Орест размахнулся и врезал ему — наискось по подбородку. Звякнул бокал, разбиваясь о мраморный пол, дорогое вино потекло по лицу крон-принца, смешиваясь с кровью из разбитой губы. Андоим поднял голову, глядя на младшего брата со смесью удивления и стремительно растущего бешенства.

— Заткнись, — дрожащим голосом велел Орест, глядя на медленно поднимавшегося крон-принца. — Не смей так говорить о своей супруге! Ты не стоишь и мизинца на её руке! Как твой грязный язык только поворачивается! Как ты смеешь?! Таира…

Удар опрокинул принца навзничь. Андоим был крупнее брата, и во много раз злее, не собираясь ни щадить его, ни хотя бы смягчить удара. Орест катался по полу, корчаясь и прижимая ладони к быстро вспухавшему подбородку.

— Ещё раз, — прошипел крон-принц, присаживаясь рядом с ним, — ещё раз ты позволишь себе… поднять на меня руку! Или ты забыл, — Андоим встряхнул брата, приподнимая его с пола, — своё место? Мне напомнить? Напомнить, как я наказывал тебя в детстве? Ещё только один раз, мой дорогой брат, и ты станешь следующим… после Ликонта!

Андоим с силой опрокинул его на пол, ударяя затылком о твёрдый пол, и, перешагнув через стонущего принца, вышел из покоев.

Герцогиня Наала прибыла к церемониальному назначению брата главнокомандующим валлийской армии вовремя. Первое появление молодой герцогини при дворе вызвало бурный ажиотаж среди придворных: по слухам, девушку держали в монастыре Единого долгие годы, не выпуская и в годы затянувшейся войны.

Марион ожидала появления младшей сестры Ликонта едва ли не с большим нетерпением, чем остальные придворные, и, стоя в задних рядах расфуфыренных дам, ощущала в полной мере всю отвратительную иронию жестокой судьбы. Когда-то, ещё в Ренне, она ходила по императорскому дворцу в полном вооружении, в запыленных, пропахших потом латах, глядя на яркие наряды придворного воронья презрительно, даже высокомерно, зная, что ей дозволено то, чего никогда не посмеют преступить заключенные в рамки этикета высокорожденные. Она с брезгливостью наблюдала за их поведением, с отвращением подмечала в них поголовную жажду развлечений, сплетен и интриг — но мало-помалу сама становилась частью дворцовой жизни. И вот теперь и вовсе скатилась на самое дно, оказавшись в толпе придворных зевак, более того — в самых задних рядах, среди мелких сплетников и сплетниц, жадно высматривая поверх колышущихся голов прибывшую во дворец молодую герцогиню.

— Слышали, герцог Ликонт прикупил имение за пределами Галагата? Видимо, в стенах королевского дворца его светлости стало тесно, — обмахиваясь веером, заговорила со своей соседкой пожилая графиня, стоявшая перед Марион.

— Возможно, он желает держать светлейшую герцогиню Наалу подальше от двора, — жеманно отвечала та, вытягивая шею, чтобы хоть что-то видеть. Церемония должна была вот-вот начаться. — Значит, на то есть причины…

— Должно быть, леди Наала страшна, как война, раз её держали так долго вдали от света…

— Маркиза Доминика на днях высказывала предположение, что её светлость — горбунья, — громким шёпотом поделилась дама, наклоняясь к графине. — Как думаете, горб у неё очень большой? Мы сможем отсюда разглядеть?

Марион поморщилась, переводя взгляд на стоявшего рядом с троном крон-принца Андоима. Наследник престола сохранял каменное выражение на холёном лице, но отсутствие на сегодняшней церемонии принца Ореста говорило ей о многом. Вездесущие слуги разнесли слухи среди черни, которые верная Юрта поспешила донести ей, и Синей баронессе не нужны были доказательства, чтобы поверить камеристке.

— Идут, — пронёсся возбуждённый гул, и Марион вслед за остальными повернула голову в сторону дверей.

По синей дорожке, ведущей от дверей к королевскому трону, шествовал генерал Ликонт под руку с сестрой. Нестор показался ей чуть более возбуждённым, чем обычно: она успела изучить своего врага лучше, чем его знали немногочисленные друзья и даже цепкие придворные сплетники. Ликонт был чем-то обеспокоен, и это проявлялось в ускоренных жестах, быстрых улыбках, раздариваемых блистательным генералом направо и налево, взглядах, которые Нестор кидал через весь зал, выискивая в толпе знакомое лицо.

