Камелефата не произнес ни слова. Взгляд его был рассеянным, лицо оставалось безучастным. Потом, словно очнувшись, он вернулся к отчему порогу и над телами родителей произнес свою клятву:

— Отец мой и мать моя, я отомщу за вас, или не знать мне больше покоя. Вы были смелыми, мужественными людьми, я постараюсь быть таким же. Отец, благодарю тебя за все, что ты дал мне, особенно — за то великое имя, которым ты меня назвал. Я сделаю все, чтобы быть достойным этого имени.

Потом Камелефата вновь вышел к людям, ожидавшим его, и приказал похоронить мертвых со всеми подобающими почестями.

Похороны в племени ашуку несложны, если речь идет о человеке простом. Но когда хоронят великого вождя — дело совсем другое.

Похоронами ведает каста кузнецов[10]. Прежде всего они выкапывают в земле очень глубокую яму, потом строят под землей целую галерею. Там они расстилают новые циновки, ставят большой калебас с водой, раскладывают дорогие набедренные повязки, украшенные вышивкой, и бусы из раковин каури. Все это пригодится покойному, когда он окажется в мире ином.

…Старый Вождь, тщательно вымытый, обвешанный лучшими украшениями и одетый в самые богатые одежды, был завернут в саван и готов к проводам в последний путь. Тело несли четыре кузнеца, наряженные в широкие белые бубу, спадающие красивыми складками. За ними шел Камелефата в воинском облачении. Далее в четко соблюдаемом порядке следовали печальные старики с обритыми по случаю траура головами, до блеска натертыми маслом, за ними — воины в коротких набедренных повязках и полностью вооруженные, словно на битву с врагом, следом за воинами — все остальные жители деревни. Мужчины, женщины, дети, здоровые и больные, глухие, слепые и немые — все пришли, чтобы в последний раз проститься с тем, кто был отцом племени в течение целых тридцати лет.

Похоронная процессия двинулась по многочисленным извилистым улочкам селения, чтобы покойный еще раз повидал родные и любимые места.

Гриоты[11] пели погребальные гимны и славили покойного.

Но вот процессия достигла места захоронения. Кузнецы и Камелефата, который обязательно сам должен был хоронить отца[12], уложили тело Вождя на циновку, расстеленную в подземной галерее. Потом они поднялись на поверхность и закопали вход в гробницу. Остальных погибших похоронили тут же, неподалеку от могилы оплакиваемого всеми Вождя. И до полуночи тишину джунглей тревожили печальные раскаты тамтамов.

Судьба нанесла Камелефате жестокий удар. Теперь эта судьба будет следовать за ним по пятам, будет стремиться во что бы то ни стало подчинить его себе.

В ночь после похорон Камелефата не сомкнул глаз. Он думал о том, как покарать тех, кто коварно напал на его племя, как отомстить за дорогих сердцу погибших.

Едва забрезжил серый прохладный рассвет, он велел своим землякам собраться на центральной площади. Пришли все.

Камелефата впервые обращался к своему народу как вождь. Множество печальных глаз неотступно следили за ним, словно он был для людей последней надеждой.

Камелефата хотел послушать тех, кто был в деревне, когда разыгралась трагедия.

— Люди из племени ашуку не падают духом при первых же ударах судьбы, — заговорил молодой вождь, — но чтобы должным образом отомстить врагам, мы прежде должны узнать, кто же напал на нас. Рассказывайте, братья мои.

Он внимательно посмотрел в лицо каждого. Вперед медленно вышел слепой старик, одетый в лохмотья и с палкой в руках.

— Дан видеть не может, — заговорил он, — но этот недостаток лишь придал силы прочим его чувствам. Деревню разгромили люди из племени ка́йя.

Камелефата так и подпрыгнул. Кайя принадлежали к кочевникам, немногочисленным на побережье. Очень воинственные, они первыми взялись помогать белым работорговцам, первыми заключили с ними сделку. Камелефате никогда и в голову не приходило, что кайя могут отважиться забраться так глубоко в джунгли, где жили ашуку.

