Несмотря на драку, неудобные сиденья и тряску, я обнаружил, что полон энергии и сил. История о Фрэнке Хейтере и обнаруженных им шахтах была достойна пера Райдера Хаггарда. В книге Хейтера рассказывалось о жестоких племенах и свирепых диких зверях, о бесстрашных охотниках, о картах, на которых были указаны сокровища, и о неисчерпаемых источниках золота.

Насколько я мог понять, Хейтер не исследовал южные районы Эфиопии — вероятно, потому, что богатый южный пласт, известный как нефритовый пояс Адола, был открыт лишь после Второй мировой войны. Во времена Хейтера старатели искали золото в реках и горах на западе страны, в пределах обширного золотоносного пласта на границе с Эритреей.

Трудность при поиске древних золотых копей заключается в том, что месторождение этого драгоценного металла, как и месторождение любого другого минерала, может иссякнуть. Сотни тысяч рабов срывали целые горы, извлекая практически всю руду. Точно так же через триста лет после нас исследователь, пытающийся найти старые нефтяные скважины, может не обнаружить никаких следов нефти.

По дороге Самсон рассказывал о Кебра-Менгисте. Он заявил, что его родной город — это самое красивое место в Эфиопии, с самой лучшей едой, самой чистой водой, самыми красивыми девушками и самыми благородными жителями. Что касается золотых приисков, то он клялся, что они действительно очень велики. Я опасался, что иностранец — даже в сопровождении местного жителя — неизбежно вызовет подозрения.

Самсон ответил, что Кебра-Менгист — это его город и что он свой среди старателей. Они знают его, а он знает их. Он защитит меня.

День клонился к вечеру, и автобус продолжал медленно ползти вперед. Красная глинистая почва сменилась песком, который вновь уступил место красной глине. Постепенно пейзаж за окном менялся. Земля становилась более плодородной — стали попадаться бананы и высокие деревья с ярко-красными цветами. Хижины тоже изменились: их стены были сделаны из плетеных прутьев, а верхушку соломенной крыши украшал горшок. До этого нам встречались только мазанки.

На пороге каждой хижины сидела женщина и плела корзину из прутьев. Дорога вновь пошла в гору, и перед нами раскинулась покрытая изумрудной травой равнина, расстилавшаяся до самого горизонта. Пытаясь описать все богатство этого пейзажа в своем дневнике, я понимал, что дома мне никто не поверит. Мы привыкли ассоциировать Эфиопию с голодом, с бесплодной и потрескавшейся от засухи землей. Это представление не имеет ничего общего с действительностью.

За десять миль от Кебра-Менгиста автобус остановился у контрольно-пропускного пункта полиции. Мы вышли и выстроились в линию вместе со своим багажом. При мерцающем свете бензиновой лампы все вещи были досмотрены, все пассажиры обысканы. Затем один из солдат забрался в автобус и стал досматривать его. Послышался громкий свист — так солдат подзывал офицера. Он нашел контрабанду Через мгновение водителя и его напарника куда-то увели. Досмотр закончен, объявил офицер. Они поймали преступников. Остальные свободны. Я слышал, что контрабандисты иногда прячут товар под сиденьями ничего не подозревающих пассажиров, а одного взгляда на физиономию водителя было достаточно, чтобы убедиться в его виновности. Я поинтересовался, неужели ему не позволят проехать последние несколько миль до города. Это невозможно, ответил офицер. Водитель перевозил контрабанду и должен быть наказан.

Взяв свои вещи, мы, словно беженцы, молча побрели по дороге. Я сожалел, что взял с собой слишком много вещей, но остальные пассажиры не жаловались. Возможно, они радовались, что избежали тюремной камеры.

К счастью, светила полная луна, которая служила для нас маяком в ночи. Дорога была покрыта слоем жидкой серой грязи, и мы тащились по ней, как солдаты разбитой армии, согнувшись под тяжестью своей поклажи.

Через три часа мы добрались до Кебра-Менгиста и, пошатываясь, вошли в отель «Холидей».

В этом же здании размещалась скотобойня, о чем свидетельствовала довольно оригинальная вывеска — прибитое к столбу бычье сердце.

