Вдвоем они подбежали к вагону. Президент врубил свой фонарь. В световом пятне мелькнули три юных, ошарашенных и наглых лица.

Хотя нет – наглое только одно. Два других просто испуганные. Это были практиканты из техникума. Одного из них – с наглой рожей – Трофим приметил давно: гнилой парень, с говном в душе, сразу видно.

– Что, хорьки? Вагон потрошим? – зловещим тоном произнес президент.

Двое трусливо покосились на третьего – ту самую наглую рожу. Видно, он у них верховодил.

– Да не, – и глазом не моргнув, начал врать парень. – Мы так только, из интереса…

– Не свисти! – оборвал его президент. – Сейчас будет вам интерес по самые помидоры, да с огурцом. Готовь очко, драть будем. Ну!

– Чего – ну? – пробормотал парень, кинув взгляд на дружков.

– Того! Снимай штаны, вставай раком.

Лицо парня вдруг исказилось злобой.

– Давай! – взвизгнул он.

И, прежде чем Трофим успел что-то сообразить, двое метнулись к президенту.

Время сорвалось, мгновенья стали вспышками в темной пустоте. Силантьев увидал в руке парня монтажный ломик. Взмах – и он резко бьет по голове начальника. И еще, и еще!

Затем Трофим увидел три перекошенные рожи и себя самого. Точнее, свою руку. Спортом он сроду никаким не занимался, но кулак имел пудовый, а удар – не дай боже. Удар – и одна рожа исчезла.

Тут что-то стукнуло его в левое плечо. Трофим удивился, но лишь на мгновение. Нанес еще удар – второго кинуло под вагон.

Провал, вспышка – и третий хрипит, бьется на земле, а Трофим сидит на нем сверху, и в левом плече разрастается стреляющая, пульсирующая боль.

– Стой! Кто?! Что там у вас?.. – вразнобой беспорядочные, встревоженные голоса.

Прибежали часовой, караульные бодрствующей смены, еще кто-то…

– Шефа посмотрите! – приказал Силантьев.

Шеф был мертв.

– Ни хрена себе… – потрясенно пробормотал кто-то. – Да что же это такое?!

– А вон, счас у них спросим, – Силантьев встал, поморщился от боли: теперь стало отдавать в руку, – что это такое… Дай-ка!

Он взял пистолет у милицейского сержанта. Стволом ткнул в перекошенное от страха лицо.

– А ну, колись, гниль, – велел Трофим. – И не врать! Меня не проведешь. Одно лживое слово – и пуля в башке. Давай!

Малый, заикаясь, стал говорить. Выяснилось, что они втроем задумали побег. Решили набрать побольше продуктов, оружия…

– Дураки, – сплюнул Силантьев. – Куда бежать-то собрались? На ту сторону?

– Да-а…

– Ну и на хрен вам оружие? В кого стрелять там будете?

– Не знаю… Это вон он. – Парень кивнул на убийцу.

Тот сидел, вытирая рукавом разбитые нос и губы. Глаза бегали, как у затравленного зверька.

– С-сука… – процедил он.

Доносчик виновато всхлипнул.

Трофим обернулся, увидел на суровых лицах приговор без слов.

– Ну что, – сказал он, – по законам военного времени?..

И те кивнули в ответ.

Трофим шагнул к убийце, увидал, как в его глазах полыхнул ужас, – и выстрелил в упор меж этих глаз.

– Вставай, – сказал он доносчику.

– Чего… Зачем?.. – затрясся тот.

– Затем. – Трофим поморщился. Плечо болело все сильнее, руку дергало уже до локтя.

Малый кое-как поднялся.

– Кругом, – велел Силантьев.

Горбясь, парень повернулся. Трофим приставил дуло к его затылку.

Стрелять не собирался – он был не злой и не мстительный. Только справедливый. Думал провести краткий воспитательный курс.

Да не рассчитал. От тычка в затылок парень дрогнул, колени подкосились, и он рухнул ничком в щебенку.

Все обомлели.

– Мать честная! – озадачился Силантьев.

Сержант подошел к упавшему, перевернул.

– Готов, – вынес он диагноз. – Видать, с испугу ласты склеил. Кишка тонка.

– Понял? – повернулся Трофим к третьему беглецу.

Тот беззвучно шевельнул сухими губами.

– Вот так, – буднично сказал Силантьев. – Больше так не делай.

