— Ура-а-а!!! — подхватила толпа. — Ура! — И поток людей понес Ирену на мост. Он ходил под ногами ходуном, трещал, но каким-то чудом держался. Вскоре его охране удалось навести кое-какой порядок. И два потока людей, военных и гражданских, прижимаясь к деревянным перилам, пошли навстречу друг другу. Одни — на левый, другие — на правый берег Одера. Когда в наступающих сумерках в небо взвился разноцветный фейерверк, все остановились. Россыпь зеленых, желтых, красных и синих огней повисла над потемневшей рекой. Они летели букетами к небу, падали, сыпали на головы людей дождь золотых искр и гасли с легким шипением в Одере. Не переставая, торжественно и ликующе били вокруг орудия, и людям казалось, что сейчас весь мир состоит из этих ликующих звуков и огней. Кто-то из поляков запел гимн, и тут же все остальные подхватили его. «Марш, марш, Домбровский, с земли итальянской на польскую…» Мелодия гимна, запомнившаяся с детства, была величественная и прекрасная, как этот победный салют.

Ирена плакала. Кончилась война. Две тысячи семьдесят девять дней войны и фашистской оккупации остались позади. Было это девятого мая 1945 года.

Вернувшись из Трептова, Ирена еще раз написала в Варшаву в организацию Красного Креста. Наряду с тревогой о судьбе отца ее подсознательно мучил вопрос, что стало со Стефаном? И в своем вторичном запросе Ирена просила сообщить ей и о пане Брошкевиче. На этот раз ответ пришел быстро. Ей написали, что о Брониславе Ольшинском новых данных нет, но не следует терять надежду. А Стефан Брошкевич, как удалось установить по найденным в Познани немецким архивам, умер в штрафном лагере, как заключенный под номером 1284.

У Ирены словно огромная тяжесть свалилась с плеч.

Ирена сдала экзамены и стала студенткой гралевского педагогического техникума. Мечта ее сбывалась.

В выходные дни техникум часто устраивал воскресники. Студенты разбирали развалины, выходили с кирками и лопатами за город и засыпали траншеи и окопы. Вместе со студентами и школьниками трудились приехавшие русские и польские солдаты.

Однажды, недалеко от того места, где работала Ирена, взорвалась мина. Один студент зацепил лопатой торчащий из земли ржавый провод, потянул его. Раздался взрыв. В небо взметнулся фонтан земли и осколков. Студент погиб, ранило еще нескольких ребят и девушек, в том числе и Ирену. Осколок попал ей в ногу чуть выше колена. Рана сильно кровоточила. Ирена сняла с головы косынку, завязала рану, но повязка быстро намокла от крови. К месту происшествия уже спешили русские и польские солдаты, подъехали машины.

— Вы ранены? — спросил у Ирены молодой польский капитан. — Идти сможете?

— Пустяки, пан капитан, — ответила тихо Ирена и покачнулась.

— Носилки сюда! Живо! Везите ее в наш госпиталь.

Ирена попыталась было отказаться от помощи, но ее не слушали. Положили на носилки, а потом вместе с остальными ранеными увезли в госпиталь.

Раненых было пятеро, двое из них тяжело. Их тут же понесли в операционную. Ирена терпеливо дожидалась своей очереди, лежа в коридоре на носилках. Было досадно, что ее так нелепо зацепило осколком. Наконец, пришли и за ней. И тут от боли и крепкого запаха йодоформа все вдруг поплыло у нее перед глазами, и она потеряла сознание. Очнулась уже на операционном столе, увидела озабоченное лицо врача. Он держал в высоко поднятой руке, обтянутой резиновой перчаткой, шприц и что-то говорил операционной сестре. Над переносицей врача, под надвинутой по самые брови белой шапочкой образовалась глубокая вертикальная складка. Ирена, лежавшая в одной коротенькой рубашке, застеснялась своей наготы, пошевелилась, пытаясь натянуть повыше простыню. Но в этот миг ее пронзила нестерпимая, резкая боль. Ирена застонала.

— Спокойно! Потерпите еще немного, — сказал врач. И обратился к сестре: — Щипцы, пожалуйста!

Звякнул металл. И сразу стало легче, боль притупилась.

— Вот и все! — Врач устало вздохнул и стянул с лица маску.

