А десять кораблей он послал в Македонию, чтобы набрать новых воинов взамен павших.
Как раз в это время Александр получил второе письмо от Дария.
Дарий, царь персов, царь царей, свет ариев и владыка четырех сторон света, Александру, царю македонян: здравствуй!
Хочу, чтобы ты знал: я признаю твою доблесть, а также удачу, которую столь щедро посылают тебе боги. Еще раз предлагаю тебе стать моим союзником, а также заключить со мной узы родства.
Я отдам тебе в жены мою дочь Статиру и дарую власть над землями от Эфеса и Милета, городов, населенных яунами, до реки Галис и еще две тысячи талантов серебра.
Не бросай вызов судьбе, которая может когда-нибудь повернуться к тебе спиной. Помни: ты станешь стариком, прежде чем пройдешь все мои владения, даже если тебе не придется сражаться. Мои земли защищены огромными реками, такими, как Тигр, Евфрат, Араке и Гидасп; преодолеть их невозможно.
Поэтому подумай и прими мудрое решение.
Царь прочел все послание целиком своему военному совету, после чего спросил:
— Что скажете об этом? Что я должен ответить?
Никто не посмел подсказать царю, как поступить, и потому все промолчали. Все, кроме Пармениона, который считал, что имеет право изложить свою точку зрения. Он высказался кратко:
— Будь я Александром, я бы согласился.
Царь опустил голову, словно обдумывая эти слова, а потом холодно ответил:
— Я бы тоже, будь я Парменионом.
Старый военачальник посмотрел на него с печальным удивлением, и было видно, что эти слова задели его достоинство. Он встал и молча удалился. Товарищи тоже недоуменно переглянулись, но царь продолжил миролюбивым тоном:
— Точку зрения Пармениона можно понять, но, полагаю, все вы сознаете, что на самом деле Дарий не предлагает мне ничего, кроме своей дочери. За это он косвенным образом просит отказаться от всех провинций и городов к востоку от Галиса, стоивших нам стольких жертв. Он просто пытается нас напугать, потому что сам в страхе. Мы пойдем дальше. Мы возьмем Газу, а потом завоюем Египет, самую древнюю и богатую страну во всем мире.
И он ответил Великому Царю презрительным отказом и предпринял поход вдоль берега, в то время как флот под командованием Неарха и Гефестиона двигался параллельно по морю.
Газа представляла собой довольно небольшую крепость, но ее стены были сложены из кирпича. Она стояла на глинистом холме примерно в пятнадцати стадиях от моря. Командовал крепостью евнух по имени Бат, человек мужественный и преданный царю Дарию. Он отказался сдаться.
Тогда Александр решил атаковать и объехал крепость вокруг, чтобы посмотреть, где можно сделать подкоп и где к бастионам могут подойти машины. Задача оказалась не такой простой, поскольку почти повсюду холм окружала песчаная почва.
Пока царь думал, в вышине пролетел ворон и выронил ему на голову пучок травы, что нес в лапах, а потом сел на городскую стену и там и остался, завязнув в покрывавшем ее битуме, растаявшем от солнечного тепла.
Царя поразила эта сцена, и он обратился к Аристандру, следовавшему за ним тенью:
— Что все это означает? Какое знамение шлют мне боги?
Ясновидец поднял глаза к огненному диску солнца, потом взглянул сжавшимися в точки зрачками на ворона, который отчаянно хлопал измазанными в битуме крыльями. Птица рванулась еще несколько раз. Наконец ей удалось освободиться, оставив на стене несколько перьев.
— Ты возьмешь Газу, но, если сделаешь это сегодня, будешь ранен.
Александр решил все-таки дать бой, дабы войско не подумало, будто он испугался знамения, предвещавшего рану, и когда отряды саперов начали копать проход под стеной, сам он бросился на ведущий к городу подъем.
Бат, уверенный в своем выгодном положении, вышел с войском и решительно контратаковал, построив своих персов и десять тысяч наемников — арабов и эфиопов, людей с черной кожей, каких солдаты Александра никогда раньше не видели.
Хотя старая рана, полученная при Иссе, еще причиняла боль, царь занял место в первом ряду пехоты. Он стремился лично встретиться с Батом, черным, лоснящимся от пота гигантом, бушевавшим во главе своих эфиопов.