Слой грязи покрывал меня с головы до ног, все тело болело, и я был слишком измучен, чтобы жаловаться. Не сняв ботинок и грязной одежды, я повалился на матрас в своем номере и погрузился в глубокий сон.

Я проснулся через несколько часов, когда солнце уже вовсю сияло над Кебра-Менгистом. Спина и ноги у меня по-прежнему болели, и я понимал, что нужно дать своему телу отдых. Самсона в его номере не было, и я принялся бродить по покрытым грязью улицам в поисках какого-нибудь развлечения.

Наслушавшись восторженных рассказов Самсона и зная, что на картах город обозначен жирной точкой, я возлагал большие надежды на Кебра-Менгист. Двухминутной прогулки оказалось достаточно, чтобы мои иллюзии полностью рассеялись. Здесь не было ни электричества, ни водопровода. В городе отсутствовали бензоколонки и асфальтовые мостовые. У большинства домов были облупленные стены и крыши из гофрированного железа, проржавевшие насквозь и дырявые. Единственным местом, где можно было перекусить, оказался бар, в котором проститутки уже приступили к отлову клиентов. Я устроился на веранде, попросил принести что-нибудь поесть и пытался отогнать мух от своего лица.

Подобно многим эфиопским городам, Кебра-Менгист жил лишь сегодняшним днем. Никто не задумывался, что будет через несколько недель или лет. Люди напрягали все силы, чтобы справиться с настоящим. Единственное, в чем они были уверены, — это то, что жизнь будет становиться все хуже. Улицы кишели людьми, многие из которых переходили из одного места в другое, предлагая на продажу какой-то один предмет. Одна женщина держала в руке помятое яблоко, другие пытались продать початок кукурузы, старую покрышку, брусок мыла, корзину, несколько яиц. Мальчишки катили по грязным ухабам улиц самодельные тележки, ища случайного заработка.

В нескольких шагах от того места, где я сидел, корова лизала выброшенный автомобильный двигатель. Рядом стояли козы в надежде найти несуществующие съедобные отбросы. Везде были нищие в лохмотьях — слепые, хромые или изуродованные проказой.

Я сидел, отгоняя мух и прихлебывая чай, и размышлял, что могло случиться с Самсоном. Наверное, он улизнул, чтобы повидаться с семьей, или торопился посетить церковь.

Затем я заметил вдалеке хорошо одетого человека, направлявшегося к центру города. Каждую минуту он останавливался, чтобы поприветствовать старого знакомого; они хлопали друг друга по плечам, целовались и одобрительно кивали. Казалось, он знал абсолютно всех. Он шел пружинистым шагом, с высоко поднятой головой. Наибольшее удивление, однако, вызывал его наряд. Мужчина был одет в светло-зеленый костюм-тройку, а на его шее красовался алый галстук Я прищурился, пытаясь получше разглядеть приближающегося человека. С каждым его шагом он казался мне все более знакомым. Это был Самсон.

Он увидел меня и довольно робко поднялся на веранду, где сидел я, все еще покрытый коркой засохшей грязи. Не было никакого смысла переодеваться или мыться, если мы собирались спускаться в шахту.

— Это мой родной город, — с важностью произнес Самсон. — Меня здесь уважают. Я был в столице, и люди спрашивают, как я живу.

Я понял, что все молодые люди в Кебра-Менгисте уже пакуют чемоданы, собираясь в Аддис-Абебу.

— А ты не вводишь их в заблуждение? В Аддис-Абебе с избытком людей из маленьких городков, которые не могут найти работу.

Самсон поправил галстук и сдул несуществующую пылинку с плеча.

— Взгляните на это место, — тихо сказал он. — Если бы вы жили здесь, разве вам не хотелось бы хоть немного надежды?

Тесфайе был брадобреем Кебра-Менгиста — своего рода эфиопский вариант Суини Тодда. Вы и глазом не успеете моргнуть, как он выдернет вам зубы, перережет горло и покромсает на мелкие кусочки. У него были мускулистые руки с вздувшимися венами и обломанными грязными ногтями. Он предложил мне сесть в кресло и поточил ножницы на полоске черной кожи. Ими не пользовались уже несколько месяцев. В такие трудные времена люди сами подстригают себе волосы. Самсон посоветовал мне беречь горло.