– Найдите мне его сопроводиловку, – распорядился он.

Пока сотрудники отыскивали пакет с нужными бумагами, рослый блондин успел дважды медленно обойти застывшего посреди помещения Анохина. Заметил, конечно, и чуть запавший живот, и слегка обозначившиеся ключицы – но грудина была широкой, и ребра пока проступали не слишком явно, – равно как и бледноватый оттенок кожи: время, проведенное в камере, накладывает на облик всякого свою приметную печать… К тому же голый человек, да еще остриженный налысо и выставленный на обзор перед одетыми людьми, почти всегда представляет из себя жалкое зрелище… Но только не сейчас, не в данном конкретном случае; зэк Анохин относился ко всему происходящему с полным, совершенным, абсолютным равнодушием – его серые глаза были словно задернуты изнутри шторкой, – как относится мраморное изваяние к обступившим его зевакам.

Но блондин отметил про себя главное: человек, стоящий перед ним, хотя и находится сейчас не в самой лучшей своей физической форме – и это объяснимо, – выглядел гораздо крепче, выносливее, сильнее тех, кто уже ранее прошел медицинский осмотр.

За исключением, пожалуй, бывшего боксера Крючкова по прозвищу Крюк да еще двух-трех личностей подобного склада. Но даже на фоне таких крепышей, как Крюк, зэк Анохин выглядел очень и очень прилично.

– Ого, – склонив голову чуть набок, сказал блондин. – У тебя, вижу, дырочка в правом боку. Ага… вот где вышла… Сквозное огнестрельное… Где воевал, Анохин?

– Там, где вас всех не было, – по-прежнему глядя перед собой, сухо ответил Анохин.

– Ты с кем разговариваешь, падаль?! – вызверился на него один из «абверовцев», замахиваясь дубинкой. – Ур-рою, мр-разь!!

– Отставить! – недовольно покосившись на него, сказал блондин. – Гм… Так ты, Анохин, по двести двадцать восьмой загремел? Что-то я не вижу, чтобы у тебя вены были исколоты… Сам, значит, не ширялся? Редкий случай, хотя, конечно, и такое случается… Откуда наркоту гнали? В Таджикистане служил? Обслуживал афганский «трафик»?[4]

Посмотрев на правое предплечье Анохина – на нем была вытатуирована надпись ДКБФ, а чуть ниже помещено изображение оскаленной головы черной пантеры, – он покачал головой:

– Да нет… я вижу, ты совсем из других краев. Однако наколка у тебя нетипичная. Похоже на то, Анохин, что ты даже среди своих ребят чем-то выделялся…

Один из сотрудников СИЗО протянул блондину пакет из плотной крафтовой бумаги, внутри которого, очевидно, находились сопроводительные документы на заключенного Анохина С.Н., адресованные руководству Вятского УИН.

Тот, присев на край стола, вскрыл перочинным ножом пакет и стал знакомиться с документами.

Анохин в эти минуты внешне выглядел спокойным; ему стоило сейчас немалого труда контролировать свои чувства и эмоции. Он заставил – нет, пытался заставить – поверить себя в то, что все происходящее вокруг не имеет к нему совершенно никакого отношения. Нет, это не он ощущал себя рабом, выставленным на продажу на невольничьем рынке, крепостным на помещичьих торгах-смотринах, несчастным негром в кандалах, к которому приценивается сразу пяток плантаторов… Определенно это кто-то другой, потому что с Сергеем Анохиным случиться чего-либо подобного попросту не могло.

– Так… интересно, – пробормотал блондин, вчитываясь в текст одной из справок. – Все-таки на поставках «герыча»[5] залетел… Любопытное дельце… Гм… странно, очень странно… хотя, конечно, в жизни всякое бывает.

Отложив в сторону пакет, он в упор посмотрел на Анохина, причем взгляд его, скрытый отзеркаливающими темными линзами, расшифровать было невозможно.

– Вот смотрю я на тебя, Анохин, и не понимаю, – произнес он, раздельно произнося каждое слово. – Ладно бы сам полез?! Жалованье у вас нищенское, это и ежу понятно… Допускаю, что надоело зажиматься, вот и захотелось бабок по-легкому срубить. Но зачем же ты бабу свою на столь гибельное дело подписал?

