Она неотступно следовала за ним, не давала ни малейшей передышки. Требовала постоянного внимания.
Он оставался с ней. И она, торжествуя, гордо шла рядом с ним, висла у него на руке. Счастливая собственница. Признанная госпожа.
Он позволял себя превозносить.
Она сопровождала его повсюду, из страха… Страха мучительного, упоительного. Летела к нему на волшебных крыльях страха, мчалась по воздуху, словно безумная, покачиваясь, шла ему навстречу, прижималась, успокаивалась, переводила дыхание. По ночам пыталась спрятаться в его теле, лежала, засунув голову ему под мышку, уткнувшись губами в его грудь, прикрыв глаза. Он молчал, не сдерживал ее, позволял боготворить свое тело, большое, крепкое, твердое. Обхватив его руками, она чувствовала себя в безопасности. Ей не нужны были слова. Она повторяла одну и ту же волшебную фразу, напевала ее, словно колыбельную, пытаясь убаюкать, успокоить себя. Прижимаясь губами к его груди, впиваясь зубами в его кожу, ногтями — в его плечи, обнимая бедрами его бедра, впитывая его тепло, она повторяла свое заклинание. «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Я люблю тебя, люблю тебя», — твердила она, пока он брал ее на полу рядом с кроватью, прижав спиной к двери, опрокинув на сиденье автомобиля. «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Возьми меня, возьми все, что у меня есть, забери меня, убей меня», — шептала она, сомкнув веки, словно ослепнув.
Он смотрел на нее в изумлении.
Почему она так за него держится? Она что, сумасшедшая?
Почему она так сильно его держит?
Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… Она бормотала свое заклинание до полного пресыщения. До краев была полна любовью. Своей к нему любовью. Она ощущала прилив свежих сил всякий раз, когда сжимала его железной хваткой, когда он забывался в ее объятиях, ронял голову ей на грудь, его руки и губы сдавались на ее милость. И, сломив сопротивление, усыпив его потоком нежностей, она устремлялась вперед, впивалась зубами, вонзалась ногтями, проникала в самый мозг, стремясь очистить его от посторонних мыслей, подпитывалась его силой, управляла его руками, ногами. Он не имел ничего против. Повсюду таскал ее за собой. Повиснув у него на шее, она победно взирала на окружающий мир. Отныне она не боялась встретиться лицом к лицу с Ним.
С Ним.
Она пыталась убедить себя, что полна решимости и отваги. Что ей в общем-то наплевать на Него. Что теперь они вдвоем противостоят Ему одному…
Ей вовсе не обязательно с Ним встречаться, но почему бы и не встретиться? Не помериться силами?
В глубине души она знала, что смертельно тоскует. Однако сдаваться не желала. Искала удобный предлог, весомую причину не звонить Ему просто так. Искала, искала, а противный писклявый голосок принимался за свое, теребил, торопил, изводил. «Ну что тебе мешает Ему позвонить, — пел голосок. — Ты теперь сильная и вдобавок храбрая!» «Подожди, подожди, — оправдывалась она. — Я что-нибудь придумаю, непременно придумаю. А то Он еще решит, что я за Ним бегаю… Только этого мне не хватало! Но ты не расстраивайся, я как-нибудь все устрою…» Она из последних сил держала себя в узде, но в один прекрасный день, почуяв, что возьмет ее тепленькой, Он являлся к ней сам.
У входной двери раздавались два коротких звонка. Дзинь-дзинь, а вот и я. И на пороге, распахнув объятия, возникал Он.
— Доченька!
— Папочка!
Они бросались навстречу друг другу, она льнула к отцу, Он кружил ее на руках, как маленькую, и кричал: красавица моя, любовь моя, милая моя дочурка! Неужели мы можем с тобой поссориться из-за какого-то мужика? На кой черт он нам сдался! Кому они нужны, эти мужики? Ну скажи мне, пожалуйста, кому они вообще нужны? Уж поверь моему опыту, я столько красивых баб в этой жизни отымел. Ты моя принцесса, ты лучше всех. Давай одевайся, это надо отметить. Пойдем закажем устриц, выпьем по бокалу мускаде. Пусть нам принесут белого, самого что ни на есть изысканного. Наводи красоту, и пойдем…
И они под ручку выходили из дома.
Отец царственной походкой вплывал в ресторан, по-царски вальяжно выбирал вино и по-царски небрежно платил. Он отвоевал свое и светился счастьем.
Под конец ужина, когда оба чувствовали себя немного уставшими и малость перебравшими, Он наклонялся к ней и буквально впивался губами в ее ухо. Она вздрагивала, пыталась высвободиться.
