— Таким образом, умственные предметы, то есть сущности, эйдосы, не вне ума, иначе они воспринимались бы лишь как не связанные образы без всякого критерия их истинности.

— Если же уму внутренне присуща истина, то вопрос о доказательстве или достоверности ее отпадает. Ведь нельзя найти ничего истинней истинного. Самопознание ума внутренне самоочевидно. А поэтому результатом истинного самопознания и является истина, мудрость.

— Но Нусу как единству двойственности мысли и мыслимого предшествует чистое и истинное Единое. Оно, как тождественное и пребывающее в самом себе, производит множественность реального умственного мира. Это подобно тому, как в мире число единица, именно как единица, обусловливает числовой ряд. И как все числа выражают количества лишь как определенные единицы через приобщение к первоначальной единице (число пять, например, есть нечто единое в том смысле, что это не три, девять или двадцать. В этом смысле число пять подобно абсолютной единице, хотя оно и не состоит из этих абсолютных единиц), так и здесь бытие есть след Единого.

— Сущность происходит от Единого. Но сущность, эйдос есть нечто неопределенное. А Единое, как начало, как основной принцип, предшествует всякой определенной реальности. Единое трансцендентно реальному, оно ненаполняемо, неизрекаемо. И когда мы называем его Единым, это означает лишь изъятие его из множественности. Оно доступно лишь умозрению.

— Что это значит?

— Говоря о чувственном зрении, мы различали, с одной стороны, видимый объект, то есть воплощенный эйдос, смысл ощущаемого предмета, а с другой — то, благодаря чему видели этот эйдос, то есть свет. Так вот и по отношению к умозрению необходимо различать умственные явления и освещающий их свет.

Но пойдем дальше. Глаз имеет свой, еще более яркий и чистый свет, в чем можно убедиться, например, закрывая в темноте глаза и надавливая на веки. Но и ум, скрыв себя от остального и сосредоточившись на внутреннем мире, будет, не видя ничего, созерцать исключительно свет, как таковой, чистый, появившийся внезапно из него самого.

Иначе говоря, такое чистое умозрение состоит из двух моментов. Первое — спокойное пребывание ума в себе самом, пока не явится нечто высшее. Второе — наполнение светом, красотой и силой, то есть созерцание Того, который пришел, не придя, но до всего присутствуя, не в пространстве, а вообще нигде.

— Что означает последнее утверждение? Как можно доказать, что Единое нигде?

— Все низшее содержится в высшем: мир и тело в душе, душа в уме, а ум в Едином. Следовательно, Оно ни стоит отдельно от прочего, ни само существует в нем, и нет ничего, обладающего Им, но Оно само обладает всем. Единое неотделимо ни от чего и в то же время не находится в определенном месте. Единое, другими словами, есть всегда и везде, но всегда и везде пребывая в самом себе. Вот отрезок прямой. Ведь даже этот отрезок не является чем-то ясным и простым. Начать с того, что все точки данного отрезка совершенно неразделимы и сливаются в нечто целое. Так что, собственно говоря, всякий отрезок прямой даже и не есть отрезок прямой, а всего только одна и единственная точка.

Далее, и начальная точка данного отрезка слита с предыдущей, то есть с несуществующей точкой. А поэтому она вовсе даже и не есть начальная точка. Но и конечная точка данного отрезка прямой опять-таки тождественна с последующей, то есть с несуществующей точкой, и потому сама тоже не есть конец данного отрезка. Поэтому и весь отрезок данной прямой не есть ни его начало, ни конец, и не может находиться где-нибудь и в самом отрезке прямой. Поэтому и весь отрезок существует только вследствие того, что обязательно предполагает одновременно также и свое несуществование.

Единое как бы подобно такой точке. Оно одновременно везде есть и все его. Но в то же время Единое отсутствует везде и всюду и даже в себе самом.

— Но возможно ли какое-либо знание по отношению к абсолютно трансцендентному?

