Из всех женщин я люблю двоих. Мать, Жизнь. Возможно, потом появиться кто‑то еще. Но при этом я останусь верен по крайней мере второй моей любви. Почти до самого конца.
Рука начинает подрагивать, а по ногам от стоп к коленям поднимается обманчивая, облачно‑легкая слабость. Надо поесть. Все эти фокусы с Водой здорово утомляют ‑ приходится довольно часто наполнять желудок. Так что пришлось взять с собой немного отваренной конины. Гадость, конечно. Местами попадаются неведомо как попавшие песчинки. Да и жестковато.
Не привыкать. По памяти Хаку‑прошлого, у меня сейчас каждый день праздничный обет из мяса. Питаюсь точно знать или шиноби. Те ребята, которые используют различные специфические приемы при исполнении заданий.
Ладно, хватит отвлеченных мыслей. Вот цель, вот снег впереди. План есть, средства есть? Вперед.
Я медленно, не скрываясь, спускаюсь к этому дому. План есть. Так что проблем, вроде как, быть не должно. Хотя проблемы, как правило, появляются откуда не ждешь.
В этом доме я не бывал, но, скорее всего, планировка у него аналогична моему до... скажем так, реконструкции. Просто большой сарай. Только вход прикрыт бурой коровьей шкурой. Где ее достал отец семейства ‑ понятия не имею.
Стоит мыслям свернуть на погибшего, надеюсь, еще ото Льда, кормильца этой крестьянской семьи, как сердце начинает бешено стучать. Глаза горят. Руки наливаются силой. Снег так и норовит превратиться в твердую опоры под опускающимися на него ногами. Кажется, даже походка стала более пружинящей. По ассоциативным связям на поверхность поднимаются наполненные эмоциями воспоминания Хаку‑прошлого. Я... в ярости?
Спокойно. Нет смысла давать волю своим эмоциям. Не я для них, а они для меня. Так создан человек, так и должно быть. Ярость не поможет мне выжить. Она напугает местных и увеличит шансы кого‑нибудь из них сбежать, выжить и рассказать обо мне. Зная крестьян, они по лени своей натравили на меня солдат и на этом успокоились. Незачем им идти куда‑то, когда вокруг глубокий и рыхлый снег. Зная местного управляющего, ему больше некого послать. Тем более, в стране идет гражданская война. Кто подумает на меня?
Вывод прост. Надо успокоиться. Сблизиться на расстояние удара и накрыть их всех один ударом Хлыстов. Так что надо усмирить эмоции и спрятать от греха незнамо откуда появившуюся метровую плеть из Воды.
Короткое оружие уходит под снег. Однако интересно, откуда я вдруг взял материал для этой штуки? Во фляжке прежнее количество ‑ это я чувствую по весу. Создал? Надо будет повторить фокус ‑ пригодится.
Шкура на входе в дом отлетает в сторону. Темнота...
Проснулся я от ударов. Что‑то било по ребрам.
Глаза не открываются. Словно что‑то мешает. Зато звук, пусть какой‑то искаженный, глуховатый, словно бы отдающийся эхом в голове, с трудом, но доходит до разума.
‑ Гнилая кровь ‑ раздается визгливый голос. Похоже, мать семейства. По звуку, где‑то справа.
Глухой удар в левый бок. Такой треск... интересно, что это было?
‑ Ладно, прирежем его побыстрее ‑ голос со стороны последнего удара. Старший сын?
Так, многое стало ясным. Я лежу, окружен. Ослеплен. Вернее, не могу отодрать веки друг от друга. Глаза, вроде бы целы. Во всяком случае, глазные яблоки на месте. Вон, чувствую, как перекатываются под веками. Чуть саднят спереди.
План действий рождается мгновенно. Даже не план ‑ скорее, это инстинкт. В голове сама складывается картинка, принесенная хрустом измененной Воды подо мной, вокруг меня. Утоптанный, уплотненный снег у головы скрипит, когда кто‑то переносит центр тяжести на носки. Еще двое рядом переминаются с ноги на ногу. Снег чуть поскрипывает. Еле‑еле.
Левая рука упирается, приподнимая тело. Правая, изгибаясь, почти вдоль тела поворачивается, минуя ноги окружающих. Ближе к моему телу. Дальше от головы. Дальше от чужих ног. Ближе к заветной цели.
Вода из фляги окутывает руку. Та по середину предплечья оказалась словно бы в материнской утробе. Тихо, спокойно. Защищено...
