Между тем главная тяжесть всех поручений падала ^теперь на одного человека — Мирона. Здоровье Е. А. Черепанова было в очень плохом состоянии. Контора с этим не считалась, буквально забрасывая Черепановых приказами и «гневаясь» за всякую задержку исполнения.

Сохранились целые пачки «ордеров» (приказов) Главной конторы Черепановым: белые, желтые, синие листки с печатным штампом конторы и без такового.

Приведем лишь некоторые из них в качестве примера.

Приказ № 312 от 28 января 1836 года предписывал Е. А. Черепанову съездить на Верхне-Лайский и Верхне-Салдинский заводы и совместно с их приказчиками составить смету на перестройку или поправку прорезов плотин.

Приказ № 428 от 6 февраля того же года повелевал Черепановым сделать модель золотопромывальной машины «как можно поспешнее».

Приказ № 886 от 14 марта требовал, чтобы механики занялись устройством деревянных срубов под фундамент лесопилки и осмотром деталей ее оборудования.

Приказ № 977 от 23 марта настаивал, чтобы Черепановы имели «главный и бдительный присмотр» за перестройкой водопроводного ларя при Нижне-Тагильском заводе.

Приказ № 1574 от 27 июня велел механикам исправить подъемный механизм с ручным приводом и препроводить его на Верхне-Салдинский завод.

Наконец приказ № 2398 от 12 августа предписывал Мирону Черепанову изготовить четыре подвижные лампы для Выйского училища.

Так осуществлялся на практике «надзор людей, дело знающих», за деятельностью Черепановых.

При этом заводское начальство только и ждало повода, чтобы обрушиться на Черепановых с выговорами и упреками за недостаточно четкое выполнение конторских предписаний.

Так, например, 21 декабря 1836 года совет заводского управления (в отсутствие Швецова) сделал совершенно несправедливый выговор Черепановым «за допущение устройства мехов в Верхне-Салдинске с явными недостатками в механизме» — ведь согласно «Постановлению» Черепановы должны были успевать следить за всем одновременно.

Демидовы и их управляющие не давали Черепановым возможности уделять достаточно внимания важнейшим задачам применения новой техники, и в частности, развитию парового транспорта.

Надежды Черепановых на то, что правительство все же займется их «чугункой», несколько оживились в 1837 году в связи с ожидавшимся приездом на Урал наследника престола, великого князя Александра Николаевича{Будущего императора Александра II.}, которому, кстати сказать, предстояло через несколько лет возглавить Комитет для рассмотрения предложений о сооружении железных дорог.

А. И. Герцен, находившийся тогда в ссылке, рассказывает, какие меры принимало к приезду наследника местное правительство.

«Между разными распоряжениями из Петербурга велено было в каждом губернском городе приготовить выставку всякого рода произведений и изделий края и расположить ее по трем царствам природы», — вспоминает Герцен, добавляя, что вятского губернатора это расположение по царствам природы — минеральному, растительному и животному — очень затрудняло.

Неизвестно, как справился с подобной же задачей Пермский собрат вятского губернатора, уже знакомый нам Г. К. Селастенник. Так или иначе к приезду наследника выставка была организована и в Перми. Из Нижнего Тагила послан туда был ряд экспонатов. Но Селастенник, который вел переписку с демидовскими заводами по этому вопросу, даже и не вспомнил о Черепановых. На выставке в Перми творчество механиков не получило никакого отражения.

Однако когда встал вопрос об осмотре наследником и его свитой демидовских заводов, пришлось привлечь к подготовительным работам и Черепановых.

В «Записке предметам, требующим непременного и скорого выполнения» (от ноября 1836 года), значилось, между прочим: «По механическому заведению полы поправить, стены выбелить, машины, равно меха иметь в исправности и совершенной чистоте, дорогу чугунную исправить, пароход тоже и иметь в совершенной готовности».

Упоминание о двух имеющихся в наличности паровозах Черепановых было включено в специальное «Описание заводов», составленное к приезду наследника в 1837 году.

