Таня верит и папе с мамой, и бабушке. Но… маленькое такое сомнение в душе у неё шевелится.
— Сами-то ведьмы знают, что они не существуют? — сердито спрашивает Таня бабушку.
— Танюшка, что ты чепуху болтаешь?
— Так ведь приходили ко мне. Сразу две.
— Во сне приходили. Ты мне рассказывала. Приснились тебе, потому что ты слишком много о них думаешь.
— Ну и что, что во сне?
— Как это — ну и что? Присниться может что угодно. Когда я была маленькая, мне тоже часто снились сказочные сны.
— Ну и что, что сказочные? А я видела! Двух ведьм.
— Объясняю же я тебе… Упрямая какая стала!
— Ну и что?
— И не надо стоять около окна. Дует.
— Ну и что?
— Ещё больше простудишься.
— Ну и что?
— Заладила. Ослёнок какой-то, а не девочка!
Бабушка права.
Дикое, для неё самой надоедное, упрямство накатило, наехало на Таню. Всё она делает наперекор. Обедать бабушка зовёт — Таня не идёт. Велит собирать игрушки — Таня не хочет. Лекарство принимать не хочет. Просят её письмо написать тёте Кате и Вите — Таня головой мотает: «Не буду писать!»
— Совсем ты меня не уважаешь, — печально говорит бабушка.
У Тани слёзы навёртываются на глаза, так ей жаль бабушку. Но, торопливо сморгнув, Таня упрямо твердит:
— Ну и что?
— Вот возьму и перееду к Пете.
— А у него есть другая бабушка.
— Будет две. А у тебя ни одной. А то и вообще к Витеньке укачу, стану у него жить.
— Витя уже студент.
— Ну и что? Видишь, от тебя заразилась… Студентам тоже бабушка не лишняя. — Посмотрела на Таню, хмурую, печальную, и прижала её к себе. — Ослюшка ты моя бедная! Не гуляешь. Без ребят соскучилась. Ну, не горюй. Скоро поправишься.
И правда поправилась. Бледную, похудевшую Таню врач выпустил наконец из заточения, разрешил ей в детсад ходить.
ЗАГАДКИ И ОТГАДКИ
А в детсаду-то что было! Счастье просто, что Таня как раз уже там появилась. Все ребята очень любили, когда Елена Демьяновна читала им книжку или что-нибудь рассказывала. А тут она такое интересное рассказала, что все сидели, разинув рот от любопытства.
— Представьте себе луг зелёный. Мужики бородатые косами машут. Ряд за рядом ложится трава. Солнце печёт, на небе ни облачка. И вдруг слышат косари какой-то гул в небе. Что такое? Гроза? Но ведь нигде ни самой маленькой тучки. А гул всё громче, всё ближе… Поднимают косари головы, а над ними птица гигантская крылья раскинула. Между крыльями у неё горенка, комнатка то есть, построена, стенки прозрачные. В горенке кто-то сидит. Чёрт, что ли? На голове шлем вроде рыцарского, на глазах очки огромные. В страхе попадали косари на землю, ползут, головы руками закрывают и кричат: «Колдун! Ведьмак! Дьявол!»
Расхохотались ребята.
— А как вы думаете, что это за птица была гигантская? — спросила Елена Демьяновна.
Наперебой дети закричали:
— Самолёт это!
— Лайнер воздушный!
— Ту-сто четыре!
— Ан-тридцать четыре!
— Правильно, самолёт. Все вы самолёты видели, может быть, и сами на них летали.
— Я летала!
— И я летал!
— А я с папой во Владивосток четырнадцать часов подряд летел!
— Для вас самолёты — дело обычное. А я вам рассказываю про мужичков-косарей, которые давно-давно жили. О ковре-самолёте только в сказках и слышали. Немудрено, что наш самолёт им чудом, колдовством каким-то показался. Слушайте дальше…
Говорит Елена Демьяновна, а Тане так всё и представляется. Палаты в царском дворце. Бояре в шапках высоких, в кафтанах раззолочённых сидят по лавкам. На троне — царь. И втаскивают слуги, ставят перед царём и боярами большой ящик. Одна стенка у ящика — зеркало. Подходит к ящику учёный монах в чёрной рясе — в те старинные времена учёные только среди монахов попадались, простой народ и читать не умел. Повернул монах рукоятку сбоку ящика. Засветилось зеркало. И возникли на нём конькобежцы, юноши и девушки. Что только они вытворяли на льду! Танцевали, всякие выкрутасы ногами выделывали. Бояре и царь сперва онемели, а потом давай орать: «Нечистая сила! Колдовство! Сжечь учёного монаха!» Потому что они и понятия не имели… о чём?
