Довольный чиновник потребовал, чтобы я отдал их. Театральным жестом я бросил пленки на стол. Чиновник передал кассеты помощнику, который тут же опечатал их. Несколько отрывистых команд — и нас увели. Самсон все еще пытался договориться и выглядел очень расстроенным. Я не решился сказать ему, что происшествие даже позабавило меня.
Нас отвели в камеру и заперли, хотя слово «камера» — это явное преувеличение. Пол представлял собой высохшую грязь, а стены были сделаны из редких деревянных планок. Крышей служило ржавое гофрированное железо, пропускавшее внутрь свежий воздух и протекавшее во время дождя. Широкая щель между полом и стенами была заполнена осколками стекла — вероятно, для того, чтобы заключенные не смогли просто лечь на живот и выползти наружу. В камере уже сидели пятеро мужчин; трое спали, двое играли в карты.
Самсон был безутешен. Он ничего не сказал, но мне стало ясно, что он проклинает день, когда встретил меня. Я превратился в его палача и уводил его все дальше и дальше от заветной цели — попасть в Америку. Я сказал Самсону, что за каждый день, проведенный в тюрьме, его жалованье удваивается, но он никак не отреагировал.
Он опустился на корточки и принялся в отчаянии грызть кулаки.
Примерно через час послышался звук поворачивающегося в замке ключа, и на пороге появился надзиратель. Он принес нам обед, состоящий из зил-зил тибс, тушеных полосок говядины.
Надзиратель сообщил, что если мы не наедимся, то можем попросить добавки, и что со всеми просьбами нужно обращаться к нему. Надзиратель никак не подходил для своей должности. Это был один из самых добрых и сострадательных людей, которого мне когда-либо приходилось встречать. Мы с Самсоном относились к нему с уважением, но остальные беззастенчиво пользовались его добротой. Они заставляли надзирателя стирать их одежду, приносить воду и штопать рубашки.
Я обратил внимание Самсона на доброту надзирателя.
— Конечно, — кивнул Самсон. — Ведь он из племени амхара.
Первые несколько часов в камере я пребывал в состоянии возбуждения. Мне никогда не приходилось сидеть в тюрьме, и я наслаждался новыми впечатлениями. Я заставил Самсона представить меня сокамерникам. Если мы подружимся, то уменьшится вероятность, что нам перережут горло ночью. Двое игроков в карты тоже оказались амхара, что повысило их статус в глазах Самсона. У одного из них были маленькие бегающие глазки. Он с гордостью сообщил, что избил свою жену палкой за то, что она сбежала с соседом.
Второй картежник сказал, что оказался в камере за кражу цыпленка. У него не было денег на более достойную жизнь, и он предпочитал сидеть в тюрьме.
Трое других заключенных проснулись лишь с наступлением сумерек и стали кричать надзирателю, чтобы он принес им поесть. Надзиратель послушно принес еды. Один из троих мужчин — позже я узнал, что это был старатель, которого обвиняли в убийстве проститутки, — пальцем провел на земляном полу черту и пристально посмотрел на меня. Если мы с Самсоном пересечем эту черту, сказал он, он свернет нам головы.
Надзиратель объявил, что, если кому-то нужно в туалет, он может сходить в ближайшие кусты. Пять заключенных вышли наружу без всякого сопровождения. Я удивился, почему они не убежали. Вернувшись в камеру через несколько минут, они, вероятно, почувствовали мое удивление — вид у них был сконфуженный. Тем временем надзиратель сообщил Самсону, что чиновник ушел домой и его не будет до полудня следующего дня.
В ту ночь я лежал на спине и вспоминал прежние приключения, когда я оказывался на волосок от гибели. Путешествие бессмысленно, если оно не испытывает тебя. Можно сидеть дома и читать о том, что случилось с другими людьми, но самому выпутываться из беды — совсем другое дело. Попадая в передрягу, я всегда вспоминаю Мохаммеда Амина. Он был настоящим специалистом по выходу из опасных положений в Африке, и особенно в Эфиопии.
Мо не только снимал репортажи, но и являлся владельцем небольшого издательства. Когда мне было двадцать лет и я не мог найти работу, Мо нанял меня писать книги. К тому времени он уже лишился одной руки — ее оторвало взрывом в Аддис-Абебе во время падения режима Менгисту. Во время совместных поездок по странам Азии и Африки Мо делился со мной своим опытом. Он научил меня брать с собой бензин в зоны военных действий — предпочтительно высокооктановый авиационный бензин, потому что большинство двигателей могут работать на нем, если отрегулировать зажигание. Он показал, как нужно прятать рулоны с 35-миллиметровой фотопленкой в каблук ботинка, а также рассказал, что с африканскими чиновниками нужно держаться уважительно и спокойно.
