?
— Джон Сатурналл.
Проход привел в огороженный высокими стенами внутренний двор, где мужчины в ливрейных куртках катили бочки, тащили клети и лотки, несли связки битой птицы. Другие доставали воду из колодца в дальнем углу. От дощатых нужников, занавешенных мешковиной, несло вонью испражнений. Хмурый старик вытряхивал в тачку ведро из крайнего. По знаку Филипа Джон поставил ношу на землю около огромной корзины с перьями и лотка с полуощипанными птицами. Слабая улыбка, похоже, никогда не сходила с лица поваренка. Он внимательно рассмотрел плащ Джона, грязную рубаху, впалые щеки и торчащие пучки волос:
— Откуда ты, Джон Сатурналл?
— Из Флитвика, — осторожно ответил тот. — Приехал с Джошем Пейлвиком.
У мальчишки округлились глаза.
— О, он здесь в чести. У него брат служит ключником.
Джон кивнул.
— Может, я тоже тут останусь, — небрежно обронил он. — Поступлю в домашнее услужение.
Филип вскинул брови:
— Да ну?
— Джош ведь не может взять меня к себе навсегда, верно? Ему и лошадей-то прокормить трудно.
Окутанная зловонием тачка покатила по направлению к ним. Старого угрюмца, что ее толкает, кличут Барни Керлом, доложил Филип. Но Джон смотрел поверх плеча своего нового знакомого — на круглолицую девочку в широкой серой юбке, выскользнувшую во двор из дому. Проходя мимо старика с тачкой, она брезгливо помахала ладошкой перед носом.
— Джемма! — окликнул Филип, когда она приблизилась; за ней следовали еще две девочки, в свободных платьях и чепцах, какие носит прислуга.
— Люси пропала, — сообщила Джемма, озабоченно хмуря брови. — То есть леди Лукреция. Я уже который час бегаю ищу. И Мэг с Джинни тоже.
Служанка по имени Джинни так и ела глазами Джона. Из-под чепца у нее выбивались медно-рыжие кудряшки.
— Ну так повели ей вернуться, — ухмыльнулся Филип. — Ты ж королева как-никак.
Рыжая девчушка захихикала, но Джемма сердито зыркнула на нее.
— Не смешно! Поул и Гардинер уже с ног сбились искать. — Она ткнула пальцем в корзину с перьями. — А ты сиди да ощипывай птицу, Филип Элстерстрит.
