Фалин вспоминает слова президента ЧССР Людвика Свободы, боевого генерала, который в годы Великой Отечественной войны создал первую иностранную часть Красной армии — отдельный Чехословацкий корпус. Чехи и словаки вместе с советскими воинами мужественно сражались за освобождение Украины, штурмовали Карпаты, с победой вернулись на Родину. «Ни при каких условиях не вводить в дело войска, — убеждал своих советских товарищей Свобода. — Что угодно, только не войска; интервенция перечеркнет симпатии народа к России».

Не прислушались. Потому что веровали только в одно право — право силы.

Дальше мы перелистаем стенограммы переговоров — Брежнева, Косыгина, Подгорного с Людвиком Свободой; Брежнева, Косыгина, Подгорного с Дубчеком и Черником, а также — отдельно с председателем Федерального собрания Чехословакии Смрковским, членами президиума ЦК КПЧ Шпачеком и Шимоном.

Валентин Фалин оставил впечатляющую картинку этих переговоров.

«По запотевшим, как окна в бане, лицам советских и чехословацких дискутантов, время от времени проскакивающих мимо нас в приемной, видно, что в зале заседаний Политбюро в Кремле жарко. Объявляется перерыв. Он очень нужен не столько для того, чтобы проветрить помещения, сколько для переключения регистров в настроениях. Самое неприятное друг другу сказано. Теперь надо искать себя в будущем…

Второй акт сидения завершается согласием чехословаков на совместный протокол. Имелся ли у гостей, если слово «гость» уместно, выбор? Высказывание Б. Н. Пономарева: «Если вы не подпишете сегодня, то сделаете это через неделю. Если не через эту неделю, то следующую. Если не через следующую, то через месяц», — что-то значило».

«Гостем» в этой компании можно было назвать лишь Свободу. 23 августа президента встретили в аэропорту Внуково-2 со всеми почестями. В открытой машине рядом с ним помахивали москвичам Брежнев, Подгорный, Косыгин. Президент ЧССР еще не знал о судьбе первого секретаря ЦК КПЧ Дубчека, председателя правительства Черника, других товарищей, которых накануне советские десантники арестовали в Праге. И потому он сразу же спросил Брежнева: «Где Дубчек сейчас находится?» — «Жив, здоров», — утешил главу дружеского государства Леонид Ильич. Начальник секретариата президента ЧССР Клусак спрашивает о Чернике, Смрковском, Шпачеке, Цисарже.

«Брежнев. Цисаржа у нас нет, он в Чехословакии.

Клусак. У кого?

Подгорный. У нас его нет, мы его не трогали. Есть такая категория людей, которые, когда чувствуют за собой, что кошка сало чужое съела, они прячутся…

Брежнев. Цисаржа нет, это мы по-честному говорим.

Подгорный. Шпачек у нас…

Клусак. Может быть, пригласить Кригеля и Шпачека, чтобы они тоже участвовали?

Брежнев. Не надо. Они будут жить на даче. Живут на даче — и пусть живут.

Клусак. Они могут сами поставить этот вопрос.

Косыгин. Поставят — мы им ответим.

Брежнев. Неужели Чехословакия будет бороться за Кригеля, если приехала такая делегация?

Клусак. Их нужно будет освободить.

Подгорный. Давайте считать, что пока их у нас нет.

Брежнев. А через некоторое время они приедут.

Подгорный. Они не арестованы у нас». (РГАНИ. Ф. 89.Оп. 38. Л. 1, 9, 17.)

Кригель, о котором так пренебрежительно отозвался Леонид Ильич, — член президиума ЦК КПЧ.

К переговорам присоединяется Густав Гусак, в то время первый секретарь ЦК компартии Словакии, будущий президент ЧССР, первый секретарь ЦК КПЧ. В нынешней Чехии, в современной Словакии его считают чуть ли не предателем национальных интересов. Явно несправедливые обвинения. Он перед своими державными собеседниками не прогибался. Говорил по-словацки, хотя хорошо знал русский.

«Гусак. Руководство словацкой партии и правительство Чехословакии поручили мне прежде всего потребовать, о чем уже говорил наш президент т. Свобода, освободить арестованных руководителей и создать возможность для нормальной деятельности партийных и государственных органов.