— Клянусь богами! — крикнул Пердикка. — Это настоящий мужчина, хотя и кастрат!
Александр разил мечом бросавшихся на него врагов, а в это время стрелки на вершине одной из башен навели катапульту на его красное знамя, перья его шлема и сверкающий панцирь.
Очень далеко, во дворце в Пелле, Олимпиада ощутила смертельную опасность и отчаянно старалась крикнуть:
Александрос!
Но ее голос не мог преодолеть эфир, огороженный знамением, и катапульта выстрелила. Со свистом рассекая неподвижный воздух, стрела попала в цель: она пробила щит и панцирь и застряла в плече Александра, который упал на землю. Туча врагов бросилась вперед, чтобы добить его и снять с него доспехи, но Пердикка, Кратер и Леоннат стеной оттеснили их, отталкивая щитами и многих сразив копьями.
Корчась от боли, царь крикнул:
— Позовите Филиппа!
Врач мгновенно оказался рядом.
— Быстро! Унести его отсюда! Унести! — И двое носильщиков положили царя на носилки и вынесли из сражения.
Однако многие заметили его смертельную бледность и попавшую в плечо тяжелую стрелу, и вскоре распространился слух, что Александр убит. Строй стал шататься под вражескими ударами.
Александр, поняв по донесшемуся до его ушей шуму, что происходит, взял за руку бежавшего рядом Филиппа и сказал:
— Я должен немедленно вернуться в строй. Вытащи стрелу и прижги рану.
— Но этого недостаточно! — воскликнул врач. — Государь, если ты туда вернешься, то умрешь.
— Нет. Я уже ранен. Первая часть предсказания сбылась. Осталась вторая: я войду в Газу.
Они были в царском шатре, и Александр повторил:
— Сейчас же вытащи стрелу. Я тебе приказываю. Филипп повиновался, и пока царь кусал кожу своего ремня, чтобы не закричать, врач надрезал плечо хирургическим инструментом и вытащил наконечник. Из раны хлынула кровь, но Филипп тут же взял раскаленный на жаровне нож и погрузил в разрыв. Шатер наполнился тошнотворным запахом горелого мяса, и царь издал долгий болезненный стон.
— Зашей, — провыл он сквозь зубы.
Врач зашил рану, заткнул ее тампонами и наложил свежую тугую повязку, перебинтовав плечо спереди и сзади.
— Теперь наденьте на меня доспехи.
— Государь, заклинаю тебя…— взмолился Филипп.
— Наденьте на меня доспехи!
Слуги повиновались, и Александр вернулся на поле боя, где его удрученное войско отступало под ударами врагов, несмотря на то, что Парменион вывел в помощь еще два батальона фаланги.
— Царь жив! — громовым голосом крикнул Леоннат. — Царь жив! Алалалай!
— Алалалай! — подхватили воины и бросились в бой с новой отвагой.
Александр снова пошел вперед в первом ряду, невзирая на пронизывающую боль. Он повел за собой войско, изумленное его неожиданным возвращением. Казалось, македонян возглавляет не человек, а неуязвимый и непобедимый бог.
Враг был опрокинут и прижат к городским воротам. Многие пали, не сумев найти убежище внутри.
Но когда ворота снова с большим трудом закрыли, а македоняне издали победный крик, поднявшийся до небес, один вражеский воин, казавшийся убитым, вдруг отбросил прикрывавший его щит и поразил Александра в левое бедро.
Царь пригвоздил его к земле дротиком, но вскоре рухнул и сам.
Три дня и три ночи он бредил в страшной лихорадке, а его солдаты неустанно продолжали вести подкоп в недрах высокого холма, на котором стоял город Газа.
На четвертый день царя навестила Барсина. Она долго смотрела на него, тронутая его безумным мужеством, которое принесло этому юноше столько страданий. Она увидела Лептину, тихо плакавшую в углу, а потом подошла к Александру, коснулась легким поцелуем его лба и ушла так же безмолвно, как и вошла.
К вечеру Александр пришел в сознание, но боль была невыносимой. Он посмотрел на сидевшего рядом Филиппа с красными от недосыпания глазами и сказал:
