Телят и взрослых животных под звуки музыки уводят с поля, а мне пора подумать о возвращении в Сурабаю. По дороге со стадиона знакомлюсь с сотрудником одного из ведущих журналов, «Компас», приехавшим сюда специально на состязания. Сейчас он сообщит по телеграфу о результатах в свою редакцию в Джакарте. Недавно я послал в «Компас» заметку о своей работе среди кубу. Журналист представил мне своих детей — красивую девушку и юношу, и все вместе мы направились в ресторан. Но в такую жару о еде невозможно и подумать, поэтому я пью чай со льдом. Мои спутники, не в состоянии съесть блюда, которые заказали, отдают их нищенке, молча стоящей с протянутой пустой мисочкой. Нищих здесь много. Пока мы обедали, вокруг нас топталось человек пять. Трудно сохранять на лице выражение спокойствия и безразличия. Вот двое ходят с носилками, на которых сидит калека-карлик.
Переехав пролив на пароме, далее до Сурабаи наняли такси.
Отдохнув и приняв ванну у себя в номере, позвонил по телефону Абдул-Азизу и его жене. Немного позже Азиз приехал ко мне, и мы отправились к нему домой.
Его дом — это настоящий дворец. Хозяйка с гордостью показывает комнаты. Осматриваю богатейшую коллекцию резных рукояток для крисов. Их семнадцать, одна прекраснее другой. Все они подарены хозяином жене в дни ее рождения. Вместо цветов. Коллекция смешанная, но подобрана со вкусом. Видно, что хозяйка обожает свой дом-музей. Среди прочих «мелочей» — телефонный аппарат из чистого золота.
— Он здесь как будто не к месту, — смущенно замечает хозяйка.
— Почему же, — говорю я, — разве не по этому телефону Клеопатра звонила Цезарю?
Подают яванский ужин, холодное пиво, кофе с коньяком. Разговор вертится вокруг моих исследований, потом речь заходит о мусульманах в Польше. Господину Абдул-Азизу эта тема очень интересна. Он — хаджи, совершил паломничество в Мекку. Беседуем на индонезийском языке. Хозяевам нравится мое стремление научиться хорошо говорить по-индонезийски. Зная, что я свободно говорю по-английски и по-немецки, Абдул-Азиз и его жена, которые также владеют этими языками, предпочитают вести беседу на языке своей страны. Они уважают его, и мне это по душе. Многие их сородичи, заметил Азиз, пренебрегают индонезийским языком, стараются щеголять английским. Это они считают снобизмом, унаследованным от колониальной эпохи.
Вечер окончен, Азиз отвозит меня в лосмен. Я настолько устал, что заканчиваю свои заметки только на следующий день.
Я решил осмотреть местный музей, но оказалось, что музея, как такового, здесь пока нет. Существует лишь несколько экспонатов, хранящихся в небольшом зале одной из школ. Инвентаризация не ведется, о реставрации и консервации и говорить не приходится. Мне, конечно, хочется помочь, что-то посоветовать. Взяв в руки две старинные, судя по всему, XVII века, карты Явы, объясняю, что нужно сделать, чтобы уберечь их от разрушения.
Второй «отдел музея» находится в другой части города, где под открытым небом разместились старинные изваяния, над которыми возвышается огромная статуя Будды, стоящая на цоколе. Шея Будды увешана четками, в руках свежие цветы, в кадильнице пепел: этот каменный Будда для посетителей — не только памятник старины.
После осмотра едем к одному из деятелей культуры Индонезии, судя по всему, занимающему высокое положение. В ходе беседы о моей работе, о постановке музейного дела и консервации памятников старины на Яве выяснилось, что мое мнение целиком совпадает с мнением собеседника. Времени у моего хозяина мало, он должен принять еще множество важных гостей: празднества на Мадуре сильно оживили интерес к Сурабае, сюда приехала масса разных чиновников. Прощаясь, хозяин обещает предоставить в мое распоряжение машину.
