В слепом отростке больничного коридора стояли два ряда стульев: три у одной стены и три у другой. Напротив Влады устроилась женщина, её голова была замотана цветастым платком.

— У меня ухо болит, — оправдалась она, перехватив взгляд Влады.

А справа замерла ещё одна соседка — та с остервенением теребила амбулаторную карту. Свет горел шагах в двадцати справа, у столика дежурного, сюда же долетали его жалкие остатки, и снегопад стучался в близкое окно. Влада прижалась боком к батарее.

— Вы такая худенькая, — сказала женщина с платком. — Проходите передо мной. Без очереди, ладно?

— Нет, ну что вы, — выдавила из себя она, глядя в талончик, который тоже обнаружился в гнезде из шарфа. — Вы записаны на пять, а я на пять тридцать.

Собеседница расцвела:

— Спасибо. Я тогда первая зайду к врачу, да?

Влада закрыла глаза, приняв, что вопрос сугубо риторический, но тут же открыла снова: соседка смотрела выжидающе. Пришлось ответить:

— Да.

— Вы такая располагающая, — ещё шире разулыбалась женщина.

Болела голова — вероятно, упало давление из-за снегопада, — и очень клонило в сон, но на самом краешке сознания жила смутная тревога. Влада как будто забыла что-нибудь важное, поздравить друга с днём рождения, например. Болезненно пощипывало ладони.

За стеной послышались шаги.

«Сейчас скрипнет дверь!»

Влада сглотнула, ощущая, как пересохло в горле. Дверь в кабинет врача открылась, оттуда выпал человек в костюме дворового маньяка, пробормотал слова благодарности и потопал к лестнице. Виктор Юрьевич окинул ожидающих взглядом уставшего бога. Увидел Владу.

— Проходите, заяц, — сказал он и обратился к двум женщинам: — А вы не могли бы подождать? Пару минут, не переживайте.

Влада зашла в его кабинет, где приглушённо горели лампы и пахло шоколадом.

— Вы принимаете препараты? — Врач развалился в любимом кресле.

— Да, — сказала она, поразмыслив, что давно их бросила. Сразу же, как только прочитала о побочных действиях: головокружения, галлюцинации и сердечная недостаточность. И потом, она ведь не сумасшедшая. Просто он этого не поймёт.

Нельзя с точностью определить, поверил он ей или нет, но переспрашивать не стал. Влада не умела врать. Ему, по крайней мере, точно не могла. Начинала и тут же принималась заикаться и краснеть, как школьница.

— Есть какие-нибудь жалобы?

«Голова болит», — чуть было не проговорилась она. — «И ладони жжёт».

— Нет, всё хорошо.

Ох, он раскусил её враньё. Наверное, по тому, как Влада морщилась, стараясь победить головную боль.

— Вы хотите что-нибудь рассказать?

Убраться отсюда, вот что она хотела. Но голос Виктора Юрьевича как всегда гипнотизировал.

— Я вспомнила тот подвал. Я была там.

Он молча кивал. И очень внимательно слушал. Это всегда так подкупало — Владу никто и никогда не слушал так внимательно.

Вот зачем она пришла — чтобы рассказать ему о подвале. О том, что она не сумасшедшая, и что всё вспомнила. Так она и думала, когда записывалась на приём: всё, это последний раз, она только расскажет ему, что не сумасшедшая, и больше никогда не вернётся в слепой отросток коридора.

«Запишите меня к Виктору Юрьевичу на приём». Рыбий взгляд регистраторши из-за стеклянной перегородки. «Это психотерапевт?». Надо же, как будто специально издевается. Переспросила второй раз, ещё громче, так что обернулся мужчина, замерший у соседнего окошка регистратуры. «Да. Записывайте».

— И мы сможем посмотреть на него?

— Теоретически — да.

— Отлично. — Он выдвинул верхний ящик стола и зашуршал фольгой. — Завтра суббота. Вы завтра свободны? Мы могли бы съездить.

Влада открыла рот и снова закрыла. Далось же ему всё это. Тут волей-неволей начнёшь подозревать странное. Что он от неё хочет, запустить в лабиринт, как лабораторную крысу, или пригласить провести вместе вечер?

— Почему вы так возитесь со мной? Неужели я — такой интересный клинический случай?

