Бейкер согласился сопровождать молодого индийского махараджу Дулипа Сингха во время охоты на медведей в Трансильвании. Дулип Сингх проводил время либо в лондонском отеле «Клариджес», либо в одном из замков горной Шотландии, где он предавался своей страсти к охоте.

В Трансильванию он поехал под именем капитана Роберта Мелвила. Кроме того, он настоял, чтобы с ним поехали три слуги-англичанина, в том числе дворецкий. Большую часть его огромного багажа занимали ящики с марочным шампанским. До Будапешта они добрались поездом, а затем Бейкер посадил махараджу и его спутников на баржу с зерном, которая сплавлялась вниз по Дунаю.

Спускаясь вниз по реке, баржа столкнулась с плавучей льдиной. Это произошло вблизи города Виддина, на территории современной Болгарии, и махараджа со свитой были вынуждены сойти на берег. Виддин представлял собой жалкое зрелище, а главной его специализацией считалась работорговля — здесь продавали рабов с белым, черным и даже желтым цветом кожи. Ожидая, пока баржу отремонтируют, Бейкер и махараджа отправились взглянуть на невольничий рынок. Именно там Бейкер впервые увидел Флоренс, в которую тут же влюбился без памяти. Он яростно торговался, но так никогда и не признался, сколько ему пришлось заплатить за женщину.

На четвертый день пребывания в Лалибеле Самсону удалось остановить проезжавший по дороге джип. На заднем сиденье автомобиля лежали семь канистр с бензином, принадлежавшие местному бизнесмену. Еще не видя лица водителя, я понял, что придется отчаянно торговаться. Я стоял в стороне, потому что один вид иностранца способен утроить цену. Самсон заговорил сладчайшим голосом и улыбнутся так широко, что его глаза почти исчезли, превратившись в щелочки. Он показал пальцем на канистры. Водитель кивнул. Самсон вновь улыбнулся. Я понял, что обсуждается цена. Водитель продолжал кивать. Они торговались около получаса — водитель кивал, Самсон улыбался. К концу разговора Самсон перестал улыбаться и прикусил губу.

— Сколько? — спросил я.

— Много.

Я передал ему все деньги, которые были у меня в кошельке.

— Нам нужно больше, — с беспокойством сказал Самсон. — Нам нужны деньги, которые у вас в каблуке ботинка.

Прежде чем уехать из Лалибелы, я подарил Амайе ворох старой одежды. Он спросил, нет ли у меня платья его размера. Он всегда хотел иметь платье. Я был смущен и немного обеспокоен — маленький мальчик хочет одеваться как девочка.

Я попросил Самсона поговорить с Амайей и объяснить, что платья предназначены для девочек, а не для мальчиков. Улыбка Амайи становилась все шире, и в конце концов он расхохотался. Затем начал смеяться и Самсон.

— Амайя и есть девочка! — сквозь смех выдохнул он.

Через десять минут мы выехали на дорогу, и Бахру принялся в своей обычной манере с хрустом переключать скорости и резко поворачивать руль, набив за щеки огромное количество ката. Мимо проносились уже знакомые картины: дети с огромными вязанками хвороста за спиной, бредущие вдоль дороги стада коз, идущие издалека пешеходы, скорбные похоронные процессии из закутанных в белое стариков, в полном молчании взбирающихся по горным тропинкам к кладбищам. Я спросил Самсона, почему так много людей умирают.

— Жизнь в стране тяжелая, — ответил он. — Если человек заболевает, то ему становится все хуже, и он умирает. У людей нет денег на еду, не говоря уже о лекарствах.

В Эфиопии жизнь в деревне и в небольшом городке разительно отличается. Маленький эфиопский город — это живое, полное суеты место.

Шумные лавочки предлагают широкий ассортимент ярких китайских товаров. На тротуарах мальчишки играют в настольный теннис. Из баров доносится оглушительная музыка и настойчивые голоса проституток; теплое пиво льется рекой. И самое главное, сюда постоянно приходят люди из деревень, чтобы обменять продукты своего труда и купить товары первой необходимости. В глухой деревне или селении, расположенном в нескольких днях пути от ближайшей дороги, вы не найдете ни парафиновых ламп, ни электричества — только свечи. Тут нет ни водопровода, ни магазинов, и вы не услышите треска плохо настроенного транзисторного приемника. Мне уже приходилось бывать в Африке и в странах, где добрые, невинные люди влачат жалкое существование. Но я все равно был поражен неимоверно тяжелой жизнью эфиопских крестьян.

