С февраля тянулось межсезонье – нудное, грязное. Снег то падал, то таял. В конце марта было все еще холодно, казалось, что дороги сплошь покрыты не наледью, а слизью. То и дело с карнизов с грохотом отваливались сосульки, угрожая смертью случайным прохожим и увольнением нерадивым дворникам.

Городской транспорт вис в пробках, между рядами автомобилей шмыгали нищие и рекламщики. Алексей оставил машину у конечной станции и спустился в метро. Он отвык от общественного транспорта, и тяжелый, спертый запах подземки неприятно поразил его. Воображение уже подкидывало страшные картины внезапной катастрофы – вдруг теракт, рушатся колонны, мужика, стоящего впереди, взрывом разрывает на куски, сам Алексей с оторванной ногой пытается доползти до выхода – выход завален, снаружи началась атомная война – метро затопило, Алексей с оторванной ногой барахтается среди утопленников. Наконец, поезд подали на посадку. Он вошел в вагон, взялся за поручень, уперся взглядом в рекламу лазерного лечения геморроя. Затхлый запах вошел следом со станции и теперь настойчиво напоминал о Рите.

Рита душила его последние три месяца. Душила своим хохотом, своими ужимками, своими оргазмами. А до этого – пока изображала неприступную крепость – манила, и Алексей чувствовал себя влипшим в паутину ее очарования. Отец Риты уже давно был готов к их свадьбе и делал намеки прямо в офисе. Алексею сначала льстило расположение шефа, потом стало сковывать, словно он взял ипотечный кредит под залог своей свободы. Он не знал, как реагировать, и  смотрел прямо перед собой тупым взглядом. Ну, обязан Юрию Ивановичу, обязан, но не жениться же… Нет-нет, жениться не обязан.

В выставочной компании Алексей работал уже седьмой год – тут занял первую руководящую должность, тут купил отдельную квартиру и фольксваген-пассат, тут стал вице-президентом. До него Юрий Иванович рулил один, но тогда и работы было меньше.

Дни неслись быстро – от выставок до выставок, от показов коллекций прет-а-порте до презентаций новых энергосберегающих технологий, от форумов станкостроителей до конкурсов йоркширских терьеров. Виды сменялись стремительно, как за окном скоростного поезда. Время летело незаметно. Сначала и связи летели в таком же темпе – деловые, рабочие, интимные. Потом Юрий Иванович столкнул его с Ритой, и Алексей затормозил – постеснялся, а точнее, побоялся пронестись мимо, завис. Так и возникла принудительная зависимость, которая стала душить. Даже если Риты не было рядом, она присутствовала незримо: сидела рядом в авто и шумно вздыхала, засыпала рядом с Алексеем в его постели и упиралась в его живот согнутым коленом, смотрела из витрин на улице, бродила между выставочных стендов, комментировала чужие реплики, улыбалась глазами Юрия Ивановича. Алексей все время чувствовал себя под прессом, и даже не вздрагивал – не было сил трепыхаться.

Тем приятнее было оставить машину, насквозь пропитанную ее сладкими духами, и бежать вприпрыжку по гололеду. Вечером Алексей снова попал в подземку – час пик ударил в нос Ритой, стало нестерпимо душно. Алексей стоял над девушкой и читал ее электронную книгу вверх ногами. «…Пятипалое мое осязание обретало вожделенный мир, сомкнутый меж этих ошеломительных прикасаемостей; запястье ни с того ни с сего ползло по сухим горячим комочкам обработанной под мандариновым комлем земли…», – текли строчки, теряясь в его сознании без малейшего отклика или понимания. «Я так же доверчиво вошел в страну, где пришельцев сладко целуют, ласкают, заморочивают и почему-то при этом всхлипывают, прилепляясь к этим пришельцам, – в страну мандариновых завязей и сухой горячей земли, в страну двоих, по влажным отмелям которой странник Улисс направляет строгие свои стопы к слабеющей в спутанных зарослях волос Калипсо. Это была свободная любовь. Все мои прежние достижения, поспешные, хватательные, жадные и жалкие, были недолюбовью по сравнению с тем, что происходило в стране мандаринового солнца».

