Ламекс последнее время даже стал подчеркивать свою принадлежность (хотя бы и чисто формальную) к Церкви Бога Единого и Светлого. Так он приобрел и стал носить на мизинце левой руки броский перстень с белым камнем, который непременно подносил к губам, когда видел перед глазами загнутую краями кверху крышу храма или когда нужно было подтвердить истинность собственных слов.
Робкие возражения скептичной Лорри о том, что, возможно, столь жестокие действия «краснокаменных» в дельте Смилты тоже имели под собой какие-то причины, а не были следствием только их врожденной кровожадности, наталкивались на очень суровое и твердое: «Нет, девочка, этого ты понимать еще не можешь!» Далее следовали ссылки на сообщения газет, радио и телевидения, а также на слышанное лично самим Ламексом от его знакомых или родственников, ближних или дальних, но которым он, Ламекс, безусловно доверял.
– Это люди, которые просто так врать не будут. Да и я не сочинитель, так ведь?
– Дядя Ламекс! Ведь я и не говорю, что кто-то врет. Просто в конфликте всегда и другая сторона есть. Я же читала еще до войны, – там жертвы с обеих сторон были…
– А что ж ты хочешь? Чтобы люди себя так запросто резать давали? Защищались, конечно!
– Так, может, и те – тоже защищались?
– Нет, девочка, ты послушай, что я тебе говорю. Я же не придумываю, это же люди сами там были… – и далее следовало какое-либо свидетельство очевидца в изложении Ламекса.
Лорри, конечно, чувствовала ущербность логики в его рассуждениях, но обострять спор не могла. И аргументов, если честно, не хватало, и авторитет взрослого человека, ровесника ее отца, давил.
Молчаливая и спокойная Адди в такие разговоры не вмешивалась, по какой-то причине эту тему просто игнорируя. А может быть, она уже понимала, что спорить с таким простодушным человеком, как дядя Ламекс, бесполезно. Уж слишком он прямолинеен. Да и некогда было: она взяла на себя значительную часть домашней работы, справляться с которой, сильно сдавшей за последние месяцы мадам Моложик, становилось все труднее.
Что касается госпожи Варбоди, только что похоронившей мужа, то она находилась в подавленном состоянии, и горькие судьбы страны были заслонены от нее огромным личным горем. При разговорах на политические темы она только присутствовала, фактически в них не участвуя и будучи погружена в свои нелегкие мысли, лишь согласно кивала в ответ на любые высказываемые сентенции.
Один только пятнадцатилетний Темар был совершенно солидарен с дядей Ламексом.
Ламекс убыл на Нефтяные Острова через десять дней после похорон, а Лорри вернулась в Проднипп только к началу семестра.
Глава 11. Обыденность
Прошло полгода.
Семейство Варбоди привыкало жить без своего кормильца и главной опоры.
Вдова инженера уже больше не вернулась на Нефтяные Острова. Теперь это потеряло всякий смысл. То очень немногое имущество, которое супруги накопили за время пребывания в поселке Остров-1, госпожа Варбоди получила примерно через месяц в контейнере, отправленном по ее просьбе Ламексом.
Темара приняли, теперь уже без всяких лишних вопросов, в ту самую гимназию, в которую пять лет назад, вняв предостережениям директора, инженер Варбоди не рискнул направить своих детей для обучения. Директор был уже другой. Того, прежнего, действительно вынудили уйти на пенсию, а когда знаменитая буза закончилась, возвратиться на былую должность он не пожелал.
Мальчик достаточно успешно учился, и через полтора года должен был получить выпускной аттестат.
