Алик увидел Лешку и едва не зарыдал от радости.

— Тебя не убили? Какой радостный час!

— А кого-нибудь уже убили?

— Уже горы трупов! — Алик тут же осекся. — Только не надо об этом кричать громко, чтобы не порождать паники. Около Моссовета танками подавили человек сто. На Манеже народ разогнали, тоже полсотни людей уложили.

— Ты трупы видел? — спросил Лешка.

— Нет, но все говорят! А какие люди здесь собираются, Леха! Артисты, режиссеры, поэты! Цвет нации! Это наш час, Алешка! Час молодой России!

— Я бегу домой, — оборвал его восторги Лешка.

— Как?! — Алик едва не выронил свою драгоценную трубу.

— Так. Мне приказано надеть униформу, потом дадут оружие.

— Ух, ты меня напугал! А знаешь, прадедушка Саша выступил но телевизору! Сказал коротко и ясно. «Я счастлив, что родился и умру, слава Богу, в свободной и демократической России! Да здравствует российское купечество!» Про купечество людям не совсем было понятно, но выглядел он клево! Седая борода развевается, орлиные глазища горят, соколом глядел прадедушка Саша!

— Ухайдакаете вы старика. Слушай меня внимательно. Время от времени дуй в трубу, чтобы Лана на тебя вышла. Пока я не вернусь, от себя ее не отпускай.

— А ты вернешься, Леша? — тихо спросил Алик. — А то Вово ушел, и нет его.

— Спать твой Вово пошел. Или ночные сеансы в видеотеке крутить! Он ведь лишней копейки не упустит. А я тебе свою женщину в заложницы оставляю. Я Вово все прощаю, он живет без идеалов. Ладно, оборона демократии потеряла не самого лучшего своего бойца. Я уехал. Сбереги мне Лану.

— За мной как за каменной стеной! — решительно заверил заморыш, за всю свою жизнь тяжелее помповой трубы ничего не подымавший.

Метро продолжало работать. Густой поток пассажиров все увеличивался — приближался час пик.

Лешка перестал прислушиваться к возбужденным разговорам соседей после того, как услышал, что у стен Белого дома солдаты дивизии Дзержинского уложили из автоматов около двух сотен мальчишек и девчонок. Пошла писать губерния! Но более всего людей волновала судьба президента Горбачева — по общему мнению, его отравили лечащие врачи, и он находится в невменяемом состоянии, окруженный врагами-заговорщиками, иначе почему же до сих пор не нашел возможности обратиться к народу, столь горячо его любившему? Теперь надежда только на Ельцина Бориса, но, говорят, что он от огорчения крепко запил.

Лешка вытолкнулся из вагона на своей просторной и светлой «Измайловской», и сознание его разом переключилось на утренние события, на труп Авдюшко, который все еще лежит в кабинете видеотеки, потому что деться ему некуда.

Лешка почувствовал, как неумолимая сила тянет его в подвал, понимал, что это не нужно, глупо и рискованно, но справиться с трезвым голосом разума не мог. Нужно было еще раз спокойно взглянуть на труп, на обстановку, быть может, удастся найти какой-то ключ к разгадке преступления, хотя бы потому, что когда дело дойдет до следствия профессионалов (а дойдет обязательно, чем бы ни закончились события), первым подозреваемым будет он — Алексей Д. Ковригин. Любой следователь вычислит его утренний визит, как только найдет мальчишек, рвущихся с утра посмотреть «видик». Пенсионер Ильин — он убийца или нет? — тоже будет строить систему своей защиты и не утаит своего утреннего визита к Лешке и скандала, который, с точки зрения следствия, может служить мотивом к последующим действиям Ковригина Алексея Д. в отношении погибшего затем Авдюшко. Требовалось хотя бы вчерне подготовить собственную систему защиты, а для этого необходимы факты.

Объяснив таким образом причины своих не отличающихся большой прозорливостью поступков, Лешка подошел к подвалу видеотеки и оглянулся. Все спокойно, никаких жаждущих посидеть в видеозале не наблюдается, но след от них остался.

Поперек выкрашенных черной краской стальных дверей видеотеки уверенная рука написала мелом: «КОЗЛЫ! РАБОТАТЬ НАДО, ЕСЛИ ДЕНЬГИ С НАС ДЕРЕТЕ!» Спасибо, дорогие видеозрители, обозлился Лешка, но хотя бы учли, что видеотека в районе самая дешевая, а «мультики» для дошколят крутим вообще бесплатно — другое дело ночные сеансы. Но это зрелище для избранных.

