Когда наступил день нашего выхода из концлагеря, а было это 2 мая 1945 года, обе они, переодетые в скромные платья, смешались с толпой бывших заключенных и вместе с ними влились в большой сборный лагерь. Там мы вскоре потеряли их из вида».

Убрались ли они и такие, как они, в Америку, Канаду, в Англию, сумели ли пригреться в Германии — кто теперь скажет?!

Первые часы, первые дни освобождения глазами очевидцев:

Любовь Житнева (Полищук):

«Нас освободили 7 мая 1945 года. Полковник Красной Армии на танке въехал в лагерь Гентин и поздравил нас с освобождением.

Мы плакали от счастья, целовали его лицо, шинель и даже сапоги…

На следующий день нас направили в распределительный лагерь. Шли пешком без охраны. Моя подружка Дуся где-то раздобыла санитарную сумку и, повесив ее через плечо, шагала, напевая какую-то песенку Вдруг она остановилась и, дернув меня за руку, сказала:

— Смотри-ка, наша «красотка», вот где нам попалась!»

Да, такие неожиданные встречи, казалось, бывают только в кино. В группе задержанных эсэсовцев девушки увидели ту самую белокурую бестию, которая издевалась над ними в лагере, преследовала за кудряшки, за простое желание быть опрятной, подтянутой, женственной. Ростовчанки кинулись было к ней, но автоматчик преградил путь.

«Тогда Дуся, открыв свою санитарную сумку, достала ножницы и стала просить лейтенанта разрешить срезать у нее хоть бы локоны. Лейтенант посмотрел на нас и сказал: «Знать, сильно, зараза, издевалась над вами…» И кивком головы сделал знак: мол, действуйте!

Мы с величайшим наслаждением обстригли ей локоны, нахлобучили пилотку на лоб. Большего унижения она, наверное, не испытывала. Лицо ее пылало злобой, отчего она стала совсем некрасивой.

Auf Widersehen! (до свидания!) — смеясь, сказала Дуся.

Конечно, все это получилось по-женски, но ведь и нас нужно понять…»

Ольга Николаевна Добранская, с. Веселый Раздол, Николаевская обл.:

«Предлагали нам уехать на Запад, предлагали остаться в Германии. Я не согласилась. Хотела только домой. Как сейчас помню: вижу поезд и очень хочу домой».

Серафима Владимировна Мельник, г. Тульчин, Винницкая обл.:

«Надо было перейти мост через Эльбу, а там уже наши! Нас построили сотнями и повезли через границу. Начали нас считать англичане и американцы. На них форма была, как лыжные костюмы.

И вот нас приняли советские пограничники. Кажется, красивей наших парней в пограничной форме мы не встречали никого в мире. Подходим к берегу, к своим. И тут оркестр играет марш. Он играл нам, тем, кто томился в неволе столько лет и никогда не терял надежды вернуться на Родину. О, это сказано не все. Все за один раз описать невозможно. Я храню фотографию своих друзей, адреса. Сохранила тетрадь с фольклором тех тяжких дней. Иногда я смотрю на все фотографии, открытки. На одной из них Григорьева Шура из Сумской области, с. Пруды, написала:

«Когда уедешь ты домой, забудешь Фельберт и лагеря. Забудь про все, но не забывай только меня».

Милая Шурочка, я не забыла никого. Я уверена, что и ты ничего не забыла, помнишь лагеря, листовку, в которой говорилось о боях под Сталинградом, об окружении войск Паулюса. Кто писал, рисовал, распространял, для меня так и осталось загадкой».

Догадался же кто-то по-людски встретить своих безвинных соотечественников, сказать доброе слово при встрече, музыкантов поднять…

Александра Даниловна Стройна:

«Второго мая в наш лагерь въехал танк. Боже, что было! Из танка выбрался пожилой майор. Мы все обнимали его, а он нас. Все плакали, и он вместе с нами. Через час приехала машина с продуктами и медикаментами».

Раиса Ивановна Толстых, станица Каневская Краснодарский край:

«Мой самый большой праздник, когда я услышала родной, чуть смягченный кубанский говорок солдат-освободителей. До этого мы боялись родного языка. Кажется, все заглушали крики: «Рус швайн! Шнель! Шнель!» Я до сих пор ненавижу немецкий язык. Понимаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать».