Во-вторых, нужно было бы, чтобы эти — и государственные и партийные органы могли проводить деятельность в Чехословакии. В настоящий момент это еще невозможно. Сейчас заняты правительственные здания. Не работает телефонная связь. Нависла угроза над снабжением и производством. Короче говоря, сейчас в Чехословакии нет условий для нормальной работы правительства и других органов» (там же. Л. 38–39).

В тот же день, 23 августа, Брежнев, Косыгин, Подгорный и Воронов, Председатель Совмина РСФСР, встречаются с Дубчеком. И здесь чуть ли не половина беседы об арестантах.

«Брежнев. Как чувствует себя т. Черник?

Дубчек. Плохо, как и все.

Подгорный. Здоровье плохое или настроение?

Дубчек. Тяжело…»

Через некоторое время Дубчек спрашивает, приедет ли Черник.

«Брежнев. Да, сейчас приедет.

Дубчек. А Смрковский?

Брежнев. Часа через два. Все живы, все здоровы, находятся в доме отдыха.

Дубчек. У меня такое состояние — солдаты, все время под ружьем, 7 часов не мог из машины выйти, с двух сторон с автоматами, бронемашины. Вы думаете, легко это?

Брежнев. Имелась в виду безопасность.

Косыгин. На этом можно разжечь вопрос. А вопроса тут никакого нет. Я приехал в Карловы Вары и вы мне дали пять человек охраны. Я не волновался. Наоборот, я был им благодарен.

Дубчек. Тов. Косыгин, это сравнивать нельзя. Вас охраняли добровольно, а здесь насильно. Но давайте это не затрагивать» (там же. Л. 62, 88–89).

Признаюсь, в этой перепалке я на стороне Александра Дубчека. Действительно, Алексей Николаевич выбрал неудачное сравнение. Такой была обстановка на переговорах. Теперь — одним-двумя штрихами о представлениях наших переговорщиков. Все трое говорят с руководителями независимого государства как со своими вассалами из какой-нибудь захолустной провинции. Вот Брежнев вспоминает письмо 99 рабочих одного из пражских заводов, которое было опубликовано в советской «Правде». В нем говорилось о том, что социализму в Чехословакии угрожают правые силы, друзей Советского Союза преследуют. Да, и это было. Против авторов письма в Чехословакии развернулась настоящая травля. Брежнев на встрече со Свободой цитирует Цисаржа, секретаря ЦК КПЧ:

«Я поражен, я потрясен: как эти рабочие-предатели могли обратиться с таким письмом в иностранное государство?» — И дальше Леонид Ильич добавляет от себя: «Мы уже стали для вас иностранцами…»

Из той же стенограммы:

«Гусак. Вчера перед зданием ЦК собралась толпа людей, которые требовали сообщить им, где находятся т.т. Дубчек и Черник.

Брежнев. Почему только Дубчек и Черник? В Словакии есть Центральный Комитет и есть секретарь этого комитета т. Биляк. Почему не идет речь и о нем? Никто не может дать нам объяснений, почему он не избран первым секретарем ЦК Словакии, почему не избраны Пиллер или Индра и целый ряд других товарищей. Кто может объяснить нам все это?»

Стенограммы трех встреч огромны — за сотню страниц. Косыгин, как видно из текста, не отделывается репликами. Подчас он даже поправляет Брежнева, берет в этой напряженной полемике инициативу на себя. Вот он говорит о том, что движение против социализма и Советского Союза «не устраивает рабочий класс Чехословакии. Рабочий класс Чехословакии на заводах и фабриках работает спокойно: никаких забастовок нет, никаких рабочих демонстраций. Есть бородатые мальчишки. С одной стороны, вы на них махали руками, а сегодня они нажимают свои действия. Вчера солдата убили из автомата, эти мальчишки превращаются в силу.

Брежнев. Решили свои жертвы терпеть, но недолго.

Косыгин. Что сейчас требуется? Сейчас требуется не такая точка зрения обтекаемая, что, видите, мы приедем, люди нам скажут и соответственно с этим мы будем выступать. Вы не можете сказать: вот вы приедете и куда вас понесет в этой стихии, а если понесет вас к явной реакции… Значит, вы не можете так ставить вопрос, что мы приедем, скажем народу. Вы во главе, вы должны повести народ. Есть Компартия, поэтому вы не можете так поставить вопрос, как поставили сейчас. Вы должны приехать с готовой программой. Эта программа у вас есть…