Ключ в замке дверей на этот раз провернулся бесшумно и легко.

Зато включатель освещения не сработал. Как была в зале кромешная тьма, так и осталась, фонарик, которым пользовались во время демонстрации сеансов, лежал в кабинете, в столе. Там же под потолком было и единственное окно, которое обычно плотно зашторивали — свет горел круглые сутки.

Лешка ориентировался в темноте легко — привык. Он помнил, где стояла у дверей подготовленная к выносу уцелевшая аппаратура, наклонился, пошарил в потемках руками, но аппаратуры не обнаружил. Искать не стал, пошел за фонариком.

В подвале было тихо, душновато, слегка пахло табаком.

Двигаясь на ощупь, Лешка вошел в кабинет. Он помнил, что Авдюшко лежал слева от стола, а фонарик должен был находиться в правой тумбе. Он обошел стол справа, открыл ящик. Ему показалось, что он чувствует кисло-сладкий трупный запах. С каждым потерянным часом положение Лешки усложнялось. Лучше всего сейчас же позвонить в милицию, но тогда уже ни о каком возвращении к Белому дому речи идти не может. Нет, пусть все остается пока как есть.

Фонарика в ящике стола не оказалось.

И в этот момент, как Лешка это осознал, он услышал легкий шум, а затем металлический звук захлопнувшейся двери. Лешка услышал, как провернулся ключ в замке. Он бросился к дверям и ударил в них плечом. Дверь не поддалась.

— Эй, подонок! Открой, — заорал Лешка и совершенно автоматически выдернул из-за шиворота милицейскую дубинку.

Неизвестный не оказался настолько глуп, чтобы открывать. За стальной дверью было тихо.

Лешка ударил еще несколько раз в дверь ногой, но никаких результатов это не дало.

Тихо, душно, темно, трупный запах, казалось, все усиливался. Мертвые — безопасны, но сидеть с ними в компании — занятие не из самых приятных.

На ощупь Лешка нашел у стены стул, подставил его под окно, встал и не без труда содрал с оконца плотную штору. Сквозь решетку, которой было забрано оконце подвала еще с тех времен, когда здесь бытовали слесаря домоуправления, просочился свет.

Лешка спрыгнул со стула.

Трупа Авдюшко на месте не было!

Запах разлагающегося тела Лешке померещился, по ассоциации с теми трупами, которые он видел полусгнившими под жарким солнцем Афганистана.

Лешкины глаза привыкли к тусклому освещению.

На месте, где поутру лежал поверженный Авдюшко, валялась длинная стамеска с темными пятнами на стальном лезвии. Выламывать решетку оконца не имело смысла, поскольку если и выломаешь, то вряд ли протиснешься наружу. К тому же в любой момент могли нагрянуть посетители видеосеансов и обнаружить хозяина заведения при крайне подозрительных занятиях.

Лешка засмеялся: что значит потерять хладнокровие в экстремальных условиях! Ведь связка с ключами у него в кармане, а на ней и ключ от кабинета.

Он подошел к дверям и попытался открыть их.

Противник оказался умнее, чем Лешка предполагал, — он оставил свой ключ в замке, так что Лешкин в скважину не влезал.

Чтобы выбить эти двери, требовался таран типа бульдозера.

Прошибить стену тоже было безнадежно, поскольку подвальная стена входила в фундамент здания и была несокрушимой.

Оставалось попытаться вырезать язычок замка со стороны косяка, но перочинным ножом, который лежал в кармане у Лешки, этого не сделаешь.

Зато была стамеска, приспособленная специально для таких дел! Однако стамеска — орудие убийства, серьезнейшая улика для следствия, быть может, важнейший ключ к разгадке тайны смерти Авдюшко.

Эту тайну все равно не разгадает никто, решил Лешка, поднял с пола стамеску, прекрасно понимая, что ликвидировал улику и в системе его будущей защиты появилась еще одна брешь.

Он нашел в столе полотенце, вытер стамеску (окончательная и преступная ликвидация следов преступления — вот как это называется!), и на полотенце остались темно-бурые пятна. Полотенце он засунул в стол.