Наала оказалась высокой, довольно нескладной девушкой со светло-русыми, почти серыми волосами, и глубокими синими, как у брата, глазами. На глазах сходство с Ликонтом оканчивалось — молодая герцогиня не унаследовала ни врождённый шарм старшего брата, ни его природную красоту, ни деловую хватку, скользившую в каждом хищном движении Нестора. Наалу можно было бы даже назвать простоватой — её лицо и фигура не отличались особой привлекательностью, в жестах не наблюдалось той утончённой изысканности, той манерности, которая присуща большинству юных и кокетливых, более того — герцогиня даже не казалась достаточно образованной для королевского двора.

Марион слышала шёпотки и разочарованные вздохи, пролетавшие над оживившейся толпой: от сестры тайного советника ожидали большего. Назвать её откровенно некрасивой было нельзя, но и хорошенькой — тоже.

— А-а, герцогиня Наала, — поприветствовал девушку король Харитон, когда брат и сестра остановились перед троном. — Долго же ваш светлый брат скрывал вас от наших глаз. Уверен, вы счастливы вырваться наконец на свободу.

— Мой брат делал то, что считал необходимым, — очень спокойно отвечала Наала. — У меня нет причин сомневаться в его мотивах. Но я рада находиться здесь, ваше величество.

Голос у Наалы оказался приятным, обращение — лишённым всякого подобострастия и неуверенности. Герцогиня даже в лице не переменилась, обращаясь к первому лицу в государстве. Наблюдая за ней, Марион не могла не отметить, что Наала, против ожиданий, не вызывает в ней той неприязни, которую обязана вызывать в ней ближайшая родственница Ликонта. Девушка оказалась настолько непохожей на брата, и настолько лишённой всякой двусмысленности, что эта простота и безыскусность казались глотком свежего воздуха среди галагатского двора.

— Надеюсь, вам у нас понравится, леди Наала, — кивнул Харитон, указывая обоим, что первая аудиенция окончена.

Нестор поклонился, отводя сестру к первому почётному ряду придворных, перекинулся с кем-то из них словом, ободряюще улыбнулся Наале.

Король Харитон дал знак, и церемония началась. После длинной речи короля на синюю дорожку был вновь вызвал генерал Ликонт, и с его появлением Марион вновь захлестнула удушающая волна гнева. Нестор стоял перед монархом ровно, спокойно, слушая речь назначения — красивый мужчина, не утративший выправки воина даже после увечья, герой дня, блистательный генерал, отныне — главнокомандующий, самый влиятельный человек при дворе. Марион знала, как относились к Ликонту местные — со смесью уважения, страха и восхищения. Вот только всего этого оказалось недостаточно, чтобы заглушить пожиравшую её изнутри ненависть.

Ей казалось, она сумела притупить это разрушающее чувство, облечься в броню безразличия, изгнать ненавистный образ из своей памяти, следовать совету Януша и подарить всё своё внимание сыну — но то, что так тщательно хоронила в себе Синяя баронесса, герцог вырвал из омута памяти одним махом, одним жутким, звериным поцелуем в королевском лесу.

И самое страшное — несмотря на лавину отвращающих чувств, на доводы рассудка и своё попранное достоинство, её тело отозвалось на тот поцелуй. С таким жаром и готовностью, что это, именно это собственное предательство и вызвало в ней унизительные слёзы. Разве можно ненавидеть человека и в то же время желать близости с ним?

Прошло не больше недели, и все эти дни она старалась избегать встреч с герцогом, как только могла. Благо, Таира нуждалась в ней особенно остро — признания принцессы на долгое время повергли Синюю баронессу в шок. Уход Фео и Фло, то, как они бросили её сына, вызвали в ней поначалу гнев, но, слушая Таиру, гнев быстро сменился удивлением и пониманием. Близнецы действительно не могли остаться в её доме — она первой выгнала бы их оттуда, узнай правду чуть раньше. Если Фео и Фло связались с теневой жизнью Галагата… если Феодор оказался настолько безрассуден, чтобы признаться принцессе в своих чувствах… если они подвергали опасности её дом и её сына — им и вправду было лучше уйти. Ведь если однажды Феодора поймают во дворце…