Но патер их разочаровал:

   - Идите по местам, - указал охране на распахнутую дверь. - Здесь дело Церкви и святого Мартина. Передайте дежурному башелье, что я сам разберусь, помощь отца Лукаса не потребуется. Всё, свободны!

   Стражи, недовольно ворча, вышли из кельи. Священник повернулся к Густаву.

   - А теперь, юнгерменн, я хочу знать подробности. Рассказывай.

   Алхимик, вспомнив пережитый ужас, затрясся сильнее, но все же переборол себя, и, слегка заикаясь, начал:

   - Это... это был импур. Из младших, язык длиной около четырех ярдов... По нему и узнал... Он как-то смог пройти через Грань и подобрался к окну, - субминистратум кивнул в сторону открытой амбразуры. - Попробовал достать меня, но я успел прочесть инвокацию[146]

... Упал... И швырнул в него склянку с полученной крепкой водой. Тот заорал и исчез... Все.

   Священник хмыкнул.

   - Достойная краткость. Ха! Импур, значит... И ты не обделался. Понятно... - отец Пауль подошел к окну, выглянул в темень. - Он тебя не задел? Не прикоснулся? - в голосе патера слышалась некоторая тревога.

   - Нннеее... - промычал студиозус, делая новый глоток из оставленной фляги.

   - Очень хорошо. Не придется проводить очищающий ритуал, - милитарий энергично потер щеку. - Откуда он мог здесь взяться? Как думаешь? - патер вновь развернулся к студиозусу.

   Густав наморщил свой покатый лоб и хмуро уперся взглядом в загрязненный пол.

   - Это... наверное, это моя вина. После призыва Духа магистра я прочел лишь краткую поминальную литанию. А не полную, которой Вы советовали завершать каждый обряд... - субдьякон медленно поднял голову. - Получается, что нечисть, прошла по следу призрака, сквозь еще не затянувшийся ход... и так проникла в наш Мир, - Шлеймниц нервно передернул плечами,

   Фон Хаймер сокрушенно покачал головой.

   - Верно мыслишь. И сколько раз говорить? Общаясь с Потусторонним, всегда следует закрывать двери. И чем крепче, тем лучше. Из-за своей оплошности ты сегодня чуть не поплатился жизнью. Мало того, твоя душа едва не оказалась в лапах отродья Сатаны, а это - гораздо страшнее, - капеллан перекрестился. - Пусть это будет еще одним уроком. А в наказание за глупость и лень... - отец Пауль чуть задумался - назначаю недельный пост. И скажи спасибо, что крепость защищена словом Божьим, твари Преисподней сюда проникнуть не могут.

   - Да, Ваше Преподобие, - Густав отвесил смиренный поклон.

   - И покойного магистра дня три не беспокой, - милитарий сурово взглянул на подчиненного. - Не следует дразнить импура, пусть отправляется к себе в Ад. Все, иди спать. Мне еще перед бароном объясняться, по какому такому случаю под стенами замка нечисть разгуливает...

   ***

   На следующий день в Серой Крепости только и было разговоров, что о ночном нападении сатанинского отродья. Выздоровевший Эммерик, приехавший из городка солеваров уже после вечерни, выслушал жуткую историю, о том, как новый субдьякон, служитель святого Лулла, сразился с демоном, смог его укротить, засунул тому в пасть кочергу, отрезал монстру язык и сварил из него зелье, которое отправило нечистого обратно в Ад. И алхимик после этого стал седым, заплатив за изгнание тридцатью годами жизни, зато сохранил душу.

   Зная своих новых приятелей (упившихся в хлам Проныру и Адольфиуса, которых сердобольный возница сгрузил у крыльца их нового жилища, а так же неразговорчивого и вечно подозрительного Шлеймница), кучер людским домыслам не поверил. И решил все подробно вызнать у отца Пауля, тем более, имелась причина: Эммерик привез письмо. Вообще-то послание адресовалось ныне покойному магистру Ветинсу, и, как сказал управитель баронского паласа в Мюреке, его доставил какой-то человек - не то - паломник, не то - бродяга, всего пару дней назад. Логично рассудив, что раз получатель безвременно усоп (хотя, тут надо еще разобраться - сто восемь лет - это не вовремя, или в самый раз?) мажордом решил отправить эпистолу в руки старшего клирика Долины, коим, безусловно, являлся Капеллан Его Милости, отец Пауль фон Хаймер.

