По тропинке дошел до границы между деревнями Чавалау и Леи. Там на некотором расстоянии друг от друга стоят огромные бетонные столбы с надписью: «батас» («граница»). С одной стороны — название одного округа, с другой — другого и дата установки. Интересное сочетание старины, норм адата, требующего, чтобы границы обозначались при помощи камней, и современности.
На Палуе из камня возведены только два костела и строения при них. Зато эти столбы, перед которыми показались бы ничтожно маленькими пограничные столбы, разделяющие европейские государства, сделаны из самого современного материала, построены на века.
Перейдя границу, начинаем спуск. Здесь мой спутник покидает меня. Дальше начинается не очень крутой подъем. Конечно, это не альпинистское восхождение, но идти в гору в субтропическом лесу — дело нелегкое. Кажется, ничего особенного — вершина Манунаи находится на высоте 875 метров над уровнем моря, а деревня Леи, откуда я иду, — около 500. Но в данном случае эти цифры ни о чем не говорят. Остров Палуе представляет собой размытые долины, пересеченные отвесными гребнями, а Манунаи покрыта густым лесом. Подъем облегчают вьющиеся растения, но порой я хватаюсь за лианы, покрытые острыми мелкими колючками. То и дело останавливаюсь передохнуть… Упорно карабкаюсь наверх и при этом думаю: зачем я туда лезу, чего добиваюсь? Сенсационных сообщений в международной прессе? Я даже не смогу оставить на вершине под грудой камней коробку с визитной карточкой, ибо скоро наступит сезон дождей, которые все размоют, а кроме того, здесь не только коробку — слона можно оставить в кустах, и никто никогда его не найдет. Единственное, чего мне хочется, это поднять тост за преодоление вершины, но выпить не рюмку вина, а аир келапа — великолепный холодный сок кокосового ореха.
Еще раз оглядев все вокруг, рассмотрев с высоты коралловые рифы вокруг острова и немного отдохнув, начинаю спуск. Уже пять часов, а я до шести должен выйти на тропу. В темноте идти опасно. И так я едва не свалился в прикрытую огромными листьями расселину. С трудом удержался, ухватившись за лиану. Она оказалась очень прочной, а вот ствол, на который я попытался опереться, полетел вниз, так как изнутри он был весь изъеден муравьями.
Вдоль границы тянутся возделанные поля; во многих местах на осыпях торчат шесты из бамбука, обвитые фасолью. Зеленеет кукуруза. Снова вхожу в лес, но теперь иду по тропинке, и сумерки меня уже не пугают. Скоро должна быть деревня. Ищу глазами башню церкви. Надо сориентироваться, иначе я попаду не в ту долину, а потом выбирайся из нее!
— Брудер, брудер, джалан ини! (Брат, брат, вот дорога!)
Кто это кричит? Спускаюсь по склону. Навстречу мне карабкается голый человек с огромным парангом в руке. Через минуту я окружен людьми. Воображаю, что подумали бы мои близкие, увидев меня в этой ситуации: аборигены в коротких каинах и с огромными папуасскими шевелюрами; у одних в руках луки, у других похожие на мечи паранги — ни дать ни взять картинка о бес-страшном белом путешественнике в плену у людоедов. Между тем мои «людоеды», решив, очевидно, что я слишком измучен жаждой, чтобы сгодиться на жаркое, принесли бамбуковую трубку, быстро смастерили из древесного листа кубок и подали мне в нем пальмовую брагу (туак). Пью и диву даюсь: неужели этот великолепный напиток мог мне когда-то не нравиться!
Затем туземцы отводят меня в деревню Каджукери, откуда ведет прямая дорога в Леи. В Каджукери нас встречает радостный гомон. Что это? Людоеды ликуют по поводу новой жертвы? О нет, меня приглашают на завтрашний праздник.
Откуда берутся эти ребятишки? Не успел я показаться в Леи, они тут как тут. И хохочут до слез: один из них по ошибке сказал мне «селамат паги» вместо «селамат соре» («доброе утро» вместо «добрый вечер»). В ответ предлагаю считать, что свое «селамат паги» он сказал на «бесок» (на «завтра»). Опять взрыв веселья.
На следующее утро отправляюсь вместе с двумя женщинами — учительницей Кристиной и Фебронией, единственной на острове медицинской сестрой. Дамы гордо несут аппараты. Отнять невозможно.
