Темар сидел перед своим алтарем на специальном молельном табурете, сжав коленями стиснутые ладони рук, склонив голову и прикрыв глаза. В такой же позе, согласно традиции, сидел на Камне Завета на вершине священной горы Манторра пророк Инсабер, внимая Господу, дарившему ему слова Первой книги Завета истины. Ну, а в настоящее время, согласно канону, такую позу должен был принимать каждый, исповедующий веру в Бога Единого и Светлого, во время молитвы.
– Ты занят? – осторожно спросила Лорри, готовая тут же уйти.
– Я уже закончил, – спокойно ответил Темар, открывая глаза и поворачиваясь лицом к сестре.
– Я у тебя посижу немного? Можно? – продолжила Лорри, сделав пару шагов по комнате и неуверенно оглядываясь: куда бы сесть? Раньше она, заскочив в комнату к младшему брату, плюхнулась бы на первое, что подвернулось, не раздумывая. А вот теперь эта простота куда-то и как-то сразу испарилась… «Странно…» – опять про себя подумала Лорри.
– Проходи, проходи! – отозвался Темар – Конечно! Садись… вот… прямо на кровать…
– Помну. У тебя все так аккуратно…
– Ерунда! Все равно больше некуда, – ответил Темар, и сам уселся на единственный в комнате стул (молельный табурет он аккуратно поставил сбоку от светца с курительными палочками).
На некоторое время между братом и сестрой возникла несколько даже тягостная молчаливая пауза, и при этом у Лорри было ощущение, что неловкость, в общем-то, испытывает она одна. Темар имел на лице вполне спокойное и даже отчасти снисходительное выражение.
– Ну, ты, братик, меня извини, если я тебя чем-нибудь обидела, – начала, наконец, Лорри натужно – Я не знала, честное слово, что это тебя так заденет… Не обижайся, ладно?
– Все нормально, Лорри, я не обижаюсь… Правда…
Лорри почувствовала, что Темар сказал это вполне искренно. Таким образом, вроде бы мирный договор был подписан и верительные грамоты вручены… но дальше опять что-то не шло.
Им и раньше, по малолетству, приходилось не раз ссориться и даже драться, но после традиционного: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись…» – как правило, возникало еще более сердечное и обоюдожеланное общение, которое, собственно, и было свидетельством того, что обиды забыты и что каждый из них страстно желает загладить свою, чувствуемую перед другим, вину.
А здесь опять было что-то не так. Они вели какую-то неестественную для них, формальную, «светскую» (только что не о погоде!) беседу:
– Ну, как у тебя дела в школе?
– Спасибо, все в порядке. А как ты закончила курс?
– Все нормально, как всегда. Мне снова подтвердили Президентскую стипендию. Нелегко вам тут с мамой… Адди мне рассказывала, что ты ей очень помогаешь.
– Ничего, справимся. Адди, конечно, молодец…
– Гм-м-м… А как тут бабуля?
– Тоже ничего… Побаливает, конечно… но ничего…
И так далее, в таком же духе. Как-будто кто-то третий, чужой, которого они оба стеснялись, был здесь же в комнате.
Во время этого неловкого разговора Лорри успела заметить, что на столе, за спиною брата, стоит какая-то небольшого формата фотография в рамочке под стеклом. Однако из-за того, что стекло отсвечивало, она никак не могла понять, чье это изображение. «Может быть, папа? – гадала Лорри – А может, девушка? Вот это было бы интересно!»
В какой-то момент Темар чуть сильнее отклонился, так что фотография за его спиной полностью открылась. Лорри, воспользовавшись этим, тоже слегка подалась со своего места вперед и в сторону; блик со стекла при этом ушел, и она совершенно отчетливо увидела на фотографии… Стиллера!
Это был небольшой поясной портрет, на котором Президент был запечатлен в камуфлированной военной куртке и с красным беретом воздушного десантника на лысом черепе. Правой рукой, одетой в перчатку, он то ли подносил к глазам, то ли отнимал от них полевой армейский бинокль и при этом проницательно щурился куда-то вдаль. Возможно, это был просто прищур близорукого человека (знаменитых очков на Стиллере не было), но в контексте фотографической композиции даже это смотрелось чрезвычайно мужественно.
Лорри обалдело уставилась на ненавистное изображение, не зная, что сказать.
