Фашистские чины не скупились на похвалу и для наемников из дивизии «СС-Галичина», Украинской повстанческой армии (УПА) и других националистических формирований. Отряды УПА немцы даже в официальной переписке называли украинскими бандами. Начальник полиции безопасности и СД дистрикта Галичина штурмбанфюрер Витиска в своем докладе начальству в Берлин в апреле 1944 года отмечал: «Подразделения украинских банд… дрались вместе с немецким вермахтом против Красной Армии… и на некоторых участках оказали войскам в критические моменты услуги, которые нельзя недооценить… Сотрудничество с УПА со стороны вермахта и прежде всего абвера будет сохранено и далее».
Украинскую повстанческую армию сколотили в 1943 году националисты-бандеровцы, давние и верные прислужники гитлеровцев. Их связи с Гитлером и Розенбергом уходят в начало 20-х годов прошлого века. В одном из доверительных писем митрополиту Шептицкому глава ОУН Евгений Коновалец докладывал:
«С чувством глубокого уважения и сыновней любви я часто вспоминаю тот день, когда услышал от Вашей экселенции слова о том, что рано или поздно международные деятели именно немцам поручат уничтожить большевистскую Россию… Слова Вашей экселенции были вещими. Да, Германия под водительством своего фюрера Адольфа Гитлера перед всем миром взяла на себя эту миссию.
Считали своим сыновним долгом доложить Вашей экселенции о том, чего никто не знает или знают только те, кто непосредственно разрабатывает планы и ведет подготовку для осуществления этой великой цели. В этой подготовке на нас возложена не последняя роль, но об этом все доложит Вашей экселенции мой посланник…» Посланцем Коновальца был Степан Бандера, вышколенный разведками Германии и Италии.
Задолго до 22 июня 1941 года гитлеровские офицеры формировали батальоны украинских националистов. На Нюрнбергском процессе, в частности, приводились показания полковника Штольце, одного из руководящих работников германской разведки и контрразведки, захваченного в плен Советской армией. Ему поручили заниматься подготовкой диверсионных актов и работой по разложению в советском тылу в связи с намечавшимся нападением на Советский Союз. Выполняя приказ фельдмаршала Кейтеля, Штольце «связался с находившимися на службе в германской разведке украинскими националистами и другими участниками националистических фашистских группировок». «В частности, мною лично, — продолжает Штольце, — было дано указание руководителям украинских националистов, германским агентам Мельнику (кличка Консул-1) и Бандере организовать сразу же после нападения Германии на Советский Союз провокационные выступления на Украине с целью подрыва ближайшего тыла советских войск…»
Сначала провокационные действия по заданию гитлеровской разведки. Затем рьяное служение оккупантам в полиции, карательных батальонах, формированиях так называемых «сечевых стрельцов», борьба с партизанами. В том числе и в Белоруссии. И, наконец, дивизия «СС-Галичина» — регулярная часть вооруженных сил Германии…
Бандеровцы, как и власовцы, стремились укрыться в западных зонах оккупации. В лагере «Ганновер» советские офицеры встретили паренька из киевского села Киспик Ивана Ткачука. Его зазвали сюда под предлогом, что это украинский лагерь. А на месте выяснилось, что в «Ганновере» собрались те, кто надеется еще продолжить борьбу с Москвой.
Из таких лагерей, как «Ганновер», постояльцев перебрасывали в США, Канаду, страны Латинской Америки… Подчас даже не спрашивая их согласия.
Двадцать второго ноября 1944 года в наркомате иностранных дел СССР зарегистрировали письмо, адресованное народному комиссару иностранных дел СССР т. Молотову. Отправитель — Чхеидзе Григорий, заключенный лагеря военнопленных Фоплест AG 4312, адрес: Главпочтамт, почтовый ящик, штат Нью-Йорк. Письмо написано на бланке американской военной почты и прошло американскую военную цензуру.
