— Мои собственные ощущения.

— Людям это понятно?

— Нет, чтобы понять, надо оказаться в таком же эмоциональном и психическом состоянии, в каком был я, когда делал картину. Вообще обыкновенным людям, — добавил он, — это недоступно.

— Для кого же вы пишете?

— Для будущих поколений.

— Вы надеетесь, что они поймут и оценят вас?

— Да, они будут людьми более высокого интеллекта.

Молодые художники пристально следили за нашей реакцией, напряженно ждали, что же скажут люди, приехавшие из Москвы. Признаться, не хотелось обижать наших новых знакомых, и мы только пожали плечами.

— Видите ли, — пояснил Реза Дарьябеги, — зрение нас обманывает, истина — в душе. Когда мы, например, смотрим на ряд стоящих друг за другом столбов, то дальний нам кажется меньшим по размеру, хотя в действительности он одинаков со всеми.

Свои «теоретические» выкладки Реза Дарьябеги попытался подкрепить на примере еще одной картины, выполненной маслом, в темно-голубых тонах с дальним намеком на зимний вечерний пейзаж. Называлась она «Симфония бытия и небытия».

Могут спросить: а не исключение ли эта галерея? Нет. В иранской столице имеется не менее десятка художественных галерей, проводятся тегеранские биенале, организуются совместные выставки изобразительного искусства Ирана, Турции и Пакистана. И всюду в глаза бросается засилье самых изощренных фокусов, взятых из арсенала воинствующего абстракционизма Запада. Здесь и человеческая фигура с красной и синей лампочками на месте сердца, то вспыхивающими, то гаснущими; и накрашенный холст за планками пластмассовой шторы, то открывающейся, то закрывающейся; и наклеенные на полотно обрывки газет, реклам, журналов и многое-многое другое, не поддающееся описанию и невозможное для понимания. Поистине, «если модно, так пусть хоть трахома», как гласит старая восточная пословица.

Как же все это оказалось возможным в стране богатой древней культуры с многовековыми традициями реалистического искусства? Встречи, беседы с представителями иранской художественной интеллигенции позволяют внести ясность в этот вопрос. Подчинение духовной жизни иранского народа крупными западными державами началось вместе с широким проникновением этих держав в экономику страны. Когда в конце прошлого и в начале нынешнего века в Иране были обнаружены природные богатства, и в первую очередь огромные запасы высококачественной нефти, страна стала покрываться разветвленной сетью коммерческих контор, фирм, компаний. Вместе с деловыми учреждениями появились и многочисленные пропагандистские организации, призванные обелить деятельность монополий, превозносить капиталистическую идеологию и культуру, всячески насаждать западный образ жизни. Широким потоком потекла на иранский книжный рынок западная печатная продукция, безраздельное господство установили на киноэкранах Ирана кинопромышленники Запада.

В последнее время все чаще стали устраиваться выставки произведений современного западного искусства.

Одна из таких выставок состоялась в галерее «Модерн Арт», на одной из центральных улиц Тегерана — Тахте-Джамшид. Когда мы поднялись на второй этаж, в выставочный зал, нас встретил сам художник. Больше в зале никого не было.

— Дан Джонсон, — назвал он себя. — Американский живописец и скульптор, тридцать лет. Закончил школу искусств в Миннеаполисе, штат Миннесота.

Поговорили, можно и уходить, ибо смотреть нечего. Вот висит что-то похожее на обычное изображение молекул. Подпись под одной из «картин» — «Идеи 1 и 4», под другой — «Идеи 1 и 2».

