Январский пленум, совещание в Братиславе, в Чиерне- над-Тисой — вот ваша программа.
Брежнев. Даже программа действий, которую надо подправить… Алексей Николаевич сказал Чернику, что он получил указание переводить…
Косыгин. Нет, здесь такая картина. У вас есть текущие счета в Лондоне. У вас есть там вклады в фунтах стерлингов и в немецких марках. Вчера поступило сообщение, что вы потребовали снять с вашего счета 3.600 (пропущено: тысяч. — В. А.) фунтов стерлингов — это столько-то миллионов долларов и 13 миллионов западных марок. В общей сложности около 15 миллионов долларов, но не в качестве платежей, а перевести их в другие частные английские банки. Раньше никогда таких операций не производилось. У нас это вызвало сомнение, нет ли тут желания скрыть от нас, куда эти деньги пойдут. Эти деньги могут пойти на разные вещи. В общей сложности было снято 50 процентов свободной валюты, вложенной вами, но сняты эти деньги были не на платежи, а просто были поставлены в частный банк.
Брежнев. Мы вчера тов. Свободе сказали об этом. Все может быть. Вот такова ситуация.
Косыгин (переговоры со Свободой). Можно различно оценивать обстановку, которая сейчас происходит. Но эта обстановка не вызвана нашими действиями. Она вызвана действиями неправильного руководства чехословацкой стороны, в частности т. Дубчека. Я должен сказать, что он должен признать свою ответственность за эти события. Никто не будет брать на себя ответственность за это дело. А эта ответственность целиком и полностью должна лежать на Дуб- чеке, который руководил всей парторганизацией и фактически всем государством. Поэтому он и должен взять на себя ответственность…
…Мы видели, что контрреволюция процветала, действия приобретали контрреволюционный характер, направленность против социалистических завоеваний, против социалистического содружества и против Советского Союза. В этих условиях Советский Союз не мог терпеть такого положения, имея под руками Чехословакию — социалистическую страну, с которой вместе боролся. Мы не считали возможным, чтобы она встала на путь капитализма. А к этому шло развитие.
Правильный наш анализ или нет? Мы считаем, что наш анализ был на 100 процентов правильным. Мы не ошиблись в анализе событий. Мы убеждены, что если бы не было ввода войск, события шли чередом, прогрессивные силы были бы сметены либо до съезда или во время съезда (КПЧ. — В. А.). Во главе стала та группа, которая сейчас фигурирует в качестве руководства страной в виде нового Президиума ЦК партии. Мы, конечно, не можем согласиться с этим съездом (так называемым «высочанским» съездом КПЧ, названным по району Праги, где перед вводом войск Варшавского договора собралась часть делегатов. — В. А.), с этим Президиумом, с наличием враждебной пропаганды. Мы не можем согласиться с враждебными действиями против социалистического содружества и Советского Союза. Мы не можем на это пойти. Поэтому мы должны найти такое решение, которое было бы приемлемо для вас и для нас. Но имейте в виду, что мы вовсе не собираемся одни работать над этим решением. Вы все несете ответственность за это дело…
Гусак. После встреч в Чиерне и Братиславе, когда я говорил с т.т. Дубчеком и Черником, я видел, что они понимают эту опасность у нас… Но я видел, что руководители продолжают линию сохранения дружбы, поддерживают ее, дружбу с Советским Союзом и другими братскими странами, наблюдал также тенденцию последовательного, постепенного избавления от этой правой ориентации.
Я лично думаю, что в данной обстановке советские товарищи переоценили, преувеличили эту опасность. Но мы тоже коммунисты, я участвую в этом движении с 16 лет, почти сорок лет уже, и у нас, у тех, кто участвовал в коммунистическом движении, совершенно одно и то же — быть членом партии и быть другом Советского Союза…
…Я скажу открыто, что такое впечатление создается, хотя мы и избегаем этого выражения, что речь идет об оккупации. Я говорю это очень откровенно. И это вынуждает нас, чехов и словаков, коммунистов действительно искать политическое решение — как выйти из этого положения.