Попросите меня перечислить все, чем я владею, и я окажусь в затруднительном положении.

Комнаты в моем доме заполнены вещами, которыми я не пользуюсь. Чердак до отказа набит предметами, которые я когда-то коллекционировал и о которых забыл. Но если спросить обитателя горной эфиопской деревушки, что находится в его домике, список получится очень коротким. Все предметы функциональны и имеют множество применений: нож, топор, одна или две свечи или лампа, сделанная из консервной банки, одеяло и шкуры, ведро, горшок для приготовления пищи, лист полиэтиленовой пленки, немного старой одежды, мука и вязанка хвороста.

Это все.

В пяти часах езды от Лалибелы мы наткнулись на следы ужасной аварии, случившейся на одной из худших в мире дорог. Грузовик каким-то образом перевернулся на ровном участке дороги, и груз узо разбился. Водитель был мертв.

Его спутник тоже. Их тела вытащили из кабины и положили на обочине дороги. Небольшое количество крови указывало на то, что смерть, скорее всего, наступила мгновенно. К моему облегчению, нигде не было никаких следов двух молодых голландок. Они поехали на запад, а эта дорога вела на север.

Через несколько минут, когда мы проезжали деревню, Бахру сбил собаку. Он рассмеялся и захлопал в ладоши. Я повернулся и сквозь заднее стекло увидел, что бедное животное бьется в предсмертных судорогах. Слушая мою брань, Бахру никак не мог понять, почему я так рассердился. Для него это было развлечением, способом хоть немного оживить свою монотонную работу.

К этому времени все недостатки «императорского джипа» проявились во всей красе. Самой серьезной проблемой были покрышки. Пару проколов в день считалось удачей. В худшие дни шины спускали семь или восемь раз. Причина этого лежала на поверхности — на покрышках буквально не было живого места. Поначалу я ругал Бахру: почему он не отремонтировал покрышки?

Но затем я понял его позицию. В Аддис-Абебе я настоял, что за все проколы шин и поломки будет отвечать водитель. Поэтому Бахру решил, что чем меньше денег он потратит на ремонт покрышек, тем больше останется на кат. Если наркотический лист играет важную роль в вашей жизни, такие рассуждения кажутся вполне логичными.

Ассортимент товаров, продающихся в эфиопских деревнях, необычайно скуден, но в любом селении обычно имеется как минимум один магазин, предлагающий старые, изодранные покрышки по завышенным ценам. В Секоте мне наконец удалось уговорить Бахру купить пару покрышек. Все мы прекрасно понимали, что не продержимся на них и дня, но у меня осталось ощущение хоть маленькой, но победы.

Мы остановились у шиномонтажной мастерской, и я разговорился с хилым лысеющим человеком, насквозь пропахшим серой. Он поминутно снимал рубашку и смазывал какой-то индийской мазью гноящуюся рану на груди. Мужчина был стар и истощен, и его рана явно не заживала. Я взглянул на этикетку тюбика с мазью. Это оказалось средство от болей в пояснице.

— Хорошее лекарство, — сказал мужчина.

— Помогает?

— О, да, — кивнул он. — Это иностранное лекарство.

— А где вы его взяли?

— Купил на рынке. Очень дорогое.

— Но там написано, что его нельзя наносить на открытые раны.

Мой собеседник смутился, а затем поднял рубашку и, морщась от боли, начал втирать новую порцию мази в рану. В горах Эфиопии вера в иностранные лекарства непоколебима. Местные рынки наводнены дешевыми индийскими лекарствами, которые считаются чуть ли не чудодейственными средствами. К импортным лекарствам здесь относятся, как к панацее: случайным образом выбранная мазь, микстура или таблетки применяются для лечения любой болезни.