— Вы? — удивилась Ирена. Она узнала в нем того самого польского капитана, который велел солдатам везти ее в госпиталь.

— Да, я.

Он улыбнулся Ирене, взял ее руку, сосчитал пульс и сказал:

— С ногой у вас теперь все в порядке. Через месяц сможете танцевать. А это возьмите на память. — И он подал Ирене темный кусочек металла с зазубренными острыми краями.

Ее отвезли в палату. Рана заживала быстро. На третью неделю Ирену выписали домой. За все время, пока лежала в госпитале, она ни разу не видела того врача, который ее оперировал. Все ждала, что он войдет к ней в палату (ей почему-то очень этого хотелось!), улыбнется и спросит: «Как ваше самочувствие, паненко?»

Но он не приходил. Вместо него ей делал перевязки другой врач.

Выписываясь из госпиталя, Ирена спросила дежурную сестру:

— Скажите, пожалуйста, как фамилия того врача, который меня оперировал?

— А зачем вам это?

— Хочется поблагодарить его.

— Он уехал. И когда будет, не знаю, — ответила почему-то сердито сестра.

В конце сентября Ирена получила приглашение в клуб. Там устраивался вечер в честь советских и польских солдат и офицеров, освобождавших город.

Ирена долго думала, идти ли ей на этот вечер. Одной там неинтересно, была бы Леля… Да и занятий она много пропустила за время болезни, надо нагонять. Села писать сочинение по книге Пруса «Кукла», но дело подвигалось плохо. Ирена махнула с досады рукой, надела свое лучшее платье, причесалась и пошла в клуб.

Вечер только что начался. После многочисленных теплых речей, тостов и шумного ужина началась забава[18]. Ирена не умела танцевать, села в сторонке под большим олеандром и стала наблюдать за кружащимися парами. Духовой оркестр исполнял какой-то незнакомый, но очень хороший, задушевный мотив. Может быть, от этой музыки, от той сердечности и доброжелательности, с какой все русские и поляки обращались друг к другу, а может быть, от двух бокалов выпитого ею вкусного вина, у Ирены вдруг пропала скованность, с которой она сюда вошла. Все показалось ей вдруг необычным и красивым: люди, убранство зала, музыка, певучий русский говор.

В фойе висело большое зеркало. Ирена подошла к нему, чтобы поправить выбившуюся прядку волос, да так и застыла с поднятой вверх рукой: позади нее стоял знакомый врач. Он с минуту пристально разглядывал Ирену, потом улыбнулся своей доброй улыбкой и обрадованно воскликнул:

— О, старая знакомая! Здравствуйте, паненко!

— Здравствуйте, пан доктор!

— Как ваша нога? Не беспокоит?

— Нет. Я уже и забыла о ней.

— Тем лучше! Тогда позвольте вас пригласить на танец?

— Я не танцую, пан доктор. Не умею, — тихо призналась Ирена, и лицо ее зарделось.

— Жаль. Ну тогда разрешите с вами посидеть. Можно?

Ирена молча кивнула. Она испытывала какую-то странную робость.

Офицер принес стул и уселся рядом. Ирена ловила на себе его пристальные взгляды, и это смущало ее еще больше. Некоторое время они молчали. Но вот он спохватился, поднялся со стула.

— Простите, паненко! Забыл представиться. Капитан Андрей Иванов.

— Очень приятно. Ирена Брошкевич, — тихо отозвалась она, протянув ему холодную от волнения руку. Услышав его фамилию, недоуменно подумала: «Почему Иванов? Он же поляк».

— У вас красивое имя, Ирена, — заметил капитан, не отпуская ее руки. — Может, все-таки потанцуем? Это совсем не трудно, я вас научу. Пойдемте, панно Ирено.

— Хорошо, попробуем. — Ирена поднялась.

Офицер нравился ей все больше и больше. Он вел себя просто и непринужденно. Ей хотелось так же свободно говорить, смеяться, но она только смущалась, краснела и злилась на себя за это. Такого с ней еще никогда не бывало. А Андрею Иванову девушка запомнилась еще с первой встречи на поле, когда, превозмогая боль, она застенчиво улыбнулась. Ему понравились ее упрямые брови вразлет, открытый взгляд больших глаз, высокий чистый лоб и светлые волосы.