— О телевизоре! — хором ответили ребята. — Конечно, это телевизор!
— Правильно. А то вдруг бы такое случилось. Давно-давно, в средние века, например, идёт по улице человек, а навстречу ему какая-то железная фигура движется. Круглые, как плошки, глаза горят, на груди огоньки перебегают, мечутся, на голове усы длинные, металлические колышутся…
— Робот это! Робот! — закричали мальчишки.
— Так это вы, ребята последней четверти двадцатого века, понимаете, что такое робот. А средневековый-то человек со всех ног кинется удирать, если ноги со страху не отнимутся. И конечно, подумает: «Колдовство! Волшебство!» А знаете, зачем я вам всё это рассказываю? Потому что и теперь часто верят в колдовство, во всяких леших, ведьм и чертей. Так есть оно или нет на самом деле, волшебство, или только в сказках? Как вы думаете, а?
Тут ребята по-разному отвечали. Кто заявил напрямик: «Нет!» Кто неуверенно: «Есть…» А некоторые сказали: «Не знаю!»
Елена Демьяновна улыбнулась:
— Чувствую, что и среди вас найдутся такие, что, как старинные бояре, немножко в колдовство верят. Так вот для тех, кто не знает, кому непонятно, тот же самый предмет или факт, про который другие люди уже знают, волшебством кажется. Однако не знаем мы ещё очень-очень многое. Но ещё узнаем, наука всё время вперёд движется. Кое-что уже и вы знаете. А пойдёте в школу и узнаете гораздо больше. Сколько на свете удивительного! Ну, а сейчас марш на прогулку! И то засиделись.
Дома Таня бабушке всё-всё рассказала. Бабушка внимательно Таню выслушала, а потом говорит:
— В самом деле, как интересно! В разное время люди про то же самое думают по-другому, иначе понимают. Знание — великое дело.
ТАНЯ ТРЕВОЖИТСЯ
Отправляясь в детсад, Таня с бабушкой Инну с собой прихватывали. Всегда Инночка поджидала их у подъезда, а тут задержалась, выскочила, когда Таня уже хотела в квартиру Журавлёвых подняться: почему не идёшь?
Чуть ли не последние Таня с Инной вошли в групповую. И видят: ребята обступили воспитательницу и Славу Иванова. Слава плачет. Елена Демьяновна его по голове гладит, утешает. Таня потянула за рукав Свету Петухову:
— Что с ним? Ушибся?
— У него бабушка сильно заболела, — торопливо зашептала Света. — «Неотложку» ночью вызывали.
— Садитесь, дети, за столики, — велела Елена Демьяновна. — Кто у нас дежурные? Накрывайте. Сейчас завтракать будем. Не плачь, милый, — наклонилась она к Славе: — Поправится твоя бабушка. — Оглядела своих воспитанников: — Видите, как любит Славик свою бабушку, как о ней беспокоится. Ну, будет, мой хороший, иди умойся!
Ребята расходились, переговариваясь:
— Даже соседка его сегодня в детсад привела, некому было…
— Бедный Славик — до чего переживает!
Серёжа Громов глаза округлил и Тане на ухо сказал тихонько:
— Боится Славка, что бабушка его помрёт!
Таня нахмурилась:
— Не говори глупостей!
— Никакие не глупости! Старая ведь. Долго ли… старому-то!
Внезапно Таня вздрогнула от испуга: а ведь её бабушка тоже старая! И тоже болела! Папа тогда перепугался не меньше, чем Слава сейчас, только что слезами не заливался. А она сама? Конечно, жаль ей было бабушку, но… Столько она тогда о вуалехвостике думала. И о самой себе: о том, что не призналась. А о бабушке? Нет, не беспокоилась она за неё. И ослячеством своим, упрямством так её обижала, твердила, как попугай: «Ну и что?» А ведь могло бы что-нибудь… совсем плохое. Глупая она, Таня, очень глупая! И бессовестная. Стыд какой: бабушку свою любимую не пожалела по-настоящему! Как бы она снова не заболела… Да и вполне ли она поправилась?
