И зачем он опять понадобился этой Вийу? Утром мать сказала: «Зайди к ней сегодня, поможешь». Ладно, он зайдет. А псалмы читать все равно не будет…

Но Вийу не затем звала его.

— Вот, паренек, возьми ломик да пойдем к речке, там у меня старые доски сложены, помоги перетаскать. Полы буду чинить. Пойдем с богом… А я тебе подарочек сделаю. Хороший!

Это дело другое, это можно. Ишь куда их занесло, эти старые доски, — под кручу, да еще и в кусты. И снег рядом теневое место, темное.

— Тетя Вийу, они примерзши. Подождем недельку, легче будет. Тут еще снег.

— Скоро нужно, скоро, Харри. Ты ломиком, ломиком… А то смотри, как вода прибыла! Не ровен час, унесет мои доски…

Они вдвоем таскали эти доски в гору, складывали в сарай. Холодные доски, скользкие. То корочкой, то увесистыми буграми на них оставался лед, как ни околачивала его Вийу.

Доски оледенелые, некрасивые… Но не мог же Харри забыть эти заостренные концы! Он сам тюкал по ним топором!

И как легко было носить, эти доски с друзьями! Пегом носили! Что же теперь они стали такими тяжкими? Лед к ним пристыл?!

Тогда доски у них уплыли. Сюда, в эти кусты. Уплыли, выскочили на берег, легли в штабелек. Около дома Вийу Ныгес. Спрятались.

Вот она что натворила, эта старая Вийу…

Когда уплыли доски, Харри с друзьями брал другие, опять носил к плотине. Торопились, бегали. А здесь, у Вийу Ныгес, лежал клад.

Клад лежал. А пионеры бегали, искали свои доски.

И сейчас все они — там, вместе. А Харри здесь… Изменник он. Предатель.

Когда они поднялись в гору и старуха опустила доску на землю, чтобы передохнуть, Харри сказал ей:

— Тетя Вийу, я больше не хочу таскать эти доски. Это наши доски.

— Как это ваши? — быстро обернулась Вийу Ныгес.

— Ну, наши, школьные.

— Какие же это ваши? Казенные. Да они еще и уплыли. Что по реке плывет, лови кто хочет. В реке и рыба общая и вода… Ты посмотри, какой ножичек я для тебя припасла! Думаешь, зря обещала? Вон, смотри, тут он!

И Вийу Ныгес, высоко задрав передник, откуда-то из кармана добыла новенький замечательный перочинный ножик, даже с отверткой, шилом и штопором. Искоса наблюдая за Харри, она дала ему полюбоваться этим сокровищем, а потом отобрала и снова запрятала в карман.

— Вот перетаскаем доски — твой будет. Жалею я вас, все хочется людям доброе сделать. Я уже и твоей матери вчера удружила кислой капусты дала. Ведра два. Люди друг другу помогать должны, по-божески… Идем, сынок, идем… А я завтра вечером плотников позову, потом никто этих досок и не узнает!

Когда они вынесли на гору последнюю ношу, уже начало темнеть. Вдвоем они сложили доски в сарае и прикрыли их сеном.

— Устал? — спросила Вийу.

Харри кивнул головой. Да, он устал. Эти доски незнакомой ранее тяжестью давили не плечи его, не руки — всего его давили эти доски.

— Это хорошо, — сказала Вийу. — В поте лица человек добывает хлеб насущный… Вот, возьми ножичек — твой он теперь. Только никому не говори, что это я дала. Скажи — мама купила. И про доски не проговорись. Люди злые, рады придраться. Скажут, того и гляди, что ты их, доски эти, украл да мне продал. Плохо тебе будет.

— Тетя Вийу, да ведь я только…

— Ничего, ничего, — перебила его Вийу Ныгес. — Не бойся, я тебя не выдам. А если кто из ваших чертенят сюда сунется, я Тукса с цепи спущу. А потом скажу — сорвался… С божьей помощью все обойдется… Ты домой торопишься или почитаем что-нибудь божественное?

— Я домой… До свиданья, тетя Вийу.

— Хоть бы спасибо старухе сказал…

— Спасибо, тетя Вийу. Я пойду.

Когда Харри проходил мимо будки Тукса, огромный пес, хотя и привыкший к нему, злобно зарычал и звякнул цепью. Харри вздрогнул и ускорил шаг.

