Сохранилось немало донесений немецких служб о такой охоте. Вот одно из них — рапорт 509-й фельдкомендатуры из Кировограда. На станции Знаменка и в окрестных селах, говорилось в документе, людей хватали, не считаясь с их возрастом, семейным положением. Связанных людей вели через весь город. Матерей отрывали от детей, даже не дав им попрощаться. А знаете, как назывались эти операции-облавы? «Волшебная флейта», «Праздник урожая», «Перелетная птица», «Сияние радуги»… В ходе одной из таких операций немцы расстреляли две тысячи человек и 1308 отправили в Германию. Вот такими были праздники рабовладельцев. «Методы вербовки рабочих становятся невыносимыми», — не выдержал даже командующий оперативным районом группы армий «Юг».
Добровольной отправка выглядела только на страницах фашистских и профашистских листков, да в рекламных роликах, снимаемых по заказу ведомства Геббельса в кинопавильонах под Прагой. Там «восточных рабочих» провожали — встречали чуть ли не с цветами. Там натянуто улыбались «добровольно записавшиеся» и демонстрировали свидетельства о допуске «к исполнению почетной обязанности трудовой повинности». На германских заводах, рудниках «добровольцев» называли своими именами: «Славяне — это рабы». Такие плакаты висели в цехах заводов Круппа. И в официальных документах фирмы пушечного короля обычными были выражения: «рабский труд», «рабство», «рынок рабов», «штуки» — эго о людях.
Прасковьи Ширнова, г. Унгены, Молдавия:
«Был такой случай на станции Виры, куда нас, попавших в облаву, согнали. Одну женщину-инвалида (она не двигалась) привез ее брат на тачке к коменданту, чтобы ее дочку не увозили в Германию, потому что за больной мамой некому ухаживать. Комендант выслушал переводчицу и переспросил: это за ней некому ухаживать? Сидя в кресле, поднял автомат и расстрелял несчастную. А потом продолжил: «Вот и не надо больше ухаживать. А дочь должна работать на великую Германию»».
Среди бела дня на виду у своих сослуживцев германский офицер расстрелял больную русскую женщину. Это был, как считал комендант, наглядный урок и для немцев, и для их русских рабов, «недочеловеков». Эхо той автоматной очереди не докатилось и до окраин безвестной станции, о расправе с несчастной даже не упомянули в рапортах. Этакая мелочь, прихлопнули русскую бабу, как надоедливую муху. Но на станции Виры гот эпизод запомнили.
Годами авторы мемуаров, кино- и телефильмов, созданных в Германии после Второй мировой войны, перекладывали всю вину за преступления гитлеровцев в Советском Союзе на таких вот карателей. Солдаты вермахта, мол, не несут ответственности за злодения эсэсовцев, жандармерии, зондеркоманд. Офицерский корпус, утверждают, добивался «порядочного отношения» к жителям оккупированных районов, военнопленным, «остарбайтерам». И вообще, «мы, немцы, не знали о гитлеровских целях войны…». Это слова Вильфрида Штрик-Штрикфельдта, офицера германской армии, «ближайшего сотрудника и друга А. А. Власова», как представляет автора мемуаров издательство «Посев».
Они все знали. Знали о приказе на месте расстреливать комиссаров. Знали о приказе «расстреливать на месте всех выбивавшихся из сил военнопленных». Действовали в соответствии с приказом «Об особой подсудности в районе «Барбаросса» и особых мероприятиях войск» от 13 мая 1941 года. Согласно этому приказу, отданному еще до войны, гражданские лица, оказывающие активное или пассивное сопротивление, должны были беспощадно уничтожаться, все подозрительные элементы также подлежали расстрелу. Только очень далекий от войны человек мог не знать об этом.
Немецкий историк Манфред Мессершмидт, изучая роль вермахта в войне против Советского Союза, пришел к аргументированному выводу: «…вермахт объективно служил острием меча той несправедливой системы, которая открыто заявляла о том, что ведет истребительную войну. Германские офицеры еще до нападения на СССР знали, что «эта война готовится отнюдь не для защиты отечества». Один из них назвал вермахт рабовладельцем Европы. Правда, осмелился на такой вывод уже после войны, после разгрома Германии.