— Любое наше знание о Едином всегда будет нашим знанием, ибо Единое выше даже истины; Оно — Благо. Ведь Оно есть причина умной жизни, будучи потенцией, от которой жизнь и ум. Оно — содержание сущности и реального, потому что Единое. В этом смысле Оно максимально сконцентрированное реальное. Оно, как Благо, раньше даже красоты. Оно не просто благовидно, а само Благо как субъект. Мы не можем ничего сказать о его качествах, ибо все качества есть уже следствие Единого. Даже когда мы говорим, что Оно — Благо, мы должны добавить «как бы». В этом смысле Единое одиноко и пусто от всего остального (как бы).

— А теперь, почему же Единое — не Ум?

— Если бы Единое мыслило, то было бы умом, а следовательно, и диадой, а не монадой. Но ведь ум, как мышление мыслимого, предполагает самой своей активностью то, что по отношению к уму будет умственным объектом, но само по себе, как таковое, не будет ни мыслящим, ни мыслимым. Сама диада невозможна без монады. Кроме того, мыслящее, как множественное, предполагает единое, как субъект, но этот субъект, именно как Единое, исключает мышление, как множественное. Следовательно, Оно не может быть мыслящим. И, наконец, Благо, как абсолютно самодовлеющее, не нуждается в мышлении. Наоборот, мышление, как и любая другая активность, есть стремление к благу и единству. Но самому Благу, Единому не для чего мыслить.

— Тогда Благо выше и красоты…

— Конечно, Благо первоначальнее и важнее красоты. Ведь добро, как таковое, не нуждается в прекрасном, тогда как прекрасное предполагает добро.

— С другой стороны, стремление к Благу изначальнее, чем жажда красоты. Стремление к Благу порожденно, и даже в снах проявляется это стремление. А любовь к красоте, мудрости (поскольку мудрость и есть красота) — это уже вторая страсть, предполагающая духовное пробуждение и понимание.

— Наконец, только добро дает полное удовлетворение, а красотой удовлетворяются далеко не все. Кроме того, очень часто довольствуются кажущейся красотой, но ведь призрачное, иллюзорное обладание добром никого не удовлетворит. Да и не надо забывать, что красота не всегда доводит до Блага, будучи сама производной от него и подчиненной силой.

— Отсюда если знание о Добре сливается со знанием о Едином, то учение о красоте должно слиться с учением об Уме.

— И можно сказать, что Абсолютный Ум и есть абсолютно красивое. Познать истину и значит познать красоту, то есть красота и истина одно и то же. Это и есть именно живая, трепещущая жизнью глубина чистого ума, черпающего красоту из своих собственных недр.

— Красота произведений искусства и природы заключена не в материале, а в эйдос с, который входит в материю из ума в душе. Сущность ума не сухие, жесткие, словесные аксиомы, а живое, грациозное и бесшумное бурление эйдосов. Так называемое видотворчество мира — отражение в материи образов этих смыслов. И потому-то наш чувственный мир прекрасен, поскольку в нем отражается образ действительно реального и истинного умственного мира. Душа и боги созерцают красоту Нуса, сливаясь с ней и постигая отраженную красоту Души и первокрасоту отца души — Ума. Следовательно, поскольку эйдосы и являются красотой, а ум — это и есть эйдосы, то ум и красота — одно и то же.

Всеобщая мудрость и Универсальный Ум, имманентный жизни и сосуществующий ей и целокупно объединенный с нею, творит ее еще лучшей при помощи некоего умного расцвечивания и, соединяя с мудростью, заставляет ее красоту являться еще более достойной почитания. Уже и здесь, в земной жизни, мудрая жизнь есть поистине нечто достойное чести и прекрасное, хотя оно и видится здесь в затемненном виде. Но там оно является во всей чистоте, ибо там она дает видящему самое видение и способность жить с высшей интенсивностью и большим напряжением видеть живые существа и, наконец, прямо стать тем, что он видит. Здесь, в чувственном мире, наш взгляд часто падает также и на неодушевленные предметы. Но даже, когда мы видим живое, нам раньше бросаются в глаза неживые моменты из живого. Сокровенная красота живого находится здесь в смешении с тьмой и умиранием. Там же, в Универсальном Уме, даже если возьмешь что-нибудь как неживое, то тем самым оно уже блеснуло тотчас же во всей своей жизни.