— Папа, перестань. Не надо меня так сжимать, мне нехорошо.
Но Он будто не слышал ее слов. Окутав ее отяжелевшим взглядом голубых глаз, спрашивал:
— Ну, и кто у нас нынче в фаворе? Как зовется наш новый хахаль? Уж столько времени прошло с тех пор, как я выставил того сопляка. Держу пари, у нас завелся кто-нибудь новый.
— Папа, прекрати. Оставь меня в покое. Я не собираюсь это обсуждать.
— Это почему? Что, новый тоже попался не слишком?
— Папа, хватит. Ты прекрасно знаешь, чем все это закончится…
— Да что я такого сказал? Ты все принимаешь в штыки. Уж и пошутить с тобой нельзя. Никакого чувства юмора! Ужас какой-то! Истинная дочь своей матери!
— Папочка, умоляю тебя, не начинай все сначала, пожалуйста.
Она с мольбой взирала на отца, но тот не унимался. Высасывал устрицу-другую, прикладывался к бокалу и продолжал:
— Ну скажи мне, на кого он похож? Что поделывает, а? Чем, собственно, промышляет? Да я что такого спросил? Ты что, стесняешься его? Ты его стыдишься?
— Папочка, умоляю, послушай меня, прекрати.
— Хорошо, уже прекратил. А теперь представь, что я нос к носу столкнусь с ним на улице и даже не узнаю. Каким идиотом я буду выглядеть!
Опустив голову, она молчала. И только тогда Он замечал, что ее пальцы судорожно вцепились в скатерть, глаза уставились в угол стола, локти напряжены, как пружины… Только тогда Он оставлял ее в покое, говорил:
— Ну вот, как мы раньше с тобой веселились, а теперь даже имя узнать нельзя… Ладно, дочка, забыли, давай лучше выпьем…
Она через силу улыбалась, поднимала бокал, чокалась с отцом, поддерживала разговор. Твердила себе, что Его уже не изменить, что теперь она выросла и должна принимать Его таким, каков Он есть… Но ненависть клокотала в животе, во рту, во всем теле. Она не позволяла себе дрожать, боялась выплеснуть свои эмоции. В эту минуту отец казался ей ужасным, безобразным. Каждая Его черта вызывала отвращение: длинный нос, огромный рот, мешки под глазами, торчащие из десен зубы… Он давил ее своей любовью — вязкой, склизкой, мерзкой! В эту минуту она тихо Его ненавидела.
Их отношения зашли в тупик. В полнейший, беспросветный тупик…
Ненависть прибывала. Ненависть вперемешку с отчаянием: выхода нет. Нет и не будет. Покуда отец жив, Он ее не отпустит. Из этого тупика не выбраться. Силы неравны. Она послушно ела устрицы, а Он говорил и говорил: о своей работе, о стройках, о том, как приструнил коллег. Она делала вид, что слушает, а сама украдкой поглядывала на часы, прикидывая, долго ли еще придется Его терпеть. Всем своим существом она рвалась домой. Там ее ждал другой. При этой мысли она светилась от счастья. Он ждет ее дома. Когда она придет, он примет ее в свои объятия и скажет, что любит ее, ее одну. И ужасный вечер сразу останется в прошлом…
Она вырвет у него признание в любви. Непременно. Он просто обязан сказать, что любит ее. Без его любви жизнь не имеет смысла.
Ни малейшего смысла.
~~~
После визита к Рите я отправилась за зеленой блузкой, причем не куда-нибудь, а в «Шаривари», роскошный магазин на пересечении Коламбуса и Семьдесят второй, торгующий исключительно итальянской и французской одеждой. С любовью не шутят: я выбрала лучшее, что нашлось в магазине, — длинную тунику отличного кроя из чистого шелка насыщенного теплого зеленого цвета. В таком прикиде только и остается, что куковать под пальмой в ожидании Волшебного принца, который не замедлит объявиться. Я решила не смотреть на цену, пока не выйду из магазина. Боялась, что в последней момент рука дрогнет, поэтому, протянув кредитную карту, я подписала чек не глядя, зато, очутившись на улице, первым делом потянулась за распечаткой. Идея отовариться вслепую оказалась удачной. Кончено, при таком подходе мои скромные сбережения в скором времени сойдут на нет, но на этот раз я себя прощаю… Слишком многое поставлено на кон, дешевая блузка может все испортить. Итак, экипировка готова, остается лишь дождаться, пока Алан прочтет письмо и позвонит или наткнется на купюру с разукрашенным Вашингтоном. Это может занять кучу времени, а я не слишком терпелива. И вообще: вдруг у него есть подружка?