Кстати, такое же признание вырвалось и у Виталия Семина. Это вполне понятное чувство, вызванное годами унижений, защита своего человеческого достоинства. Услышать бы такие признания господину Толстому, защитнику оккупантов. «Немцы вели себя на Кубани вполне прилично, — утверждает он в своей книге «Жертвы Ялты», — здесь почти не было случаев дикости и жестокости, столь частых в других оккупированных районах страны».

Да, гитлеровские «душегубки», впервые примененные в большом масштабе именно на Кубани, — это верх гуманизма и милосердия. Слышите ли вы, отравленные газом мужчины и женщины? Их было семь тысяч. Триста человек фашисты и каратели сожгли заживо в здании гестапо в Краснодаре 10 февраля 1943 года, за два дня до отступления. И это тоже не дикость? И угон вместе с отступающими частями вермахта тысяч подростков не жестокость, а благо?!

Вера Попури, г. Николаев:

«Видели мы и предателей из РОА — власовцев и русских немцев, и американцев. Они уговаривали нас не возвращаться в СССР, но я, как и многие наши, очень любила свою Родину и нас нельзя было запугать. В сентябре 1945 года я вернулась домой инвалидом II группы, так как в лагере во время взрыва была тяжело ранена в голову. Многие при взрыве погибли, в том числе и моя подруга Мария Семенихина.

Еще хочу добавить, что никто меня не преследовал. Поправившись, я отработала 42 года, ветеран груда. Теперь на пенсии, занимаюсь общественной работой».

Дмитрий Дмитриевич Чавдаров, г. Грозный:

«Одели нас в американскую форму и начали учить военному делу. Кормили очень хорошо. Банки с печеньем стояли в комнате — ешь, сколько хочешь, суп жирный, с мясом, макаронами. И вели агитацию, чтобы мы поехали в Канаду, Америку; были желающие, их увозили.

Приезжали наши офицеры и говорили, что Родина прощает всех, кто виноват. После этого нас начали вывозить в советскую зону. Оттуда мы прибыли в город Джанкой. Здесь нас поместили в так называемый фильтрационный лагерь. Там вели длительный допрос. Мне, потому что я грек, не разрешили въезд в Крым. Но я сбежал и пришел домой. Застал мать живую, двух братьев и сестру. Ввиду того, что мать украинка, меня прописали и не трогали больше».

Екатерина Ивановна Ткачук, г. Харьков:

«У меня были женихи — итальянец, югослав, поляк. Все звали с собой, но я подумала, хорошо, если мне там будет хорошо, а если плохо, кому я там буду нужна. А еще дети пойдут, их будет тянуть туда, где они родились, а меня всю жизнь будет тянуть на Родину. И несмотря на то, что дома была злая мачеха, я все-таки решила возвращаться домой.

Американец, с которым я ехала в кабине, очень уж уговаривал не возвращаться на Украину. У вас, говорит, хаты соломой крыты, голод. Ну, что ж, отвечаю, как бы ни было, я там родилась и буду жить, как все люди. Там, говорит, много работы, все разбито. Зато, отвечаю, где захочу, там и буду работать, а может, и учиться буду, а у вас я только прислугой буду.

И нисколько не жалею, что сразу вернулась домой. С мачехой я жила полтора месяца, а потом уехала в город. И хотя не было женихов нашего возраста, но я не осталась обделенной. Вышла замуж, у нас два сына, две внученьки, сама на пенсии, до самих пор радуюсь, что я на родине».

Евгения Ивановна Федорова (Котлярова), г. Ростов-на-Дону:

«1 мая 1945 года в 12 часов дня в наш лагерь въехали советские танкисты. Радости не было конца. Мы обнимали танкистов, плакали… Нас накормили солдатским обедом.

Я, Полина и Нина Науменко стали работать, демонтировали заводы — сахарный, лесопильный, цементный для перевозки оборудования в СССР. Мы знали: делаем это для своих. Почти год еще мы находились в воинской части № 46 159 майора Захарова. И только в апреле 1946 года нас проводили на Родину.