Существуют действительно только две возможности: или тоталитарное управление в оккупированной Чехословакии или же такое политическое соглашение, которое создает условия для нормальной работы правительства, партии и национальных органов Чехословакии.
В этом отношении я искренне приветствую заявления т.т. Брежнева и Косыгина, и не только в интересах жизни наших народов — чехов и словаков, — но также и во имя международного положения Советского Союза, которое близко также и нам, чехословакам…
Я вполне понимаю, что советские товарищи хотят получить определенные гарантии в том, что Чехословакия будет развиваться не вне рамок социалистического лагеря, что там будет ликвидирована антикоммунистическая, антисоветская пропаганда, и, возможно, что это будет связано с некоторыми персональными изменениями. Я думаю, что этого можно было бы достичь и без военного вмешательства» (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 38. Д. 57. Л. 33–35, 37–40).
И еще несколько строк из диалога Александра Дубчека и Алексея Косыгина.
«Дубчек. Что мог бы я сделать, не будучи перед лицом партии и народа двуликим?
Косыгин. Мы не ставим вопрос о том, чтобы вы потеряли лицо. Одновременно с этим это не только просьба, это — ваша обязанность. Вы отвечаете за Чехословакию. Это ваша обязанность — думать. А кто за вас будет думать? Были ошибки? Были ошибки. Нужно выйти из положения. Ищите выход, думайте, создайте соответствующий план, который был бы приемлемым для нас, пяти партий, и для вас. Не считайте, что нужен план, который устраивал бы только вас. Мы должны сказать всю правду».
Не знаю, был ли оправдан такой жесткий разговор с Александром Дубчеком, первым секретарем ЦК Компартии Чехословакии, совершенно душевно разбитым в те дни. Он, вознесенный у себя на родине в творцы «социализма с человеческим лицом», был буквально раздавлен. Собеседники толкуют с ним о политической ситуации, спрашивают, что он хотел бы предложить, а у него перед глазами арест: «…вошли ваши люди с автоматами, вырвали телефоны и все. С тех пор ни с кем не было контакта, и мы не знаем, что случилось. Я встретился с т. Черником, он говорит, что тоже ничего не знает, потому что его взяли таким же образом, как и меня. Был он в подвале вместе с остальными, пока не разобрались. Так мы попали сюда!» (там же. Л. 73).
Брежнев предложил не толковать это сообщение, оно, мол, не поможет делу. Кто знает, может и стоило как раз потолковать…
На два десятка лет Александр Дубчек ушел в политическую тень, работал экономистом в одном из словацких лесхозов. В политику его вернула «бархатная революция». Дуб- чека избрали председателем Федерального собрания Чехословакии. На Советский Союз, страну, в которой он рос, зла не держал. Погиб он в автомобильной катастрофе по дороге из Праги в свою родную Братиславу.
Олдржих Черник еще какое-то время оставался во главе правительства. Поздней осенью того 1968 года он прилетел в Москву. Накануне отъезда сказал об этом Штроугалу: «Звонил мне Алексей, пригласил на недельку отдохнуть».
И вот что было дальше.
«Черника устроили на одной из правительственных дач, — вспоминал Л. Штроугал, — и Косыгин с ним ежедневно на протяжении целой недели встречался. Вернувшись в Прагу, Олдржих подробно рассказал мне о московских впечатлениях. Одним из главных вопросов в беседах с Косыгиным был зондаж о высшем эшелоне власти в Чехословакии. Речь шла о самых высших постах. Черник уже в то время считал, что с Дубчеком дело решительно не пойдет, и называл в качестве первого секретаря Гусака, приводя при этом достаточно убедительные аргументы. Гусак, напоминал Черник своему собеседнику, словак, а словацкий вопрос в 1967–1968 годах был в ЧССР очень острым. Он девять или десять лет просидел в тюрьме по несправедливым обвинениям, это человек, в чьих политических способностях никто не сомневается. Свою собственную кандидатуру Черник, чем подчеркнуто интересовался Косыгин, Олда исключил. Собственно об этом он даже говорил на пленуме ЦК КПЧ в апреле 1969 года, когда Гусака избрали первым секретарем. Черник тогда выступил и объяснил, почему он поддерживает кандидатуру Гусака.