Мирону Черепанову велено было вывести один из «сухопутных пароходов» на Выйское поле и держать его под парами.

Ефим должен был находиться в Выйском механическом заведении, а Аммос — в модельной мастерской.

27 мая расставленные по тракту стражники, в обязанности которых входило прежде всего не допускать, чтобы местные жители подавали жалобы наследнику, донесли о приближении «высочайшего» гостя со свитой.

К заводу приближалась целая вереница колясок и карет. Впереди и позади следовали экипажи полицейских чинов и фельдъегерей, затем коляски наследника Александра, генерал-адъютантов Ливена и Кавелина, поэта В. А. Жуковского (сопровождавшего наследника в качестве воспитателя) и множество экипажей, в которых сидели военные различных чинов, а также камердинеры, лакеи, писари и т. д.

С великим почетом встречали гостей заводские управляющие. Когда приезжие отдохнули и позавтракали, часть их разместилась в отведенных помещениях, а наследник в сопровождении Жуковского и небольшой свиты, поехал знакомиться с Нижне-Тагильским и Выйским заводами. После беглого осмотра заводских цехов Александр велел отправиться обратно. На пути он заинтересовался памятником Николаю Никитичу Демидову. Этот монумент, изготовленный в Париже, состоял из нескольких скульптурных групп, живописующих жизненные успехи Демидова. Скульптор, побивая все рекорды лести, изобразил в одной из групп коленопреклоненную Россию, которой Демидов вручает дары.

Впрочем, наследнику было лень даже выйти из коляски. Он просто объехал вокруг памятника. Затем на глаза великому князю попался «сухопутный пароход», стоявший под парами недалеко от Выйского завода.

Мирон Черепанов полагал, что, может быть, наследник захочет прокатиться по «чугунке», как в свое время пермский губернатор, и ждал соответствующих распоряжений.

Но «его высочество» и не собирался тревожить себя. Не меняя позы, он поднял тусклые глаза (имевшие, по свидетельству некоторых непочтительных современников, телячье выражение) на дымящий паровоз и спросил равнодушным, скучным голосом: «Кем он устроен?» В ответ управляющие поспешили доложить, что этот «сухопутный пароход», первый в России, построен заводским механиком Мироном Черепановым. Наследник на это ничего не ответил. Он дал знак кучеру следовать дальше к Высокогорному железному руднику.

Впоследствии Мирон Черепанов узнал, что этому руднику повезло больше, чем черепановской «чугунке». Наследник соизволил, наконец, выйти из коляски и спуститься в шахту. «Но прежде чем ступил на лестницу, — гласил официальный отчет, — сотворил крестное знамение и потом уже стал спускаться». Этим и закончился визит наследника на Нижне-Тагильские заводы.

«На запрос Ваш, как отозвался его высочество о Нижнетагильских заводах и производстве, — доносил потом директор Любимов в Петербург, — ответ мой краток: ни я, ни мои товарищи не слыхали отзывов его высочества…».

Из того, что великий князь никак не «отозвался» по поводу черепановской «чугунки», заводское начальство сделало один вывод: наследник «сухопутным пароходом» и судьбой его создателей Черепановых не интересуется. Это нанесло начинаниям Черепановых еще один удар.

А в то время как механики напрасно пытались обратить внимание начальства на необходимость развития парового транспорта на заводах, в Петербурге обсуждался вопрос о том, следует ли передать монополию на постройку русских железных дорог Ф.-А. Герстнеру.

При обсуждении предложений Герстнера не раз отмечался тот факт, что на сибирских наших заводах уже устроены некоторые рельсовые дороги. Очевидно, среди этих линий имелась в виду также и черепановская «чугунка». Передовые русские инженеры, прежде всего П. П. Мельников, указывали, что приезжий «предлагатель» добивался монополии в чисто спекулятивных целях. Герстнер, по мнению Мельникова, и не собирался сам строить больших дорог в России. Он стремился помешать другим строить рельсовые дороги в России и, получив требуемую привилегию, хотел выпустить на большую сумму акций, а потом спекулировать ими на биржах Западной Европы.