Вот и лодка. К ее уже готовому корпусу прикреплена весьма прочная конструкция из бамбука. Роль канатов играют лианы. Несколько десятков сильных рук подхватывают тяжелую лодку, разворачивают ее носом вперед и волокут. В некоторых местах ее поднимают и несут. Так добираемся до крутого обрыва. Здесь носильщики останавливаются, чтобы привязать дополнительные лианы-канаты. Работа спорится. Из-за того что люди разговаривают очень громко, что характерно для жителей Палуе, создается впечатление жуткого скандала. Наконец все готово, и мужчины, взяв в руки канаты, с отчаянным криком бегут вниз. Каким-то чудом все обходится благополучно. Лодка продвигается вперед. Ее то несут, то волокут по земле. Когда дорога становится ровней, за канаты берутся женщины и дети. Минуем одну деревню, в следующей лодку ставят на землю. Здесь ее будут достраивать. Несмотря на то что в этой деревне есть широкая и удобная площадка для строительства лодок, мы не смогли ею воспользоваться, так как она принадлежит другой деревне.
Снимков я сделал в этот день много, но никаких танцев и веселья не было. Правда, меня угостили кокосами.
Назавтра после обеда иду в деревню Тео на праздник поклонения дереву. У дерева островитяне будут просить здоровья и благополучия. Во время строительства лодки несколько человек заболели — то ли надорвались, то ли простудились, и люди решили, что дух деревни обижен и хочет, чтобы у него попросили прощения. Иначе, когда лодка выйдет в море, дух может отомстить.
Начинается этот обряд процессией, впереди которой шагает юноша и бьет в гонг, за ним следует другой с барабаном в руках, а третий в колонне стучит палкой по этому барабану. Потом — танцы. Женщины, человек десять, одетые только в саронги, встают в ряд. Среди них один мужчина. На нем лишь набедренная повязка и платок на голове. Все выводят какую-то монотонную мелодию, переступая с ноги на ногу. Танцовщицы великолепны. Многие довольно молоды. Кое-кто сразу же после танца принялся кормить грудью младенцев. Некоторые женщины выглядят старше сорока: здешний климат и условия жизни способствуют быстрому старению.
Далее последовал танец распорядителя праздника с одной из танцовщиц. Наклонившись друг к другу, они топчутся на месте, вертятся волчком, совсем как глухари на току. Танцы будут продолжаться три дня, после чего дерево обязательно смилостивится.
В воскресенье присутствую на богослужении. С любопытством разглядываю верующих. Почти половину церкви занимает плотная толпа женщин в национальных нарядах. Лишь несколько девочек одеты в платьица. На многих женщинах черные сатиновые пелерины, более скромные, чем те, какие я видел в Маумере. Зато среди мужчин нет ни одного в адатной одежде. Большинство в липах. Некоторые в брюках. У одного молодого человека замечаю какое-то пятно на липе. А, это остатки клея после отвалившейся фирменной этикетки — свидетельство того, что липа новая. У другого спереди на штанине светлых брюк виднеется красная метка, расположенная вдоль кромки фабричного материала. Что поделаешь — всюду свои обычаи.
В костел входит небольшая группа опоздавших к началу богослужения мальчиков. Они одеты в брюки или липы.
В воскресенье решил пойти в деревню Тома. В центре деревеньки — большой, крытый железной крышей с просторной верандой дом. Здесь живет моса лаки — жрец. Он радушно меня принял и угостил обедом, который состоял из маниоки со свининой и сока кокосового ореха. Руки после обеда мы моем также кокосовым молоком, а зубы чистим волокнами ореха.
Очень хочу в среду побывать на празднике встречи нового буйвола, купленного на Флоресе. Главное торжество, правда, состоится в Чавалау, но пераху с животным должна пристать к берегу у деревни Тома. Я не совсем уверен, что моса лаки будет в восторге от моего присутствия на празднестве, но это его дело.
Пользуясь случаем, спрашиваю у него, как хоронят людей, погибших в море. Вот что узнаю: если смерть наступила неподалеку от Палуе, покойника хоронят на острове так, как это здесь принято; если же человек умер далеко в море, труп опускают в воду, а позднее на острове кладут в гробницу банан в одежде покойного. Как раз вчера я осматривал каменную гробницу, в которой лежит банан. Место для гробницы, — а она обычно находится недалеко от дома — определяет моса лаки или выбирают родственники покойного.
