Шли годы. Дни пролетали незаметно в постоянной суете и беготне. Мои наряды постоянно менялись: я не понимала, зачем это? Я же горничная! Первые два года ходила с двумя русыми косами, - в парике, конечно, - нам по-прежнему каждую неделю зачем-то обривали голову; в длинном темном облегающем платье. Тогда была мода на средневековье, мне так сказал один из пассажиров, когда оставил меня у себя на ночь. За отдельную плату. В тот раз, впервые за всю службу на дирижабле, отлично выспалась, и поняла, что значит крепкий сон. Тот человек меня не обижал: рядом с ним было лучше, чем в комнате для прислуги, где мы спали в три яруса, а некоторые ужасно храпели. Сон клонов составлял в среднем четыре-шесть часов, по графику, и спать хотелось всегда. В первую полную ночь с пассажиром я еще не понимала: что такое 'плата', - нам не полагалось брать деньги, мы даже не знали их значения, живя на всем готовом. Мы не имели материальной заинтересованности в продукте своего труда.
После мне довелось радовать взоры путешественников в образе греческой богини и египетской царицы; образы менялась в зависимости от моды. Мне, в сущности, было все равно, как я выгляжу: я не была хозяйкой самой себе. Но я пыталась мыслить, рассуждать, насколько хватало разума.
Один странный клиент, нелепый и смешной, во время нашей с ним близости, рассердился, когда мне пришел приказ срочно убраться в соседнем номере. Рассердился настолько, что, узнав, кто мое непосредственное начальство, отправился к ней 'разбираться'.
Когда он внес плату за мое недельное постоянное пребывание в его каюте, из моего тела извлекли все чипы. Я боялась, что после этого не смогу даже разговаривать, что все мои знания и умения - электронного происхождения, и без них я стану подобна резиновой кукле! Я ошиблась: за несколько лет пребывания на дирижабле в роли горничной, я многое запомнила: расположение помещений на корабле, имена всех членов персонала и живой команды, свои прямые обязанности.
Я даже в состоянии была поддерживать беседу на бытовом уровне: мой Кирие предположил у меня своеобразное чувство юмора, и никак не мог поверить, что я - клон! В последний день полета Кирие ходил к высокому руководству, желая меня выкупить. Начальство согласилось.
Я была счастлива от ожидания, но недолго: с Кирие случилась беда, он погиб, и мне пришлось остаться клоном, служанкой на воздушном судне. Но я изменилась даже внешне за ту свободную неделю, проведенную с человеком: стала более уверенной, гордой, веселой.
Идею о том, чтобы не возвращать в мой организм удаленные чипы, -которые, как известно, помогают первичной работе, но сокращают жизнь, - внесла старшая горничная, полагая, что так, без них, я в некоторой степени, пусть внешне, напоминаю скорту, свободную женщину, способную увлекать мужчин. Мне оставили свободу мысли, украсив руку внешним коннектом. Я стала рискованным экспериментом.
С работой справлялась и без всякой электронной начинки: все на судне было знакомо 'от' и 'до'. Но теперь у меня появилась возможность мыслить и чувствовать в большей степени, чем ранее, когда мои мысли были навязаны извне разными программами.
Стало гораздо труднее уживаться с другими клонами, казавшимися мне тупыми скотами. Большинство из них было не в состоянии запомнить букв! Не говоря уже о том, чтобы составлять их в слоги! Я же научилась читать и, тайком от пассажиров, после уборки читала простые книги, заказав их по визору. С каждым днем я изменялась все более, и оттого отчаяние мое еще усиливалось: замечала, как периодически исчезают в безвестность мои товарищи по работе.
Большинство горничных из числа тех, что работали здесь, когда я влилась в трудовую команду, уже исчезли. Лишь только у них отмечались первые признаки старения, вполне естественные при такой напряженной работе, как их отбраковывали. Я же была едва ли не старше всех работающих! Впрочем, выглядела я отлично, молодо, ничем не болела, - и пассажиры отзывались обо мне очень хорошо. Даже женщины. Но каждый день страх в душе все усиливался: вскоре меня спишут на берег за профнепригодностью! Когда?