Адди оставалось еще три семестра до окончания последнего, четвертого, курса Инзонского политехнического колледжа. Она неплохо зарекомендовала себя во время производственной практики, и ее взяли младшим мастером в один из цехов местного древообрабатывающего комбината, который по нуждам военного времени производил разнообразные снарядные ящики, транспортировочные бандажи для авиабомб и тому подобную нехитрую, но совершенно необходимую для фронта продукцию. Работала она на полставки только в вечерние смены, чтобы оставалось время для учебы, но уставала страшно, находясь в постоянной круговерти: учеба, работа на комбинате, работа по дому, подготовка к учебе, опять работа, снова домашние дела… Но не пойти на работу она себя не считала вправе. Семье приходилось нелегко: средства, полученные в качестве материальной помощи от НВШ, а также унаследованные после инженера Варбоди довольно скромные банковские счета стремительно таяли. Правда, часть наследства состояла в акциях серьезных промышленных компаний, но фондовый рынок воюющей страны стремительно падал, и до окончания войны нечего было и думать получить с них хотя бы какой-нибудь доход.
В стране, втянувшейся в войну, конец которой не был виден, а результаты представлялись вовсе неочевидными, раскручивалась инфляция. На некоторые продукты первой необходимости (мука, масло, сахар, крупы и тому подобное) уже были введены нормы распределения. Как следствие, немедленно возник черный рынок и цены поскакали ввысь лихим аллюром.
Так что заработок Адди, становился серьезным материальным фактором для ее семьи, тем более, что никто другой не мог взять на себя роль локомотива в этом вопросе. Госпожа Моложик все более слабела и могла делать только очень простую работу по дому. Ее пенсия была невелика, а инфляция с каждой неделей отгрызала от этих небольших денег все новые и новые куски.
Вдова Варбоди никак не могла справиться с депрессией. Она очень переживала то обстоятельство, что не может найти себе никакого заработка, и от этого погружалась в пучину черного уныния еще глубже. Темар? Ну, Темар был всего лишь мальчишкой-гимназистом. Как работник он пока еще никому не был нужен. Пару раз ему удалось поработать на почте, заменяя на время болезни почтальонов, доставлявших жителям района газеты и журналы, и он с гордостью принес в дом заработанные гроши, но при этом вынужден был пропустить несколько уроков, а также получил довольно много неудовлетворительных оценок, поскольку не успел подготовить домашние задания. Мать была этим страшно расстроена, но особенно неприятно было то, что она тут же приняла на свой счет вину за то, что мальчик попробовал зарабатывать деньги и в результате стал хуже учиться.
Чувство вины, принимая во внимание душевную организацию госпожи Варбоди, вылилось в углубление депрессии. Она никак не могла собраться, все валилось у нее из рук. Она нередко замирала в оцепенении, выполняя какую-либо несложную работу по дому, или могла часами сидеть, забившись в какой-нибудь угол, будучи погружена в омут медленно прокручивающихся и неизменно тревожных мыслей; почти ничего не ела, отчасти потому, что корила себя дармоедством, стремительно худела и дурнела.
В конце-концов Адди была вынуждена буквально заставить мать пойти на прием к психиатру. Тот не сказал ничего утешительного: депрессия с перспективой развития в депрессивный психоз; нужно лечиться. Однако на частную клинику неврозов у семьи уже денег не было, а госпитализация в рамках государственной социальной программы требовала подождать месяца два-три в очереди. Так что домашнее лечение матери тоже легло на плечи скромной и самоотверженной Адди.
* * *
Лорри, находясь в Продниппе, конечно, не могла быть совершенно спокойной, так как переживала за своих близких, но реально все эти сложности коснулись ее только в том смысле, что она уже никак не могла рассчитывать на материальную поддержку из Инзо, а должна была полагаться только на свои собственные силы. Практичная и ответственная, она, к счастью, была способна пожертвовать любыми соблазнами молодой жизни ради успехов в учебе, имея ввиду главную для себя задачу: ни в коем случае не потерять право на бесплатное обучение и на Стиллеровскую стипендию. Лорри учила, зубрила, не спала ночами ради успешной сдачи зачетов и экзаменов и, внутренне стиснув зубы, активничала в мероприятиях университетской организации МС.
* * *