— «Вы знаете, что ваш сын Егор — почетный гражданин нашего города. У Михалковых в Рыбинске было имение».

Наталья слышала об этом впервые. Как все-таки мир тесен! Ее мама и Сергей Владимирович Михалков, дед Егора, родились в один день, только с интервалом в пять лет, и судьбы обоих связаны с Рыбинском.

Наталья Утевлевна поехала в Рыбинск на один день со своим сыном и его друзьями. Она выступала в клубе авиационного завода, где более шестидесяти лет назад работала ее мама. Ходила по тем дорожкам, где бегали мамины девичьи ножки. А Егора повезли показывать имение, принадлежавшее его прадеду.

Летом дети спали на улице на двух железных кроватях, сдвинутых вместе, в доме спать было жарко. Мария Константиновна укладывала детей рядком. Ножки кровати ставила в банки с водой, чтобы по ним не могли забраться скорпионы и фаланги, сверху накидывался балдахин или шатер-накомарник от мошкары. Так было уютно Наташе лежать теплым комочком, обнявшись с Таней, и видеть через тонкий тюлевый накомарник хрусталики звезд. Они висели так низко, что рука невольно тянулась стащить мерцающий огонек. За сеткой пищали рассерженные комары, старательно стрекотали кузнечики, а где-то в степи выли шакалы. Голод гнал зверей к людям, многие в военном городке держали птицу, их дебелые тела соблазняли шакалов. Дети видели, как светились в темноте опасные огоньки их глаз.

У Аринбасаровых тоже одно время были куры. Кто-то подарил Юре два десятка желтеньких цыплят. Сначала они сидели трепетными пушочками в картонной коробке, потом, набравшись сил, стали совершать вылазки, но стоило кому-нибудь зайти, и они пускались наутек со всего цыплячьего духа.

Прошло еще время, и курята превратились в голенастых подростков с гребешочками на клюкастых головах. Стали важно расхаживать по комнатам, по-хозяйски кудахча и совсем не по-хозяйски гадя.

Семья Аринбасаровых решила построить курятник. Помогли папины солдаты. Работа закипела, стали бойко складывать домик для курочек. Прошло несколько дней, и кирпичное строение «вознеслось» посреди двора. Эта постройка напоминала Наташе домик Кума Тыквы, о тяжелой судьбе которого сожалели все сознательные советские дети.

Однажды ночью дети проснулись от истошного крика. Наталья открыла глаза, в темноте носилось что-то белое. Привидение смачно выкрикивало матерные слова, махало кочергой и устрашающе подпрыгивало. Наташа вгляделась и узнала соседа — любимого деда Петра. Шакалы подобрались совсем близко, и дед мужественно встал на защиту детей. Он в исподнем, в солдатском полотняном белье, кружил с невероятной для его почтенного возраста прытью, воинственно улюлюкая.

Днем, томясь на жарком солнышке, дед Петр любил понюхать табачок. Детки садились плотным кольцом и тянули потные ладошки: «Дай!». Он каждому выдавал по вонюченькой щепотке, дети с наслаждением вдыхали кучки табака, дружно прочихивались, и требовали немедленного исполнения любимой песни. Дед откашливался и пел коричневым голосом:

Всеобщее ликование! Детский восторг усугублялся тем, что дед Петр после распевания песни, выдавал монпасье. Слипшиеся горошины таяли в щербатых ртах ребятишек.

Петр был отцом тети Нелли Чухряевой — лучшей подруги Марии Константиновны. Тетя Нелля была веселая хохлушка. «Никак, не могу тебя догнать, Маруся! У тебя уже пятеро ребятишек, а у меня только трое!» лукаво подбоченясь, жаловалась она на судьбу.

Женщины ходили петь в хор офицерских жен. Как они замечательно пели! Из Неллиной груди вырывались мощные звуки, которым вкрадчиво вторила хрупкая Мария. Они друг друга дополняли, получалось очень красиво. С тех пор Наташа полюбила русские народные песни, многие выучила наизусть.