Идеи ультрамодного искусства насаждаются также молодыми иранскими художниками, получившими образование в Европе или в США. Дело в том, что до последнего времени почти половина всей студенческой молодежи обучалась за границей. Это в равной степени относится и к молодым людям, изучающим живопись и ваяние. Разумеется, находясь многие годы за рубежом, они постепенно порывали с национальными традициями в искусстве. Например, уже получивший в Иране известность художник Камран Катузян окончил в США Уиндемский колледж в Вермонте. Как писала «Кейхан Интернэшнл», «его абстрактные картины и эскизы напоминают американских абстракционистов». Ирэн Даруди окончила школу изящных искусств в Париже. Как отмечала та же газета, «ее работы пользуются успехом в Европе и Америке». Скульптор Парвиз Танавволи закончил Тегеранскую школу изящных искусств, а высшее художественное образование получил в Италии. Он неоднократно выставлялся в этой стране, а также в Англии и США. Сейчас он возглавляет отделение скульптуры факультета изящных искусств Тегеранского университета.

Философия иранских абстракционистов, как и их западных единомышленников, не отличается оригинальностью. На вопрос, считает ли он, что искусство должно иметь национальные черты, Парвиз Танавволи отвечает:

— Искусство универсально, оно не ограничено национальными идеями. Я иногда пользуюсь традиционными иранскими материалами. Однако чувствую, что в конечном счете такого рода работы невыгодно отличаются от произведений, выполненных более современным методом. Идейная сторона, может быть, и интересует некоторых художников, но меня это никогда не волновало. Мена интересует сам процесс работы. Я никогда не руководствуюсь мыслью, что произведение должно быть подчинено какой-то определенной теме.

Танавволи считает, что художник стоит выше «толпы», поэтому нет ничего удивительного, что толпа не понимает его работ, его «духовного взлета». Он говорит:

— Когда я нахожусь с людьми, я являюсь одним из них. Но когда я один, в моей студии, за работой, тогда я чувствую огромный разрыв между собой и другими. В момент наивысшего вдохновения я могу уйти от людей так далеко, как бог.

Касаясь творчества единомышленника Ганавволи — Камрана Катузяна, газета «Техран Джорнэл» пишет, что, «изучая живопись в США, он полностью воспринял принципы поп-арта и решил стать его крестоносцем в Иране». Хотя, как отмечает газета, он «не надеялся на благоприятный прием в Тегеране», но это «не поколебало его решения».

Отвечая критикам, упрекавшим его в забвении традиций национальной живописи, Катузян говорил:

— Я получил художественное образование в Соединенных Штатах. В течение нескольких лет я был вдали от родины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я оказался под влиянием западного искусства.

На вопрос, имеют ли его картины какой-либо смысл, назначение, Катузян отвечал:

— Я считаю, что мои произведения не являются настенными украшениями, так как я не художник-декоратор. Мои работы — это комбинации света в пространстве, цвета и свободы мысли.

Камран Катузян отрицает преемственность в развитии современного искусства Ирана.

— Что это, — восклицает он, — за псевдоперсионизм, который фанатически защищают наши так называемые «критики»! Может быть, миниатюрная живопись до Судного дня? Может быть, воспроизведение форм старых персидских мечетей? В основе этих форм нет никакой реальной философии.

Следование традициям иранской культуры Катузян считает «чистым шарлатанством».

Большое влияние на утверждение и популяризацию в Иране модернизма оказывают деятели культуры Запада, которые часто приглашаются в Иран для участия в жюри конкурсов и выставок. Как правило, они-то и делают погоду. Поощряя работы определенного направления, они насаждают в художественных кругах Ирана свои вкусы, свои взгляды. Так, на одной из художественных выставок-конкурсов последнего времени, состоявшейся в Тегеране, жюри было образовано в следующем составе: два итальянца, один немец, один француз и два иранца. Среди получивших премии был Камран Катузян. В качестве похвалы член жюри француз Жак Лессенье сказал: «Он — художник, который отбрасывает старые традиции и формы в поисках нового, универсального художественного языка». Премию получил Жазе Табатабаи за свои, как отметило жюри, «образные скульптуры». Члены жюри добавили, что «они особенно восхищены использованием простых материалов для смелых интерпретаций в духе интернационального искусства».