Девушка взглянула несколько раз – Алексей не отвел глаз, но и не улыбнулся. В этот момент он не мог бы сказать, хороша она или нет, слишком молода или уже не слишком, есть ли у нее кольцо на пальце или какого цвета у нее глаза. Она была лишь экраном, по которому ползли непонятные строчки: «Сумрак этот все больше остранял и выключал из пространства страну, куда я уже неоднократно вступал, всякий раз слыша тихий смех, тихие всхлипывания, тихие слова…» Алексей смотрел сквозь нее, даже не силясь понять смысл прочитанных строк или ее ироничного взгляда.

            Потом произошло – ожидаемое и неожиданное – она выключила электронную книгу, сунула ее в сумку и поднялась, едва не толкнув Алексея плечом в подбородок.

– Или вы не дочитали? – спросила с той же насмешкой, с которой смотрела раньше, и он опомнился.

– А какая станция?

– Конечная.

– Так мне тоже выходить.

– Еще бы!

            Действительно, все пассажиры уже столпились у дверей, ожидая остановки поезда.

– Я редко на метро, – оправдался Алексей.

            Почему-то не думал, что она просто выйдет и направится к эскалатору. Догнал ее.

– Куда вы теперь? Домой?

– Домой, – кивнула она.

– Давайте подвезу вас. Или кофе выпьем.

– Все-таки не дочитали? – она усмехнулась.

– Нет. Я не читал. Просто смотрел. То есть читал, но ничего не понял.

            Вдруг охватило странное ощущение, будто мир распахнулся, и можно сказать все и обо всем – тебя услышат в этом распахнутом мире и поймут правильно, несмотря на кажущуюся недобрую иронию. В подтверждение его догадки девушка ответила просто:

– Подвезите. На кофе нет времени, мне еще работать.

            Алексей подвел ее к машине, распахнул дверцу. Только теперь обратил внимание, что одета она в длинный черный плащ и голубой берет. И глаза тоже голубые, но не прозрачные, а настороженные, слегка растерянные.

– Красивая у вас машина, – сказала она.

– Недавно купил.

            Она назвала адрес, немного в стороне от дома Алексея, но в том же направлении.

– Знакомиться будем? – спросила его по дороге.

– Да. Алексей.

– Рита.

– Что?

– Маргарита, – сказала она. – А что?

– Мою девушку так зовут.

– Понятно. А меня зачем провожаете?

– Мне кажется, вам можно сказать обо всем. Вообще говорить с вами обо всем, быть откровенным. Люди сейчас нигде, ни с кем не могут быть откровенными – всегда чревато. Разве что в Интернете, но это анонимная, обезличенная откровенность, не глаза в глаза. А мне хочется быть откровенным и взамен получать откровенность – не так общаться как с доктором, адвокатом или психологом, а на равных.

– Чтобы оба были одинаково уязвимы? – спросила Рита.

– Да. Чтобы без кожи. Но не садистки – не ради наслаждения, а ради правды, чтобы быть настоящими, не притворяться ни в чем, чувствовать себя собой. Вы так смогли бы?

– Не знаю. Мне раньше не доводилось. Можно… попробовать. Но только в том случае, если между нами не будет секса или каких-то других отношений, кроме нашей откровенности. Ведь мы узнаем друг друга очень хорошо – настолько хорошо, что не покажемся друг другу привлекательными. И мы не должны заботиться о впечатлении, которое производим. Мы должны быть честными, и все.

            Алексей задумался.

– Этого я не учел. То есть изначально вы предполагаете во мне… нечто непривлекательное, если не монстра.

– Вполне возможно.

– Хорошо. Конечно. Так и договоримся. А у вас есть муж?

– Был. Уже нет никакого мужа. Я одна живу, всех похоронила.

– И мужа?

– Нет, муж вернулся к прежней живой жене.

– И детей нет?

– Нет. Никого нет. А у вас все есть?

– Все есть, да. Детей нет, но есть папа, мама, младший брат, начальник и его дочь Рита.

– Я возле музыкальной школы живу, точнее, в том же доме.