— Понимаете, мы, психологи, думаем совсем не так, как остальные люди. Так вы свободны завтра? — Он снова ломал шоколадку в ящике стола.

Так странно, — подумала Влада. — Он никогда не ест её, а только ломает.

— Да. Поедемте. — Она мстительно улыбнулась. Дорогая в одну сторону — пять часов. После такого он точно отвяжется. Если посреди дороги не передумает.

Она смотрела на ладони, всю дорогу пытаясь вспомнить. Большая чёрная машина осторожно кралась по обледеневшей и неровной грунтовке. Утром Виктор Юрьевич выяснил, что основная трасса перекрыта из-за крупной аварии, и самолично проложил другой маршрут — через лесопосадки, крошечные деревни и брошенные поля.

— А вы помните эту дорогу? — Виктор Юрьевич говорил без умолку, а из неё тянул по слову. Владе не хотелось говорить.

— Нет, кажется. — Она отвернулась. Закончились поля, укрытые ватным одеялом снега, и потянулись сгоревшие рощи. Обугленные сосны торчали в небо, как копья. Весь мир от горизонта до горизонта был полон этими соснами.

Ей показалось, что привычный мир раскрошился и ощетинился в её сторону копьями обгоревших сосен.

— Ого, — хохотнул Виктор Юрьевич. — А здесь всё погорело. И не так давно, по всей видимости, может, пару лет назад. — Он посмотрел направо, потом налево, хмыкнул.

Даже укрытые снегом, сосны не делались менее чёрными и обгоревшими. Влада надеялась, что рощи скоро кончатся. Должны же здесь быть поля или дикие степи, в конце концов. Однажды пришлось переехать замёрзшую речушку — скорее даже ручей, но на стрежни лёд истончился и хрустнул под тяжёлой машиной, выступила чёрная вода, как кровь из раны. Влада вцепилась в сиденье. Но выяснилось, что там не так уж глубоко — машина просела на половину колеса и быстро выкарабкалась на берег.

А выгоревшие сосны всё тянулись.

Показалась трасса — прогудел тяжеловоз. Грунтовая дорога вильнула лисьим хвостом и закончилась, им пришлось по бездорожью выбираться на трассу.

— Я помню, — сказала Влада самой себе. — Здесь вроде бы должен быть населённый пункт, Лисички. Точно.

— Вая, — перебил её Виктор Юрьевич и ткнул пальцем в синий продолговатый знак у дороги. — Уже почти приехали.

Она замолчала. Воспоминания были сбивчивые и эфемерные, стоило ухватить за хвост одно, остальные тут же прыскали в разные стороны, а то, первое, умирало, оставляя у неё в руках цветастый вздрагивающий хвост, и хвост бледнел, рассыпался тленом.

Влада ждала, что горелые деревья закончатся и потянутся дома. И дома потянулись, вернее то, что раньше было домами. Перемежались с чёрными копьями сосен обгорелые остовы домов. Те, что были деревянными — самые старые — выгорели до фундамента. Другие, каменные, стояли пустыми коробками.

Покрывало снега портили разве что птичьи следы. Виктору Юрьевичу пришлось свернуть с трассы, но в селе дорог не было. Дороги угадывались — промежутки между домами и деревьями, как просеки в лесу.

— Не припоминаете? — опять спросил Виктор Юрьевич.

Припоминала она или нет, Влада сказать не могла. То большое здание, которое, может, было магазином или клубом, казалось ей знакомым, но так смутно, что она вполне могла принимать за реальное воспоминание дурацкий детский сон или кадр из старого фильма.

— Ну что ж, я уже рад, что село вроде как существует, — усмехнулся психотерапевт. — Уже хорошо. Не ложное воспоминание. Вы могли, например, проезжать мимо и запомнить что-нибудь.

— Стойте.

Она узнала школу — кирпичный остов первого этажа. Остальное сгорело, но справа от школы виднелась груда припорошенных снегом досок — наверное, там был школьный спортзал. Посреди пустой площадки торчал металлический турник. Сосны обступили эту статическую композицию, как молчаливая и терпеливая осада — рано или поздно любая крепость падает к ногам осаждающих.

Влада выбралась из машины и тут же провалилась по колено в снег. Холодная крупа набилась в сапоги и потекла холодными слезами. Влада зашагала к школе, обходя груды обгоревших вывороченных досок.