С тетей Неллей у Наташи связано одно из самых щемящих воспоминаний. Вскоре семью Чухряевых отправили служить в Германию. Расставание было тяжелым, казалось, навсегда. На прощанье семья Чухряевых торжественно вручила семье Аринбасаровых жестяной домашний скарб. Уехали. Какой-то кусок жизни прожит.

Через несколько месяцев приходит почтальон с пыльным взглядом, вручает маме извещение на посылку. Мария Константиновна уверяет: «Это ошибка. Нам не от кого получать посылки». «Нет, это вам!» — сердится почтальон. Мария Константиновна пригладив волосы, побежала на почту. Ей вручили огромный ящик, еле домой доволокла.

Вся семья сгрудилась над посылкой. Стоят, чего-то ждут. Маруся дрожащими руками начала открывать коробку. И вдруг оттуда свет изобилия! Чего там только не было! Это-то в те нищие года послевоенных лет. Тетя Нелля всем прислала чудесные подарки — белье, рубашки, сладости, там была дивной красоты коробка конфет в виде серебряного сердечка. От восторга Наташины глаза сделались узкими щелочками. Утевле Туремуратович смущенно улыбался. Когда извлечение подарков окончилось, Мария Константиновна расплакалась, она впервые в жизни получила посылку.

Пятьдесят лет Маруся хранила на память несколько красивых вещей, присланных подругой из Германии, через полвека решилась раздать детям. До сих пор у Натальи Утевлевны есть шелковая ночная рубашка и белье из той памятной посылки.

По утрам Мария Константиновна весело будила детей: «Ребятки, вставайте! Какао горячее!». В подросшем палисадничке, где зеленело и Наташино деревце, вся семья пила какао со сладкими пышками. Пышки! О, их величество ПЫШКИ — сладость детства! Мама жарила их в масле, милые пышечки покрывались оранжевой корочкой, аппетитно хрустящей на зубах.

По прошествии не одного десятка лет Наталья с сыном Егором зачитывались «Карлсоном, который живет на крыше». Всякий раз доходя до места, где Карлсон похищал у домоправительницы плюшки, Наталья вспоминала мамины пышки.

Время было голодное, особых гастрономических изысков в доме Марии Константиновны не было. Она готовила просто, но не мелочась — тазами и ведрами. Семь вопрошающих ртов — не шутка! Пищу приготовляли на коптящих, ядовито шипящих керогазах и примусах. Сварит ведро картошки в мундире, поставит на стол, откроет крышку, а оттуда валит пар клубами, рядом стоит миска с хлопковым маслом и плошка поменьше с крупной солью. Ах, как вкусно — хватать картошку! Обжигая пальцы, снимать мундир и макать голую картофелину в масло и в соль. Или с раннего утра Маруся вставала воевать с борщом. Эта битва неизменно оканчивалась маминой победой, чему свидетельствовала огроменная кастрюля из солдатской кухни с пахучим супом. Сидит Наташа, хватая голодными ноздрями благоуханье капусты, и трескает за обе детские щеки. Или Мария Константиновна нарубала крупными рубиновыми кусками полный таз винегрета. Какое объедение! В те времена мясо было не частый гость, да его и не очень-то ждали. Жара — особенно мясо не потрескаешь, после него в животе будто камень тяжелый.

Холодильников не было. Солдаты построили сарайчик, в нем ровнешенько зацементировали пол, который своей благородной гладкостью походил на мрамор. На холодном полу сарайчика с комфортом скрывались от зноя дары азиатских рынков. На зиму Мария Константиновна вешала на натянутую проволоку грозди винограда. На черенок одевалась виноградинка, и вся ветка сосала сок из жертвенной ягодки, таким образом, гроздь оставалась свежей. Как только кормящая виноградинка высыхала, Мария одевала на черенок другую, и вся семья ела свежий виноград даже на Новый Год.

Раз в неделю женам офицеров давали грузовую машину, чтобы ехать на базар. Мария Константиновна страсть как любила «базарные» поездки. По дороге в открытом грузовике женщины пели. В те времена люди вообще все время пели. На обратном пути заезжали в пивную, пили холодное пиво. Терпкий напиток прохладной струйкой спускается вниз, замирает в желудке и туманным блаженством расползается по всему существу. Это были нехитрые, но тем более дорогие радости армейской жизни.