– На каком?

– В газете.

– Там же написано. Была менеджером по рекламе.

– И в чем заключалась ваша работа?

– Звонить.

– Звонить по базе? Или находить новых клиентов?

– И то, и то.

– А еще что?

– Там же написано. Участвовала в процессе создания газетного номера.

– В чем это выражалось?

            Авдеева взглянула на него зло, как на преподавателя, который хочет срезать. Алексей сам понял, что предубежден против нее, и попытался быть объективным.

– Что именно вы делали для создания номера? Работали с дизайнерами над рекламными макетами? Согласовывали макеты с клиентами? Что?

            Авдеева опустила голову.

– Говорю же, я звонила.

– Вы впервые на собеседовании?

– Нет.

– Вы всегда себя так ведете?

– Как я себя веду?

            До Алексея вдруг дошло, что она просто не понимает, что за короткие пять минут беседы должна раскрыться как можно полнее, рассказать о своих способностях как можно больше. Она просто тупая. А он теряет время, пытаясь быть объективным.

– Хорошо. Я перезвоню вам, как только приму решение, – отрезал разговор стандартной фразой.

            Авдеева поднялась, но не уходила.

– То есть вы меня не берете?

– Вы видели, сколько там кандидатов?

– И что?

– Я должен всех опросить, и только потом сделать выводы.

– То есть вы меня не берете?

            Насилу вывел ее из кабинета, скользнул взглядом по ряду лиц – все похожи…

            Из присланных резюме выбрал одно – мужчина, чуть старше, чем остальные соискатели. Уже что-то. В кабинет вошел грузный, неповоротливый человек, в неряшливом свитере с отрепанными рукавами, в джинсах, съехавших под круглый живот. Алексей снова взглянул на экран компьютера – в резюме.

– Здоров, Кирюха! – вдруг сказал вошедший.

– Что, простите? – Алексей обернулся к нему.

– Не узнаешь что ли? А я тя еще в предбаннике узнал.

            Только теперь Алексей сопоставил имя и фамилию соискателя со своей памятью. Тыркин Андрей Андреевич – его бывший одноклассник. Его ровесник.

            Тыркин расслабился, плюхнулся на стул и закинул ногу на ногу.

– Хорошая у вас контора! А я до этого в «Мелочах быта» был коммерческим директором. Потом «Мелочи» разорились, пришлось помыкаться.

– То есть ты с рекламным бизнесом знаком?

– Еще бы! Я же «Мелочи» с нуля поднял!

– А опустил кто?

– Кризис две тысячи восьмого опустил.

– Нас тогда тоже качнуло, – согласился Алексей.

– Ты не смотрит, что я пообносился, – продолжал Тыркин. – Детей двое, малые совсем, жена еще в декретном отпуске. На работу рвется, а я говорю, дома сиди, детей оставить не на кого. Не то, что в школе, не побесишься уже, не поскачешь. Помнишь, как Логинову щемили в коридоре? Все платье было белое.

– Логинову?

– Ну, Ирку. Ты че?

– Я… Стерлось многое.

– Всего пятнадцать лет с выпуска прошло. Мы собирались же. Только Костик помер, а Миха… Миху ты помнишь? Ну, который с Ивашкой сидел за последней партой?

            И т.д. И т.п.

            Только вечером, уже сев в машину, набрал номер Риты. Сердце екнуло – представил, что она не возьмет трубку. Но Рита ответила.

– Как ваши дела? – спросил Алексей, едва поздоровавшись. – Заехать к вам можно? Или вы устали?

– Совсем не устала. Сегодня легкий день – без разбирательств с налоговой. Приезжайте. Тут уже вечерний концерт начался, но тот же, что и вчера.

– Ежевечерний, значит.

            Оба засмеялись.

            Алексея встретил запах жареного – мяса, лука, картошки, специй, еще чего-то. Рита поставила перед ним тарелку жаркого.

– Не думал, что вы готовите, – удивился Алексей.

– Угощайтесь, – сказала Рита. – Это не ради «пути к сердцу». Ваше сердце и так для меня открыто.

– Это правда. Оно открыто.