Зоопарк в Сурабае считается лучшим в Индонезии. Ну как туда не зайти! Большинство животных мне хорошо известны, однако есть такие, ради которых стоило сюда специально приехать. Взять хотя бы знаменитых «драконов» острова Комодо, о которых в первую минуту я подумал, что это маленькие крокодилы. Или казуары с Молуккских островов — огромные черные птицы, шеи которых словно повязаны красно-голубыми шарфами со свисающими концами. Ни дать ни взять увеличенная карикатура на индюка в костяном шлеме на голове. Увидев в зоопарке суматранского медведя, подумал, что таким будет мой маленький любимец из селения кубу, когда подрастет. Как во всех зоопарках на свете, здесь также играют, шалят, попрошайничают медвежата, большие любители бананов. Есть несколько интересных птиц. По некоторым из них можно судить о том, как углядят в натуре те или иные символы. Так, например, великолепная легендарная птица Гаруда на деле оказалась обыкновенным крупным малосимпатичным морским орлом.
Обедаем в маленьком ресторанчике на территории зоопарка, а вечером я встречаюсь с разными людьми, у которых могу приобрести нужные для музея вещи. Мне предлагают комплект кукол Для ваянга клитик[12], показывают копье, относящееся к эпохе Маджапахита. Вот что удивительно: эпоха Маджапахит миновала несколько столетий назад, а древко копья выглядит как новенькое… Какой-то молодой человек пытается всучить мне под видом памятников старины несколько современных поделок. К счастью, я сразу определил, что его «оригиналы» созданы в годы правления «раджи» Сухарто. Мне кажется, слово «Маджапахит» перестало для них означать какой-то конкретный период истории, а сделалось символом всего того, за что турист должен платить деньги.
Наутро я отправился в отдел культуры вместе с директором музея, господином Прайого на машине господина Крисно Хартоно, милого, скромного человека, владеющего кроме индонезийского двумя яванскими, английским, немецким, голландским и, как он говорит, немного французским языками. Должен отметить, что яванские интеллигенты вообще знают много языков. Возможно, лингвистические способности развивает у них невероятно сложный яванский язык.
Мы побывали в нескольких учреждениях. Понятно, почему триста визитных карточек здесь легко разошлись за три месяца, тогда как в Польше какой-нибудь сотни хватает на несколько лет.
Посетили музей Моджокерто. Музейные залы здесь весьма интересно отделаны и буквально забиты изваяниями. Мне особенно понравилось стоящее в центре скульптурное изображение Вишну на Гаруде. Хотелось бы приобрести открытки или каталоги, однако сотрудники музея ни о чем подобном и не слыхивали. Затем нанесли визит бупати, где нас угостили чаем со льдом, пирожными. Во время беседы я выразил сожаление по поводу того, что музей никак не рекламируется. Нет даже почтовых открыток с фотографиями наиболее интересных статуй. По всей Индонезии продаются открытки с одними и теми же видами: Бали, мечеть в Джакарте, гостиница «Индонесиа», Прамбанан, Боробудур. Почему бы не выпустить открытки с изображением местных достопримечательностей? Пусть индонезийцы редко пишут письма и открытки, но туристы, особенно американцы, посылают их буквально отовсюду. Бупати загорелся моей идеей, начал размышлять о возможностях рекламы, а я пообещал прислать в качестве образцов каталоги Краковского этнографического музея.
В доме бупати я увидел четыре прелестные статуэтки — прекрасно выполненные копии. Одна из них изображает покровителя ученых Ганешу. Хорошо бы посмотреть мастерские, где их изготовляют! При виде фигурки восьмирукой богини все смеются и смотрят на меня: мол, вам бы столько рук — можно было бы одновременно фотографировать, снимать фильм, писать. Разговор заходит о моей поездке на Мадуру. Эта тема живо интересует всех. Говорят, что гонки быков имеют не только мадурскую, но и общую восточнояванскую традицию. На Мадуре же они получили особенно яркое выражение.
Далее наш путь лежит в Травулан. Осматриваю музей и археологические раскопки, которые ведутся на месте древней столицы Маджапахита. Памятники старины здесь находятся преимущественно под открытым небом. Рядом со статуями высятся горы щебня. Сторожа (честь им и хвала) зорко следят за тем, чтобы ни один камешек не попал ко мне в карман. А если сюда приедет сразу несколько больших групп туристов? Я думаю, не только обломки, но и целые фигурки могут перекочевать в их сумки. Перед зданием музея висит карта-план древней столицы.