Темар перехватив ее взгляд, как-то закаменел лицом, ссутулился на своем стуле, положив сцепленные пальцами руки на колени, потом, глядя в пол, заговорил:
– Я знаю, как ты… как вы все к нему относитесь… особенно, ты… но, как тебе это объяснить? В общем, понимаешь, не в нас дело… Я смотрю на это шире…
Темар с трудом подбирал слова и делал большие паузы.
– У каждого человека в этом мире своя миссия… оттуда все это дано, понимаешь?
Говоря, «оттуда», – он, все так же не поднимая глаз, указал пальцем в потолок.
– И у Стиллера своя миссия. Он – орудие. Его орудие.
Темар так произнес «Его», что сразу стало понятно: это «Его» – с большой буквы.
– Ну и зачем Ему, – Лорри также педалировала это слово и коротко ткнула пальцем в направлении потолка, – нужно бить нас этим орудием по головам? У Него, что, с нами личные счеты?! – она снова почувствовала, что у нее поднимается раздражение против брата.
– Я же тебе уже говорил, что дело не в нас! У Него свои планы, о которых ты., о которых мы даже догадываться не можем… Мы часть Его мира… Его создания… Мы не можем восставать против него… Пойми это, Лорри, и тебе станет легче, правда! Только этим нужно проникнуться… понимаешь? Понять… поверить, что ты часть какой-то неведомой, великой идеи… и чувство обиды, несправедливости уйдет! Когда мне мой наставник это втолковал… когда я, наконец, понял это, Лорри… у меня внутри все как-то осветилось!
Темар говорил горячо, почти захлебываясь словами, а Лорри никак не могла справиться со своим внутренним протестом всему, что он говорил, и тому, что он вообще может говорить такое, не рисуясь оригинальностью, например, и не играя в какую-то глупую игру.
«С ума сойти! – подумала она про себя. – А ведь похоже, он это все серьезно… Только религиозного фанатика нам не хватало!»
– Послушай, Темарчик, – снова попыталась она достучаться до брата своими простыми практическими доводами. – А что, Богу обязательно для своих великих там каких-то целей Стиллера использовать? Вот он – гад… по-моему…
– Да, как ты не понимаешь!! – запальчиво перебил ее Темар, – да говорил же я тебе уже: не можем мы проникнуть в Его замыслы! И способы, которыми Он их осуществляет, – тоже тайна для нас! Наше счастье уже в том, что нас пустили в этот мир! Сделали нас исполнителями великой воли! Пойми ты это, наконец!
– Спасибо, осчастливил! – перехватила слово Лорри и продолжала с напором. – Ничего себе, «великая» воля! Такое месилово дурацкое уже два года идет! Столько людей уже перебили… Тебя бы, дурака, к нам в госпиталь, посмотреть, как твой Бог калек штампует… для «неведомой идеи»! А попы твои все это благословляют… И Стиллеру, уроду этому, задницу лижут!
– Не смей!!! Не смей так говорить!!! – взвился Темар, – ты этого не понимаешь!!! Дура!.. Дура!.. Дура!..
Он вскочил, лицо у него пошло красными пятнами, голос срывался, и было непонятно, что он сделает в следующую минуту: бросится на сестру с кулаками, как случалось в детстве, или зарыдает от обиды…
Но в этот момент в комнату вошла Адди.
– Лорри! – с твердой укоризной заговорила она. – Ну ты для этого сюда пошла, да?! Вы здесь еще передеритесь, родственнички… Темар! Ведь она твоя сестра!
– «И враги человеку – домашние его…» – глухо отозвался Темар.
– Что-о-о!? – озлоблено переспросила Лорри.
– Да, не слушай ты его, – увещевала Адди, – это он все из Завета…
– Да я уже и так поняла! Все бубнит и бубнит… Вон у него на столе фотография… видела? Новый родственник, наверное… Памяти отца бы постыдился… мама, вон, в каком состоянии!
Темар к этому моменту, судя по всему, уже смог взять себя в руки. Он вновь уселся в молельной позе на свой ритуальный табурет. Глаза его пять были закрыты, но из правого – почти выдавилась слеза, застряв между плотно сжатыми веками. Как бы молясь или, может быть, разъясняя самому себе, он напряженно, но негромко произнес:
