Они не учитывали того, что Лешке уже в лагерях сперва добавят срок за скверное поведение, но потом немного скостят за примерный труд.

Муж Ларисы никогда не возвращался с ночных дежурств раньше десяти утра, но Лешка покидал свою подругу около восьми, чтобы ненароком не нарваться на никому не нужные неприятности.

Он уже оделся и наклонился к кровати для прощального поцелуя, но Лариса остановила его движением руки и сказала:

— Подожди. Присядь на минутку. По-моему, нам надо на этом закончить наши отношения.

— Что так? — спросил он спокойно и присел на кровать.

— Отношения потеряли смысл и радость. В марте, когда ты вернулся из заключения злой, одинокий и разбитый, ты был в общем-то жалок и растерян. Тебе было некого любить и ты любил меня достаточно искренне. Я тоже была к тебе неравнодушна. Но теперь не март, а уже май. Ты стал другим, да и я уже по-иному смотрю на вещи. Нам стало скучно друг с другом, Леша, а я этого не люблю. Ты прочухался, ожил, да и то сказать, по большому счету, что тебе за дело до замужней бабы, к тому же старше тебя на добрых десять лет. Скажи мне «спасибо» и уходи. Совсем уходи.

Лешка посмотрел в ее спокойное лицо, потом, не вставая с кровати, окинул взглядом уютную чужую спальню, куда через несколько часов вернется ее законный хозяин, снова посмотрел в глубокие глаза женщины и сказал:

— Спасибо.

Он поднялся, подхватил ветровку и вышел из квартиры, мягко прикрыв за собой дверь.

Утро в Москве разгулялось свежее, радостное, с легким счастливым возбуждением, потому что до великого Праздника оставалось всего несколько дней, а готовились к нему чуть не несколько лет. Тут и там, в витринах, киосках и просто на стенках попадались цифровые сочетания «1945–1995» — пятьдесят лет Празднику Победы. И что бы сегодня ни творилось на Руси-матушке, к этому священному дню готовились все, как бы к нему ни относились.

Торопиться Лешке было решительно некуда — никакие дела и заботы его не отягчали, времени было сколько угодно, а настроение — прозрачное и бездумное, чего не замечалось уже долгое время. Из Замоскворечья, где он проснулся, он решил дойти до центра пешком, хотя и в центре ему нечего было делать. В кармане оставались последние десять долларов, подаренные Алькой, и всякая отечественная купюра, в которой Лешка еще плохо ориентировался — пока отсутствовал, жизнь фантастически вздорожала, и он никак не мог привыкнуть ни к новой шкале цен, ни к непонятной стоимости денег.

«Обменяю доллары и уеду к папаше, — решил он. — Девятого числа посидим с ним по-семейному, а десятого будем сажать картошку на его садово-огородном участке, говорят, что это самый удачный срок для посадок».

Он увидел, как на углу из грузовика выставили на тротуар ящики с пивом и бойкая молодуха уже начала выдавать бутылки в руки жаждущих с утра. Денег на бутылку наскреблось впритык, и он отошел с пивом чуть в сторонку, запрокинул голову и сделал первый освежающий и смачный глоток.

С удовольствием передохнул и оглянулся. Взгляд его задержался на темно-синем «БМВ», стоявшем неподалеку, и Лешка с привычной легкой завистью специалиста пригляделся к машине. Затем он увидел и владельца этого синего чуда — тот вышел из парадных дверей дома и, на ходу копаясь в карманах, шагал прямо к машине. В карманах он искал ключи, но при этом выронил на тротуар зажигалку и был настолько чем-то раздражен (даже что-то бурчал себе под нос), что не заметил этого.

— Эй! — окликнул его Лешка, стремясь привлечь внимание к потере.

Но мужчина не услышал или был погружен в свои неприятности, дошел до машины, вставил в замок ключи и распахнул дверцу.

— Начальник! — во все горло крикнул Лешка. — Зажигалку потерял!

Мужчина оглянулся, глянул на Лешку, потом — на свою зажигалку, отошел от машины и уже наклонился, когда за его спиной «БМВ» рвануло.

Рвануло с грохотом и пламенем из-под руля. Машина подпрыгнула, встала пружинисто на все четыре колеса и тут же загорелась.

Взрывной волной владельца машины вмазало в стенку, Лешка попятился со своей бутылкой в руках, а пирамида пивных ящиков развалилась. Где-то зазвенели вылетевшие из окон стекла, кто-то истошно закричал, но не по делу, как через пять секунд убедился Лешка. Никого всерьез не задело — эдакая везуха.

Только владелец машины лежал плашмя у стены, но не производил впечатления мертвого — это бы Лешка определил сразу.

Лешка крикнул на бегу: «Звоните в милицию!» — и в несколько прыжков подскочил к поверженному. Он знал, что этого не следует делать, но все-таки перевернул его на спину.

Мужчина открыл глаза и выругался. Потом сел на тротуаре, глянул на полыхающий костер, в который превратился его лимузин, и выразился помягче:

— Во, зараза! Горит, как костер для шашлыков!

Лицо пострадавшего на какой-то миг показалось Лешке знакомым, но напрягаться, чтобы вспомнить, он не стал, а сказал быстро:

— Ты, мужик, сиди пока спокойно. Ты можешь от шока не чувствовать боли, но можешь оказаться контужен.

— Заткнись, — поблагодарил его за совет пострадавший.

Толпа собралась в отдалении и не очень густая — опытные москвичи уже знали, что может дернуть и второй взрыв.

— Не повезло, сволочам, — сказал пострадавший. — Ну, я их достану.

Он взглянул на Лешку.

— Это ты мне насчет зажигалки крикнул?

— Да не до этого теперь. Сиди спокойно.

— Послушай-ка, а ведь мне твоя рожа знакома. Ты меня не вспоминаешь? Я Феоктистов Сергей Павлович.

Лешка засмеялся.

— Нет, Араб, я тебя не вспоминаю.

— Все! Я тебя тоже вспомнил. Видеотеку ты в Измайлове держал. Алексей, да? Мы с тобой еще ехали Белый дом защищать, — и тут же завыл со злостью: — Ты посмотри, какие гады! Перед праздником машину подорвали! Ничего святого нет у сволочей за душой!

На перекрестке мелькнули желтые милицейские «жигули», коротко вякнула сирена, и Араб сказал быстро и тихо:

— Слушай, выручай. У меня с собой пистолет незарегистрированный. Обыщут чего доброго, почти наверняка. Возьми пистолет, держи визитку и смывайся. Позвони вечером.

Наклонившись к нему, Лешка незаметно принял пистолет и засунул за пояс брюк.

— А если не позвоню?

— Так и черт с тобой. Отваливай, но не бегом. Еще увидимся.

Лешка выпрямился, легко запахнул ветровку и двинулся навстречу милиционерам, разглядывая визитку, зажатую в руках. Написано было, как сказано:

Что получалось, что бывший Араб прошел славный путь от мелкого вымогателя до президента банка? Можно было лишь завидовать.

Разгуливать по Москве с пистолетом за поясом, едва прикрытым легкой ветровкой, было неразумно, и Лешка отправился домой.

Когда он проходил сквозь турникет метро, то изо всех сил постарался сделать вид, что не обращает никакого внимания на скользящий, но внимательный взгляд милицейского сержанта, стоявшего около контролерши. Увидеть оружие сквозь ветровку сержант не мог, хотя у них взгляд наметанный. А может быть, подумал Лешка, в нем самом еще есть что-то от бывшего заключенного, еще сохранились какие-то признаки, которые различает опытный милицейский взгляд. Этому милицию и учат — присматриваться к подозрительным.

Во дворе родного дома по раннему часу еще никого не было, хотя погода была в самый раз для домино. Двор выглядел до изумления чистеньким — прибрали, обиходили к праздникам, как и всю Москву.

Едва Лешка вошел в свою квартиру, как тут же почувствовал, что в ней кто-то есть. Он покосился на милицейскую дубинку, висевшую, как всегда, на косяке двери, потом посмотрел на вешалку. Ожидал увидеть на ней старенький плащ отца, но плаща не было.

Лешка осторожно приоткрыл дверь в комнату. На диване спал Санька Журавлев. Спал, как биндюжник, не раздеваясь, удивительно, хоть туфли бы снял.

Лешка прошел на кухню, поставил чайник и, когда он закипел, заварил две чашки кофе — маленькую себе и большую, с четырьмя ложками сахара для Журавлева.