Екатерина Степановна Луценко, с. Сунки, Черкасская обл.:
«На товарных вагонах фашисты развешали лозунги: «Украина посылает лучших своих сынов и дочерей в прекрасную Германию в благодарность за освобождение». В тот же майский день 1942 года мы узнали, что в Киеве на площади Богдана Хмельницкого повесили «саботажников», которые отказались ехать в Германию. Вот такой была добровольная отправка».
Василии Старченко, г. Шахтерск, Донецкая обл.:
«Увозили нас из Стал и но, набив битком вагоны. Только на третьи сутки надумали покормить. Раздали бумажные стаканчики и черпаками разливали бурду. Эти же стаканчики фашисты с гоготом предложили использовать по нужде. Но на этом наши мучения не кончились. Все только начиналось.
Однажды поезд остановился на полустанке. Всех выгнали из вагонов. Девушки и парни умоляли разрешить им разойтись по разные стороны эшелона, но наши мольбы не действовали. Делать нечего… А они, цивилизованные звери, ходили с фотоаппаратами и снимали наш позор. Да при этом еще приговаривали: «швайн». Может, и свиньи — только кто?»
О таком же «представлении» рассказывает в своих воспоминаниях Екатерина Попова: «И говорить об этом позоре стыдно, но и забыть невозможно». Судя по всему, развлечение для гитлеровской солдатни было типичным.
«Но, как бы то ни было, справили мы свои дела, забрались опять в вагоны, — рассказывает дальше Е. Попова. — Стало чуть веселее. Вспомнили, что голодные, ведь почти сутки ничего не ели. Достали свои мешочки. Принялись за еду, она у всех примерно одинаковая была — вареные яйца, соленые огурцы, отварная картошка. Однако нам предстояло еще новое испытание. У меня-то еще с ночи во рту пересохло, язык опух, губы полопались — не до еды. А через некоторое время и остальным жутко захотелось пить. Воды не было…
На вторую ночь пути в вагоне уже совсем никто не спал — от жажды буквально умирали. И умерли бы наверняка, если бы нас продержали взаперти еще хоть день.
Выпустили нас из вагонов только в Бресте. Загнали в бараки, огороженные колючей проволокой. На следующий день была медкомиссия — в основном наружный осмотр, особенно тщательно проверяли, нет ли у кого чесотки или серьезных наружных болячек. Если такое находили — без церемоний ставили печать на лоб и отправляли в изолятор. Из наших такое случилось только с одной девушкой».
После войны стали известны многие ранее секретные фашистские документы. Например, вот такие.
«Очень плохо влияют на моральное состояние квалифицированных рабочих и населения встречные поезда, когда провозят рабочих, которых немцы сделали нетрудоспособными или которые не годились для работы с самого начала… В одном случае начальник транспорта квалифицированных рабочих видел собственными глазами, как человека, умершего от голода, выбросили из встречного транспорта в придорожную канаву. Это был старший лейтенант Гофман, начальник 63-го транспорта. В другой раз сообщили, что трое мертвых оставлены в стороне от поезда и они никем не были похоронены…»
«…Поезд с возвращающимися рабочими остановился на том месте, где стоял поезде вновь набранными рабочими, которые направлялись в Германию с Востока. Из-за наличия трупов в обратном эшелоне могла произойти серьезная неприятность, если бы не вмешалась госпожа Миллер. В этом поезде несколько женщин родили, и немцы выбрасывали новорожденных из окон во время хода поезда. Больные венерическими болезнями и туберкулезом лежали в тех же вагонах на голом полу, даже без соломы. Один из мертвых был выброшен на железнодорожную насыпь. То же самое происходило в других обратных эшелонах».
Минчанин Василий Иванович Петрученя к своему письму приложил снимок обелиска с красной звездочкой, поставленного в селе Жаулки в память 512 односельчан, сожженных, расстрелянных, загубленных фашистами 5 февраля 1943 года. Километрах в двух от Жаулок его родная деревня Кудиновичи. Ей тоже грозила такая же участь, если не найдутся «добровольцы».