— Ты уверен, что это кайя? — спросил молодой вождь, стараясь не выдать охватившего его волнения.

— Совершенно уверен, — ответил слепой. — В ту ночь я был у покойного Вождя, и мы с ним говорили о дальнейшей судьбе нашего племени, когда вдруг с улицы стали доноситься крики. Твой отец поднялся, вышел и быстро вернулся. Я слышал, как он, выругавшись, схватил оружие, приговаривая: «Работорговцы! Проклятые кайя!» Потом он приказал женщинам, детям и старикам укрыться в лесу. А меня спрятал за циновкой, прошептав: «Если со мной что-нибудь случится, передай сыну: пусть завершит начатое мной, пусть без пощады борется с работорговлей, но пусть жажда мести не слепит ему глаза». Таковы были его последние слова.

Камелефата словно окаменел. Он уже ничем не напоминал того мальчишку, каким был еще вчера. Теперь это был глава несчастного разоренного племени, которое ему предстояло защищать. И еще: он должен был отомстить, должен был выполнить свою клятву.

В толпе поднялся ропот. Люди размахивали руками, кое-кто уже собрался броситься за кайя в погоню. Страсти разгорались. Молодой вождь повелительным жестом прекратил шум.

— Это безумие — атаковать кайя сейчас. К тому же мы не знаем, где эти проклятые находятся. Многие наши мужчины убиты или ранены. Но час придет, и мы сурово накажем кайя и всех прочих, кто, совершая предательские набеги, продает своих чернокожих братьев в рабство к белым.

В толпе вздохнули с облегчением.

— Братья мои, — продолжал Камелефата, — мы соберем все свои силы и поведем беспощадную войну с работорговлей. Это чудовищное преступление — продавать людей.

Толпа бурно приветствовала его слова.

— Но разве покупать людей — преступление менее тяжкое? Все вы знаете, что рабство хуже смерти. Смерть положена природой по закону, а работорговля — это тяжкий грех, угодный лишь злым духам и злым людям. И мы никогда не допустим, чтобы людей продавали, какого бы роду-племени они ни были. Дело это нелегкое, и я прошу всех ашуку о помощи и поддержке. Ведь цель у нас одна.

Молодой вождь умолк и стал внимательно вглядываться в лица односельчан. Толпа загудела.

— Он унаследовал мудрость своего отца, — сказал какой-то старик.

— И справедлив от рождения, — сказал другой.

— Камелефата, мы за тобой в огонь и в воду, только прикажи! — кричали ровесники молодого вождя.

Камелефата был горд. Он сумел убедить людей, они его поняли. Теперь нужно было решить, как противостоять угрозе работорговли.

Толпа стала расходиться, восхищенная силой духа молодого вождя. Но сам Камелефата прекрасно понимал, что задачу поставил перед собой нелегкую и на всю жизнь. Мысленно обратившись к отцу, он стал молить покойного: помоги выполнить обещание, данное народу.

Медленно возвращался Камелефата в родную усадьбу, некогда такую веселую и приветливую, но мрачную теперь, словно там навсегда поселилась горькая тишина.

Время текло, как река; жизнь шла своим чередом. Камелефата по-прежнему считал себя обязанным во что бы то ни стало обеспечить безопасность своего народа.

После трагической гибели старого Вождя племя со всем пылом взялось осваивать воинское ремесло. Мужчины, разумеется, продолжали заниматься земледелием и различными ремеслами, но большая их часть уже прошла военное обучение, и из них-то Камелефата и создал довольно крепкую собственную армию. Обеспечить воинов оружием оказалось нетрудно: пригодились привычные охотничьи луки и стрелы, копья и длинные ножи, в ход могли пойти также кирки и железные дубинки.

Кузнецы ашуку, как и кузнецы всех народностей Дагомеи[13], славились своим мастерством. Они так же легко придавали нужную форму металлу, как резчик по дереву меняет облик своей скульптуры одним прикосновением ножа, как ткач создает на одной основе разные рисунки, как сапожник делает обувь разных фасонов.