Он отдал пистолет сержанту. Боль в руке донимала, но Трофим напряженно думал. Теперь он должен был думать обо всех и за всех. Он ни на секунду не усомнился, что ему придется возглавить этот обитаемый остров и нести полную ответственность за живущих здесь людей…

Такая жизнь.

Эту историю и еще многое другое успел рассказать Подольскому Силантьев в кабинете начальника вокзала. Бойцов своих Валерий отправил отдохнуть, а самому, конечно, надо было оценить обстановку.

– Да, – сказал он, выслушав «президента». – Невесело, но знакомо. И у нас похожая картина… А вы так все время здесь и сидите?

– Ну да. Сперва совсем тихо было, потом смотрим – катера по реке начали шастать, по ночам прожекторами шарят… Карантин, мать его! Ну, мы совсем прижались: ни огонька, ни шороха. За нарушение – расстрел на месте. Ну, дураков вроде нет… Идет жизнь, привыкли! ЧП нет, караул службу тащит…

– Постой, – перебил Валера. – У вас же до реки два шага. Могли бы просигналить…

– Ну нет! – теперь перебил Трофим. – Обсуждали мы этот вопрос. Ты что, капитан, наших чинуш не знаешь?

Валера усмехнулся:

– До сих пор Бог миловал. Хотя навидался по жизни всякой публики.

– Ну, это того… другой вопрос. А эти… Мы мозгами пораскинули: нет уж, хрен вам! Лучше отсидимся, а там видно будет. Им ведь проще всех положить, чем с каждым-то разбираться. Списать в безвозвратные потери – и привет… А наверху никто и не узнает никогда.

Подольский подумал.

– Ладно, – сказал он, – потом вернемся к этой теме. Переговоры с материком беру на себя. У вас тут женщины, дети… Так долго не протянете. Счастье ваше, что и сейчас живы! Кстати, а эти твари, зомби… они что, к вам ни разу так и не сунулись?

– Как ты их назвал?

– Зомби. Ну, это неважно… короче говоря, то, что от людей осталось.

Трофим посмотрел на собеседника, хмыкнул:

– Да уж. Доигрались, мать их! Что от людей осталось, в самом деле… Ты, капитан, кстати, подробностей не знаешь? Что там случилось, в институте том?

– Слышал. – Подольский кивнул. – Но ты мне не ответил.

– Отвечаю: было один раз. Пришла толпа… ну, как толпа – штук двадцать… пятнадцать, может быть. Приперлись прямо к обрыву. Один шагнул, свалился, а там внизу как раз бордюрные камни кучей. Ну, этот прямо на них – вдрызг! Картина еще та… Другие постояли, погыркали чего-то, пошли в обход. Догадались, суки! Ну, тут мы их и встретили…

– Кстати, – вспомнил Валерий.

Он сообщил, что нельзя допускать никаких рукопашных схваток с зомби – заразиться можно. Любые их выделения… Силантьев на это лишь рукой махнул:

– Да знаем мы! Догадались, тоже мозгами как-никак шурупить умеем. Мы их залпом покрошили, причем по первому разу они, сволочь, упадут, да и опять вскочут. Ну, мы тогда давай в бошки целить…

– Знакомая картина. – Валерий вздохнул.

Дальше Трофим рассказал, как они перестреляли наконец уродов – пришлось потрудиться да и патронов попалить немало… Затем, сообразив, что дрянь, превращающая людей в кошмар, заразна, выкопали яму; граблями, баграми стащили трупы туда, плеснули солярки, благо этого добра с избытком… и так пожгли все, стараясь, чтобы без большого огня-дыма. Помаялись, конечно, попотели…

Подольский спросил:

– А что, с реки не заметили стрельбу, а потом и дым все же какой-никакой?..

– А хрен их знает, – честно ответил Силантьев. – Вроде ничего не поменялось. А может, и заметили, да решили, что это уроды друг друга валят, ну, мол, и хер с ними… Нет, ты вот скажи мне, капитан! Как это понимать?! То есть мы-то поняли, конечно, что это выброс… ну, черт его знает, какого-то говна, которое психику меняет что ли… да и весь организм. Но чтобы весь город так?! Это же… я… да в голове не укладывается. И что там, – Трофим вскинул взгляд, – делать думают? Не слыхал?

– Слыхал.

Валерий поведал о профессоре Нахимове, о штабе на Большой земле, рассказал об эвакуации, затем постарался объяснить, что такое Рой, что это за сущность… и завершил доклад планами руководства выжечь зону поражения – то есть город – начисто.