   Эммерик осторожно постучал по дверному косяку кельи патера. Мало ли что? А вдруг тот Святое Писание читает? Грех отрывать святого отца от такого занятия.

   - Войди! - голос милитария звучал вполне благожелательно.

   Возница перекрестился, и, толкнул дверь.

   Отец Пауль сидел подле распахнутого окна, занимаясь разборкой и смазкой запястного арбалета - милой вещицы, свободно умещающейся в широком рукаве рясы, в пядь длиной, откованной из черной бронзы[146.1]

, болт которой прошибает бездоспешного противника насквозь с расстояния в десять ярдов.

   Кучер шумно сглотнул.

   - Дом патер, Ваше Преподобие... я только-только от солеваров вернулся... А тут такое рассказывают! Неужели, правда, наш алхимик импуру язык отрезал?

   - Врут, - лаконично ответил священник, внимательно разглядывая тетиву, сплетенную из тончайших металлических нитей. - И если ты явился только из праздного любопытства...

   - Нет, Ваше Преподобие, вовсе нет! - Эммерик досадливо поморщился. Он понял, что допустил ошибку, начинать следовало с другого. - Тут я письмо магистру Ветинсу привез. Его в Мюреке кто-то оставил, третьего дня. Ну, а Ингвор, диспонатор тамошний, велел Вам передать. Как распорядитесь, так и... - долговязый возница начал рыться за пазухой, отыскивая затерявшийся где-то в районе пупка пергамент. - Вот! - сделал несколько шагов вперед, передавая запечатанное сургучом послание что называется 'из рук в руки'.

   Капеллан принял конверт, слегка сощурился, разглядывая печати... но вскрывать не стал.

   - Иди, Эммерик, благодарю тебя. Удовлетворяя излишнюю любознательность, которая, как известно, до добра не доводит, скажу: наш толстяк действительно смог в одиночку справиться с импуром. Похоже, из парня выйдет толк. Если только в живых останется...

   - А... - кучер хотел задать еще один вопрос, но, разглядев напрягшиеся желваки милитария, предпочел ретироваться.

   - Всего хорошего, дом патер, - и выскочил из кельи. Ну надо же! Вот тебе и жирдяй - алхимик... Импура! В одиночку? Пожалуй, по этому поводу и выпить не грех...

   ***

   - Эй, лентяи! Хватит дрыхнуть, вставать пора! - в дверь кельи пнули еще пару раз.

   Николас с трудом разлепил чугунные веки и попробовал оторвать голову от тюфяка. Не сказать, что это у него получилось с первого раза, но, в конце концов, фамулус принял вертикальное положение, протер глаза и попытался осмотреться, соображая, что к чему.

   Так. В углу, на ворохе тряпья, похрапывал выпавший ночью из своей детской люльки Адольфиус. Даже находясь в ярде от него, можно было запросто получить отравление исходившим от лемура алкогольным перегаром. Ага! Значит, они в своей замковой келье. Добрались таки!

   Ранее комната принадлежала покойному фон Ветинсу и располагалась во внутренней пристройке к стене цвайгера, прямо напротив комнаты отца Пауля. Из узкого окна, открытого по случаю теплых летних дней, виднелась маленькая часть клуатра, небольшой садик и серая наружная стена, ограждающая двор по южному склону Штайнерптау. Внутри комнатушка дышала суровым аскетизмом: пара лежанок (одну, для Николаса, пришлось притащить снизу), заправленных грубыми серыми одеялами, стол, два стула, масляный светильник и висящее на стене распятие. Обезьян довольствовался старой детской колыбелью, раздобытой специально для него поваром Хансом. Пахло мышиным пометом, плесенью, снаружи доносились звуки повседневной жизни обитателей крепости.

   Лежанка Густава оказалось пуста, значит, алхимик уже трудится в своем лаборариуме... Бог в помощь. Но как же хочется пить! Проныра сфокусировал взгляд и обнаружил старую кружку, стоявшую на колченогом табурете, с легкой руки доброго товарища заботливо наполненную до краев призывно сверкающей рубиновой влагой.

   Фамулус нетерпеливо схватил посудину, с жадностью сделал несколько глотков... После чего недоуменно выпучил глаза, надул щеки и с громким 'пффф...' обрызгал пол и табурет, распыляя вокруг себя розовые капельки тошнотворного настоя недозрелого паслена, применяемого монахами в качестве средства от похмелья.