Отлично зная, что Биркарт Абсемский является очень крепким орешком, киммериец для начала решил использовать полузабытый шадизарский опыт. Жуликов и «ночных цирюльников» хватает в любом королевстве Заката, они есть и в благополучном Безьере. Отличный резерв, были бы деньги…

Денег у варвара хватало с избытком. Если серебро закончится, всегда можно обратиться к хранителям казны Гайарда — письмо Просперо и это предусматривало.

… Узнать Конана в обтрепанном бродяге, сидевшем за липким от грязи столом кабака «Пестрая перепелица», расположенном в предместье за периметром городских стен Безьера, было довольно сложно. Темные волосы присыпаны красноватой пылью, одежда прохудившаяся, на лице щетина, готовая вскоре превратиться в окладистую бороду. Киммериец не любил растить бороду и всегда брился туранским ножом предназначенным нарочно для этой цели, но теперь был готов поступиться многолетним обычаем.

Это был весьма необычный бродяга: в «Пестрой перепелице» знали, что он появился совсем недавно и был чужаком. Не иначе, с Полуночи. Кроме того, варвар отличался от всех остальных высоченным ростом и могучим сложением, причем в первой же схватке уложил всех противников — откуда им было знать, что в благороднейшем искусстве кабацкой драки Конан не имеет себе равных? Затем, выяснилось следующее: чужеземец деньги не считал в буквальном смысле этих слов — Билане, симпатичной, но вполне обыкновенной блуднице, он заплатил впятеро больше оговоренного. Чистейшим серебром.

Еще широкоплечий бродяга играл в кости, причем частенько выигрывал. А если случался проигрыш, то опять же расплачивался новенькими монетами Гайарда. Его трижды попытались ограбить безьерские «ночные цирюльники», но кончалось это тем, что в темных переулках предместий оставались валяться неудачливые искатели легкой наживы с переломанными руками и челюстями.

Однажды черноволосый бросил хозяину «Перепелицы» несколько слов: «Скажи «королю цирюльников», чтобы поговорил со мной». И брезгливо швырнул па стойку сразу пять кесариев с профилем короля Вилера.

— … Я согласен с ним встретиться, — сказал «полночный король» Безьера, когда ему доставили сообщение из «Перепелицы». Строго взглянул на посыльного, шустрого мальчишку прислуживавшего в таверне. — Это необычный человек, а мне нравится все необычное. Завтра, в полдень. Так и передай.

— Как скажешь, господин, — нырнул в поклон мальчишка и мигом исчез за дверью.

Интрига завертелась.

Пуантен

2-я весенняя луна 1286 года по основанию Аквилонии.

Уроженец Коменжа Фалькон не без оснований полагал себя самым несчастным человеком на свете. Во-первых, людей искусства никто не понимает — эта вечная истина неоспорима. Во-вторых, за упомянутое искусство плохо и нерегулярно платят, что Фалькон знал на собственном опыте. И в-третьих, ремесло Фалькона считалось наиболее презираемым: голиарды в королевствах Заката были последними отбросами, хуже рабов, грязнее золотарем…

По большому счету, петь, плясать и кривляться в Аквилонии или Зингаре мог кто угодно, не исключая даже коронованных особ, но это являлось всего лишь оригинальным пристрастием, способом развлечь себя и других. И уж конечно, никто не требовал за это деньги — нельзя представить себе какого-нибудь герцога или маркграфа сочиняющих героические баллады или играющих на лютне ради презренного золота! Стыда не оберешься!

Однако, по бесконечным дорогам от Тарантии до Шадизара и от Кордавы до Пайрогии бродило неисчислимое количество шутов, зарабатывающих на своем таланте. Актеры и мимы исполняющие фарсы и трюки, поющие чужие и собственные песни жонглеры и менестрели, ваганты — эти продавали не только свои дарования, но и интеллект, предлагая сочинить письмо или прошение, записать торговый договор…

Представителя этой братии можно было встретить в любом городе или крупном селении, балаганы обычно располагались возле рынков или на главных площадях (если дозволяли власти), но в целом к мимам относились с недоверием: все они жулики и бездельники, воры, а то и похитители младенцев!