«В настоящее время мы, советские люди, находимся в американских военных лагерях. Для нас экономические условия тут хорошие, но это для нас ничего не значит, нам дорога наша родина.
Причина нахождения нас в США: мы, бывшие красноармейцы, сражались против фашистской армии, но по тем или иным причинам мы попали в плен Германии. В германском тылу, как вам известно, нам было очень трудно. Многие погибли от голода и холода, а кто остался в живых, тех забрали насильно в немецкую армию и мы находились под контролем немцев. Побывав в Польше, многие легионеры перешли на сторону партизанских отрядов, забрав с собой оружие. Тогда немцы внезапно перебросили нас во Францию, где был высажен американский десант. И 7.6.44 г. мы, уничтожая немецкое командование, перешли на сторону американцев.
Мы желаем вместе с нашим родным народом участвовать в борьбе против фашистской Германии и отомстить им за издевательство над народами СССР и всей Европы, то, что мы видели своими глазами. От имени советских людей, находящихся в американских военных лагерях, просьба, чтобы нас возвратили на родину для участия в борьбе ради окончательной победы над немецким фашизмом.
Чхеидзе Г.
Гавашели А.
Гушев В.
2.8.44».
Из наркомата иностранных дел письмо перекочевало в аппарат Уполномоченного по делам репатриации. А оттуда — со временем — в архив. Не знаю, как сложилась судьба трех товарищей, которых еще не называли «лицами кавказской национальности», — в архивных материалах мне больше ничего не встретилось, но сама эта история типична.
Неожиданное появление русских солдат во Франции удивило не только французов, но и русских эмигрантов.
«Мы ожидали всего, но только не того, что случилось сегодня, — записала 6 октября 1943 года в своем дневнике жена генерала Деникина Ксения Васильевна. — Мимизан оккупирован русскими. Сколько раз я и Иваныч (Антон Иванович Деникин. — В. А.) задавали себе вопрос: при каких обстоятельствах мы встретим наших соотечественников оттуда? Но никогда не могли предположить, что это будет в октябре 1943 года, в Мимизане, в Ландах! Когда батальон «добровольцев» прибыл в Мимизан, их удивление было столь же большим, как и наше. Их посадили в вагоны где-то в Западной Германии и выгрузили здесь. Русских военнопленных лишили права выходить на остановках, и они не знали, в какой стране находятся. Возраст солдат и офицеров колебался от 16 до 60 лет. Они были уроженцами самых разных областей и республик, происходили из самых разных социальных слоев — от колхозников до преподавателей университетов…
Они заполнили наш дом. Приходили группами, парами, поодиночке. Мы говорили обо всем: о жизни там, о Красной Армии, о войне, об их судьбе.
Каждого из них интересовал главный вопрос: «Считаете ли вы, что когда-нибудь мы сможем вернуться в Россию?» Они больше не верили в победу великого рейха, не скрывали своих германофобских настроений. Смотрели на каргу, висевшую на стене, где я булавками ежедневно отмечала неумолимое продвижение Красной Армии вперед. Я чувствовала, что они гордятся ее подвигами и одновременно испытывают тревогу за свою судьбу. Мое сердце обливалось кровью, когда я смотрела на этих попавших в ловушку судьбы русских людей».
Через три месяца русский гарнизон отправили на фронт. Деникины проводили черноморского моряка, который надеялся вернуться в Россию, Петю — донского казака, летчика Ваню, Сережу — он требовал у француза-парикмахера для своей лохматой головы репейного масла и все удивлялся, что мсье «не знал этого очень известного в России лосьона». Пожелали добраться до родного очага сибиряку Володе, отцу одиннадцати детей…
«Стараясь улыбнуться, мы пожали друг другу руки: «Не забывайте нас», «Вспоминайте нас», «Да хранит вас Господь!» Прошла последняя русская телега, последний русский солдат, когда я заметила другую колонну, идущую в противоположном направлении и пересекающую нашу. В поселок входил новый гарнизон, состоящий из немецких солдат».