            Алексей стал есть. Потом ему показалось, что он очень спешит, и он попытался жевать медленнее.

– Наверное, нужно сказать, что очень вкусно? – улыбнулся виновато.

– О, нет, ничего не нужно. Я всегда готовлю одинаково – не смогу ни лучше, ни хуже, как эти вечерние пианисты.

– А я хотел вас вчера представить… Какие у вас глаза, волосы, и не смог, – сказал Алексей. – И мне стало казаться, что вас не было вовсе.

            Рита взглянула на него с любопытством, потом поднялась и принесла чайник и чашки.

– И хорошо. Не все нужно знать и представлять четко, и не всех. Вы тоже вроде не тот, что вчера.

– А какой?

– Я не знаю, – она всмотрелась в него, как в предмет. – У вас странное лицо. Иногда оно кажется очень красивым, мягким, симметричным. А иногда заметно, что вытянутое, мрачное, что нос длинный.

– Это от освещения зависит, – сказал Алексей, тоже рассуждая о себе как о предмете. – Я на фото очень плохо получаюсь. Значит, если объективно, лицо кривое, непропорциональное.

– Фотография не всегда объективна, – Рита покачала головой.

– Не говоря уже о фотошопе! Меня сегодня это преследует – объективность-необъективность.

            Рита налила чаю.

– А в чем дело? Берите конфеты.

– Да я сладкого не ем.

– Возьмите, эта с орехом.

– Ну…

            Алексей сунул в рот конфету и уже не мог говорить. Жевал и улыбался. Трень-трынь-брынь – слышалось из-за стены.

– Так что случилось? – снова спросила Рита.

            Он помотал головой.

– Я проводил интервью.

– Интервью?

– То есть собеседование. Мы все время набираем менеджеров. И пришел один человек… Он нам подходит – и по образованию, и по опыту, и вообще. Кроме того, он нуждается в работе, у него маленькие дети, жена в декретном отпуске, жить не на что. И я пообещал ему, что обязательно перезвоню, а секретарше сказал, чтобы она меня с ним не соединяла. И я никогда ему не перезвоню.

– Есть причина?

– Это мой одноклассник.

– Одноклассник? А… то есть, я понимаю. Вы не хотите его видеть?

– Да.  

– А почему?

            Алексей молчал.

– Но вы сами понимаете, почему?

– Понимаю. Только затрудняюсь сформулировать.

            Рита пожала плечами.

– Тогда я попробую угадать. Вы не хотите, чтобы он напоминал вам о прошлом, о школе, о детстве. То есть он может напомнить вам что-то исключительно неприятное, что способно пошатнуть каждый ваш новый день. Но что это может быть? Вас треснули линейкой по голове? На уроке физкультуры вы побежали не в ту сторону? Из-за вас команда проиграла первенство района по волейболу? Вы хуже всех учились? Вас не выбрала девочка, которую выбрали вы?

– Нет, ничего подобного, кажется, не было, – Алексей засмеялся. – Но, тем не менее, первая часть вашего рассуждения верна: я не хочу, чтобы он напоминал мне о прошлом.

– Но если оно было счастливым, тогда почему?

– Именно это мне и трудно выразить. Потому что это была пора неведения, наивности, невзрослости.

– Пора до секса?

            Алексей немного подумал.

– Это не связано с сексом. Просто было время глупости, больших надежд, веры в то, что я особенный, что проживу особенную жизнь…

– И поэтому вы ему отказали?

– Я не хочу помнить прошлое и сопоставлять с настоящим. Для меня важно жить сегодняшним днем – с другими людьми, которые не были бы свидетелями моих надежд. И я сам ничего не хочу вытаскивать из памяти – никаких подробностей, кто с кем сидел, за какой партой, кто кого щемил, у кого какое было платье. Я стирал это из памяти слишком долго и не для того, чтобы какой-то разжиревший придурок кричал мне через сто лет «Здоров, Кирюха!»

– А почему Кирюха?

– Потому что я Кириллов. Алексей Кириллов. Но в школе, конечно, никто не знал, что я Алексей.

– Кирюха еще ничего прозвище, – сказала Рита. – Вот я всегда была Ступой, потому что Ступина.