Нет времени на иллюзии. Нет времени на комфорт. Но я, даже не открывая глаз, вижу как наяву, как с повернутой вдоль тела, ладонью в сторону спины и неба, руки, вверх и в стороны выстреливают с переместившегося в воздух над подушечками пальцев комка, три плети. Секунду спустя я оказываюсь погребен под тяжелыми тушами. Теплыми, костлявыми. Напоминает вареных слизняков. Тепло и мокро. Не спать!
Когда я выбирался, барахтаясь, из‑под жестких и довольно тяжелых, заваливших меня сверху, перед так и закрытыми глазами мелькала появившаяся картина. Льдисто‑голубая, плотная фигура лежит на ровной белой площадке. С ее вывернутой вверх и назад правой руки взлетают, окрашенные в синий, Водные Плети. И вокруг стоят три почти незаметные, голубовато‑прозрачные, фигуры. Ручки‑ножки‑огуречки. Просто силуэты. Но все равно видно ‑ у головы похожего на Лед стояла, наклоняясь вперед, женщина. И ее рука тянулась к чему‑то на поясе. Нож?
Правда это или фантазия, не так уж и важно. Хватит страдать размышлевизмами. Пора действовать!
Снег сам прыгает в руки, удивительно легко откликаясь на мое пожелание. А лицо уже умывает Вода. Растопил инстинктивно? Нет, по ощущениям, понизил температуру плавления снега в руках. Вот он и растаял. Вода отрицательной температуры. Бр‑р!
С легким усилием веки разлипаются. Отмечаю метнувшийся верх край века. Какой‑то неровный. Словно налипло что‑то.
Справа от меня ‑ бойня. Три трупа. Шесть кусков. Три. Шесть. Шимата!
Рывком поднимаюсь ‑ и тут же падаю вниз, на корточки, упираясь в землю пальцами правой руки. Меня пошатывает. Где третий ребенок?
Что‑то я туплю. Снег плотный и утоптанный, по которому можно ходить, не прилагая особых усилий, только у самого входа в дом. Либо оставшийся убежал прочь ‑ тогда останется след. Либо все несколько проще. Я просто нарежу этот домик Плетьми на дольки.
Странно. Когда бежишь или прыгаешь ‑ так не шатает. Главное ‑ не останавливаться.
Снег, стоит отойти в сторону, резко уходит вверх. Прыжок, уплотнение измененной Воды под ногами...
В сторону пологого холма уходит целая связка цепочек из следов, за которыми тянется широкий след. Что‑то тащили волоком?
Ага. Вот и другая цепочка. Я обегаю проклятый дом, чтобы увидеть, куда она уходит.
Птица обломинго манит розовым крылом. Да коричневой фигурки метров сто. А земля порой пытается уйти из‑под ног. Бегом за ней.
Я все же успел. С трудом, на остатках неожиданно появившегося отчаяния и вернувшейся ярости, почти догнал беглеца, перебиравшегося через незамерзший ручей. Теплая зима... я вообще не чувствую холода. Только голод, когда уходит много сил, приходит чаще, чем летом. Как и должно быть у тела Хаку‑прошлого.
Я вспомнил лица убийц, среди которых был их отец...
Мать, оставшаяся спасть в ледяном саркофаге.
Ужас, цепляющий не хуже руки в коричневой с желтым одежде. Холод. Холодно! Страшно!
Что‑то выстреливает из меня вперед. Как тогда, при создании больший глыб теплого Льда. В боку вспыхивает звеньями разорванной цепочки боль. Она протягивается через три ребра. Болит лоб и брови, болят ноги. Похоже, мою тушку здорово потрепало. Плевать. Если буду отвлекаться на боль тела, дальше будет только хуже. Открой глаза, кусок мяса.
Ага. Вода превратилась в Лед, сковывая человека в десяти метрах ниже по течению. Теперь не убежит. Хоть какая‑то польза от этого приступа. Мощное оружие, но непредсказуемое. Ладно, не до эмоций. Надо закончить дело. Концентрация. Вода...
По сторонам от соединившей наши ноги ледяной полосы, лежащей вдоль течения ручья, взметнулись Плети.
Беглецу было лет шесть. Даже неясно, какого он был пола. Во всяком случае, теперь.
Я остервенело мыл руки и лицо, разглядывая свое размытое и тусклое отражение в ручье. Я ведь все решил заранее. Убедил себя. И не сомневался, когда пришлось действовать.
Но почему так зудит кожа на лице, шее и руках?
Ах, да. Зима. А я стою почти по колено в ручье, смывая кровь.