Мо Амин погиб при захвате самолета эфиопской авиакомпании на Коморских островах в ноябре 1996 года. Я хорошо запомнил это, потому что в тот же день умер мой отец. За неделю до гибели Мо мы встретились с ним в Найроби. Он попросил меня написать текст для книги о Саудовской Аравии. Мо знал, что я очень хочу побывать в этой стране. Но он, как всегда, поставил жесткие условия.
— Я плачу тебе тысячу фунтов.
Даже для Мо это была жалкая сумма, но он был прожженным коммерсантом, и его первое предложение никогда не бывало высоким.
— Мало, — ответил я.
— Хорошо, удвоим сумму.
По прошлому опыту я знал, что нужно интересоваться не только наличными, но и натуральной частью гонорара.
— А как насчет транспорта?
— Я дам тебе два клубных билета на рейсы «Эфиопских авиалиний» — всюду, куда они летают. (У Мо имелся неисчерпаемый источник билетов этой авиакомпании.)
— Что еще?
Он откинулся в кресле и на мгновение задумался. Биопротез руки лежал на крышке стола как трофей, как напоминание о его храбрости.
— Я сделаю тебе сомалийский паспорт.
— Вы уже сделали мне один — для предыдущего задания.
Мо прикусил губу.
— Это будет дипломатический сомалийский паспорт.
— Уже кое-что. Что еще?
— Отпуск на Сейшелах.
— И…
Мо провел рукой по седеющей козлиной бородке.
— Ладно, — холодно сказал он, — я организую тебе завтрак с Иди Амином.
Через неделю Мо погиб, и его безвременная смерть свела к нулю мои шансы на завтрак со знаменитым угандийским диктатором.
Надзиратель разбудил меня на рассвете, предложив чашку свежеобжаренного кофе. Он сказал, что если сахара слишком много, то можно сварить еще одну порцию. Все остальные узники спали — за исключением одного, которого остальные называли Уоссен. Самсон сказал, что он пил всю ночь. Спиртное приносил надзиратель — в качестве поощрения за примерное поведение.
Правый глаз Уоссена был молочно-белого цвета и гноился. На него все время садились мухи, но Уоссен даже не пытался отогнать их. Он был слишком стар, измучен и пьян.
Ночь выдалась не самой лучшей, но вполне сносной. Мои вещи были заперты в кабинете, но надзиратель дал нам немного сена, чтобы положить под голову. Он даже предложил постирать нашу одежду, хотя теперь, в сезон дождей, она будет сохнуть три дня. Я поблагодарил его и ответил, что мы надеемся, что к этому времени нас уже освободят. Тюремщик ответил, что на скорое освобождение особо рассчитывать не стоит.
Около одиннадцати часов чиновник приказал привести нас к нему. Он был одет в те же бордовые брюки, что и вчера, а туфли были тщательно начищены и ослепительно блестели. Чтобы разрядить обстановку, я поблагодарил его за то, что с нами хорошо обращались. Урок усвоен, сказал я, и мы готовы уехать.
Чиновник хлопнул рукой по столу и приказал мне молчать. Здесь он задает вопросы, а наша обязанность — отвечать. Но прежде чем продолжить допрос, он желает взглянуть на наши вещи.
Первым на стол лег тартановый чемодан Самсона, в котором лежали ярко-зеленые резиновые сапоги и костюм-тройка. Чиновник нахмурился.
— Теперь откройте свои сумки, — сказал он, обращаясь ко мне.
Большинство жителей Эфиопии берут в дорогу лишь предметы первой необходимости. Все предметы роскоши обычно являются подарками для родственников и друзей. Однако любому охраннику на любом африканском пропускном пункте хорошо известно, что иностранцы возят с собой много привлекательных вещей. Я в этом смысле не был исключением. Боясь оставить какую-нибудь ценную вещь или нужную книгу, я почти все возил с собой. Расстегнув замки вещмешка, я стал выкладывать на стол его разношерстное содержимое. Первым появился ком влажной и грязной одежды. Затем несколько книг по истории Эфиопии и золотодобыче. Чиновник рылся в растущей куче предметов, надеясь найти свидетельства моей подрывной деятельности, и лицо его постепенно мрачнело. Он явно считал меня шпионом и начинал беспокоиться. Однако на дне вещмешка лежало нечто такое, что могло подтвердить его подозрения.