Митрианство подобные развлечения открыто не одобряло: храмовые жрецы говорили, что для веселья существуют праздники, все остальные дни должны быть посвящены неустанным трудам. Эту же точку зрения разделяли дворяне — искусство благородных гонениям не подлежало в виду своей салонности и бесплатности, а так же благодаря высокому происхождению рыцарей, прекрасных дам и герольдов: они были трубадурами. Посему площадные мимы редко чувствовали себя уютно, а с благородными предпочитали вообще никогда не связываться — убьют и не заметят, особенно если зазвенел бубенчиком не вовремя…

Но хуже всего жилось голиардам — это невиданное по своей абсурдности сообщество появилось именно в Пуантене, где нравы были посвободнее и люди терпимее. Голиард являл собой довольно сложный сплав бродячего жреца и шута. Провести митрианский или иштарийский обряд, принести в жертву барашка, соединить сердца влюбленных, устроить церемонию погребения? Пожалуйста! Ну а если услуги жреца не нужны, голиард будет развлекать почтеннейшую публику балаганными трюками.

Впрочем, «почтеннейшей» публику голиардов можно было назвать только с большой натяжкой: на такое клевали исключительно безграмотные кметы живущие в отдаленных деревнях, да самые бедные торговцы. Настоящие жрецы голиардов гоняли беспощадно а люди образованные плевались едва заслышав само слово «голиард» — нельзя сочетать несочетаемое, служение богам, и презренное кривлячество! Если голиарда ловили на месте святотатства, лучшим исходом был позорный столб на седмицу, худшим — галеры или виселица.

Фалькон был молод, ему и двадцати пяти не исполнилось, но эта недолгая жизнь была омрачена сплошной чередой бедствий, каковые начались с самого рождения: нежеланного младенца подбросили в митрианский монастырь Коменжа. Дитя взяли на воспитание, но Фалькон с детства исполнял в обители тяжелую и грязную работу — настоящим жрецом мог стать только благородный человек, а подкидыши находились на положении монастырских рабов. В семнадцать зим Фалькона из монастыря изгнали — за предосудительную связь с дочерью купца жившего по соседству и мелкое воровство (украл из трапезной полкувшина вина, сыр и хлеб).

Фалькон прибился к бродячему балагану, где научился нескольким трюкам, но и здесь его постигла неудача: два года спустя корабль, на котором актеры плыли из Кордавы в Мессантию потерпел крушение у берегов Аргоса, кроме Фалькона никто не выжил, а его самого подобрали в море пираты с Барахас и недолго думая продали в рабство шемитам. Удалось бежать. Поймали, высекли. Новый побег — на этот раз удачный. Фалькон ухитрился вернуться в Пуантен и прибился к голиардам: за время пребывания в монастыре Коменжа он запомнил основные митрианские обряды и вполне мог сойти за жреца, да и балаганный опыт пригодился.

С тех пор Фалькон, когда в одиночку, а когда вдвоем со старым Роберо из Карташены, бродил по Пуантену и Полуденным графствам Аквилонии да развлекал простецов, одновременно прикидываясь настоящим митрианским монахом. Последнее было категорически противозаконно — жреческого посвящения Фалькон не получал, да и получить не мог. Два раза попадался, но обошлось: сначала пожалел десятник стражи, а потом его всего лишь поставили к позорному столбу на три дня — обыватели швырялись гнилыми яблоками и капустой, но это можно было перетерпеть…

В Безьер молодой человек в грязной хламиде монаха пришел третьего дня и сразу понял: заработать в городе не получится. Граф Безьерский строг, порядок поддерживается неукоснительный, стража исполняет обязанности ревностно. Денег у Фалькона было очень мало, всего-навсего полтора десятка медных двойных ассов и зингарская серебряная пассета с изображением Башни Кордавы.

Это означало, что на ночлег можно остановиться лишь в самой, дешевой таверне за стенами города и не ждать па обед ничего существеннее разваренных овощей даже без соли и куска зачерствевшего хлеба.