Анохин, до которого смысл сказанного дошел с небольшой задержкой, вдруг дернулся всем телом, как будто сквозь него пропустили электрический ток; он даже пошатнулся, словно вот-вот потеряет сознание…

– Что-о? – произнес он сдавленным голосом. – Повтори, что ты только что сказал!..

– Стоять!! – рявкнул оперативник СИЗО, тот, что поплотнее. – Стоять, блядь!! Руки на затылок!! Конвой!!!

– Вот такие уроды, как вы, меня и подставили! – хрипло сказал Анохин, делая шаг к столу, за которым заседала «медкомиссия».

В помещении санчасти поднялась яростная кутерьма… Анохин, потерявший голову, рванулся к столу. Но один из «абверовцев», опытный в своем ремесле человек, мгновенно оказался у него за спиной и перехватил ему горло резиновой дубинкой. Уже в следующую секунду в помещение санчасти ворвался звероподобного вида прапорщик – этот навалился с левого бока, выкрутил руку, взяв ее на «излом»… А за ним – еще двое, с резиновыми дубинками наголо. Другой «абверовец», более плотного телосложения, немного замешкался, прежде чем ему удалось выдернуть свой табельный «ПМ» из кобуры.

«А-а… пусть!! – мелькнуло в голове у Анохина. – Надо вывернуться от того бугая, что слева… Кто там сзади?! Ну-ка получи локтем по дыхалке… Счас, гады, я вас буду крушить… рвать… Теперь меня только пуля остановит!!»

Мат, ор, хрипы… Анохин напоминал матерого медведя, на котором повисла свора собак. Ему было плевать, что его могут не то что покалечить – убить. Может, оно и к лучшему, если его пристрелят. Разом закончится весь этот бред, абсурд, мерзость, прекратится все, во что превратилась его жизнь, – и не надо будет больше страдать и мучиться.

Все, что в нем копилось три с лишним месяца, теперь готово было выплеснуться наружу, прорваться, как воспалившийся гнойник.

Но все же – не прорвалось.

Потому что сдохнуть сейчас – это было бы чертовски неправильно…

Анохина, который как-то разом обмяк, прекратив всякое сопротивление, закоцали в наручники, выкрутив предварительно руки назад; затем поставили на колени; но избивать осатаневшего вдруг зэка не разрешил все тот же блондин.

За те несколько секунд, что длилась ожесточенная схватка, он вообще, кажется, не сдвинулся со своего места; он по-прежнему восседал на краешке стола и глядел на Анохина с легкой усмешкой, словно приклеенной к его гладко выбритому лицу.

– Надо было по ходу следствия держать стойку,[6] а здесь ты свой характер можешь засунуть в жопу, – чуть растягивая на московский манер слова, сказал блондин. – И минуты не прошло, как ты – на коленях! Это во-первых. Ну а во-вторых… Ты сказал, Анохин, что тебя подставили. Возможно. Это вообще не мое дело. Но ты, Анохин, – все равно виноват. Потому что все, что происходит с человеком в этой жизни, есть дело его собственных рук…

Когда Анохина удалили из помещения, замнач СИЗО, бросив вопросительный взгляд на блондина, поинтересовался:

– Что будем делать с… этим?

– Пусть немного остынет, – не отрывая глаз от документа, который он читал, сказал блондин. – В карцер, а там будет видно…

Впрочем, для себя он уже все решил: на тыльной стороне плотного конверта из коричневатой крафтовой бумаги появилась запись, сделанная черным фломастером:

Народу в ресторане «Макдоналдс», что расположен поблизости от станции метро «Проспект Мира», в этот вечерний, но еще не поздний час было немного.

Войдя с улицы в заведение, Валерий Швец сразу же направился к стойке, делать заказ, одновременно с этим неназойливо разглядывая людской контингент, жующий за столиками свой «фаст-фуд».

«Шерше ля фам, Валера, – сказал он себе. – По времени, которое показывают твои часы, она должна уже быть здесь».

Расплатившись и взяв поднос, он перебрался в самый дальний угол, усевшись за свободный столик, – отсюда, впрочем, и вход, и само заведение были видны как на ладони.