На крутом берегу, над обрывом, он остановился и вгляделся в даль. Там, на строительстве, опять горели костры, и в их неверном, колеблющемся свете были видны фигурки все еще работающих людей. И даже сюда, на гору, доносился грозный шум бунтующей Метсайыги.

Домой, в пропахший лекарствами медпункт, Харри вернулся понурив голову, угрюмый и печальный. Это заметила даже Вильма Роосте, которую обычно мало интересовало настроение ее сына.

— Что это с тобой? Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Нет, ничего.

— Был у Вийу Ныгес?

— Был.

— Доски перетаскал?

— Перетаскал.

— То-то. Тут проку побольше, чем от вашей стройки. Зря ты туда и ходишь… Садись, я щи сварила.

Харри уселся за стол и взялся за ложку. Есть ему очень хотелось. А щи были такие вкусные, душистые, кусочки мяса в них попадались, капуста плавала… Харри набирал полную ложку гущи, так что капустинки свешивались во все стороны, — и в рот!

Жалко, не очень-то он дружит со своей мамой. Можно было бы новый ножик показать. И рассказать о своих горестях, посоветоваться. Все-таки Вийу украла эти доски. Это не ее доски. А он, Харри, сегодня помогал их спрятать. Это нехорошо. Наверно, если бы мама узнала, зачем он ходил к старой Вийу…

Но ведь мама знала! Она сама спросила: «Доски перетаскал?» Значит, знала! И капуста эта — от тети Вийу — то же какая-то нечистая!

Харри уткнулся носом в тарелку. Щи вдруг застряли в горле.

— Что ты там ложкой водишь? — прикрикнула Вильма. — То чавкал на весь дом, то вдруг опять скис! Что с тобой делается?

— Ничего, — ответил Харри. И вздохнул: тут советоваться было не с кем.

Спал он спокойно, но утром вскочил куда раньше, чем обычно. Он был виноват перед школой, перед всеми своими друзьями. Нужно было хоть чем-нибудь загладить вину. Вчера он убежал со стройки, зато сегодня наверстает. Вот прямо сейчас он побежит на плотину, раньше всех! Еще до уроков!

Спускаясь к речке, Харри нагнал Юту Каэр.

— Как там, не знаешь? — спросил он.

— Не знаю. Я вечером отцу бутерброды приготовила, а он и не съел. И постель его опять даже не смята. Значит, не приходил. Всю ночь на реке пробыл, на стройке. Вторую ночь подряд… Я проснулась, смотрю — его нет, сразу разволновалась и пошла. А ты?

— И я, — ответил Харри. Не совсем впопад, зато коротко.

Перед плотиной вода стояла очень высоко. Да и позади плотины река разлилась так, что домик здания станции на своих сваях торчал из воды, как игрушечный. Возле самой воды догорал костер, и его пламя, дрожа, отражалось в утренней, уже посветлевшей реке.

— Где же они все? — спросила Юта, не увидев никого ни у костра, ни на плотине.

И тут же сама заметила вдали, у водослива, нескольких человек. Там маячила и высокая фигура отца. Юта поспешила туда.

За водосливом все было не по-вчерашнему. Подмытые, нависшие над водой глинистые берега широко расступились, а между ними бурлил и пенился высокий вал. Льдина, попавшая в этот вал, нырнула глубоко вниз, встала на ребро, потом плашмя шлепнулась в воду и снова нырнула.

— Вот это глубина! — обрадовалась Юта. — Теперь нам не страшно, да, папа?

— Вода размывает водослив, — хмуро ответил Юхан Каэр. — Если не набросать в этот омут камней, все размоет.

— Придется опять отменить занятия, — сказала пионервожатая Эви. — Камень на берегу заготовлен, набросаем.

— Нет, Эви, решим так: всем преподавателям, и вам в том числе, придется отправиться в школу и проводить уроки в младших классах. А старшеклассников присылайте сюда, ко мне.

— Но вы уже третьи сутки… — заикнулся было Эви.

— Да, да, я знаю. Не будем спорить. Идите.

И на водосливе остались только директор, Юта и Харри. Директор посмотрел на Харри с таким удивлением, словно впервые его увидел. Даже плечами пожал. Но сказал только:

— Принеси ломы. Там, у костра, есть.