Решила: если подойдет такой день, я не стану ждать, пока меня обездвижат, чтобы отправить на переработку. Лучше выпрыгну вниз с неимоверной высоты: пусть фабрика по производству клонов собирает мои бренные останки, разбросанные по периметру в десятки километров.
Думаю, если бы мое руководство хотя бы догадывалось о таких моих мыслях, мне немедля всадили бы назад не только удаленные чипы, но и пару других. Потому что во мне росли настроения бунта! Они сами позволили мне измениться, чтобы больше заработать, но больше им не удастся сделать из Лиэз рабыню электроники! Мой мозг, пусть и развит, как у юной школьницы, которой не довелось учиться в дисципии, - мозг человека! Если бы у меня было время пройти полный курс обучения, я бы стала, как они...
Пассажирам казалась забавной моя искренняя манера разговора. Когда я пыталась шутить, хвалила прически дам и широкие плечи мужчин, они радовались, как дети. Взрослые люди любят лесть! И в книге отзывов они все ставили мне: 'великолепно', даже, если я забывала протереть пыль.
Я всегда терпеливо сносила приставания мужчин, не жалуясь, сознавая, что в случае нареканий, мне будет гораздо хуже, чем в такие моменты. И мужчины были довольны покладистой горничной. Но никто больше не хотел выкупать меня! В жизни каждому дается один счастливый шанс, наверное...
Странная девушка поселилась недавно в четвертой каюте. Обычно мне не нравятся женщины, путешествующие на дирижабле: манерные, пустые, недалекие, почти столь же глупые, как я сама, жалкий клон! У них здесь одна цель: завести богатого друга! Чтобы прожить подольше и посытнее!
Эта девушка была совсем иной: она сама увидела мои страшные мозоли, вызванные ношением неудобных дешевых сандалий, - и предложила мне другую обувь. Потому что я в тот день предпочитала ходить босиком, чем мучиться с жесткими сандалиями. Сандалии от нее я приняла, но долго не могла придти в себя от удивления: неужели бывают хорошие люди, даже женщины? Подобных людей я раньше не видела: бескорыстно отдать что-то?
В тот день, даже будучи занята работой, несколько раз вспоминала об этой рыжеволосой красавице, такой доброй и юной, моложе меня. Меня создали четырнадцатилетней, значит, сейчас мне двадцать два, - правда, по уму - как раз восемь!
Девушка мне очень понравилась: безыскусностью, отсутствием яркого макияжа, простотой поведения и одежды. Я не знала даже ее имени, спросить было неудобно, но втайне прозвала 'феей': читала про прекрасных фей в старых сказках Европы. Я только недавно научилась читать сказки, у них слишком большие тексты.
Особенно вечером, когда она все-таки решила пойти в казино, девушка напоминала подлинную фею. Ее мысли бродили где-то далеко, и мне показалось, в глубине души юная госпожа тоже испытывает страх. Как я.
Она заронила мне в душу безумную идею: сбежать с дирижабля, стать человеком! Но как это сделать? Я столь глупа, - даже в том счастливом случае, если мне удастся сбежать, - я не смогу выжить в безмерно большом сложном мире! Меня отыщут и убьют, разобрав по частям. Вернее, по органам, костям и прочему, что может пригодиться человечеству...
После того, как рыжая красавица отправилась в казино, - перед этим она посетила триклиний и рассказала мне, что впервые в жизни отважилась съесть мясо кролика, - раньше она мясо не ела, полагая эту пищу низменной, недостойной. Я слушала ее с замиранием сердца, а потом нелепо брякнула, что нам и овощей не дают обычно, но лишь витаминизированную массу искусственного происхождения. Красавица растерялась, а затем извлекла из своих вещей пакетик с фундуком. В принципе, нам нельзя ничего брать у пассажиров, но мне известно: в этой каюте нет глазка видеокамеры, никто не увидит факт нарушения. Я спрятала пакетик, съела его только после ухода рыженькой в казино. Ожидание предвкушения наполняло меня счастьем.
