— Да, — согласился Фрост. — Не так давно. Девиз соучастия, одно из наших лучших достижений.

Он нагнулся, прихватил с сиденья портфель и сунул его под мышку. Изнутри портфель распирал пакет с ленчем. Фрост ступил на эскалатор, направляясь к одной из площадок, окружавших громадное здание Нетленного Центра. На эскалаторе он, как обычно, по непонятной для самого себя причине, запрокинул голову и прилип взглядом к устремленной ввысь громаде. Бывало, в непогоду вид на здание закрывали облака, но в ясный день конструкция стремилась в поднебесье, и верхние этажи словно растворялись в голубой дымке. Взглянув на сооружение, всякий ощущал головокружение при мысли, что создано это человеческими руками.

Фрост покачнулся и вовремя пришел в себя. Не следовало бы так заглядываться, попенял он себе. Или, по крайней мере, подождать с этим до площадки. Эскалатор шел всего в двух футах над землей, но если не глядеть под ноги, то можно упасть и сломать себе шею, ничего невозможного в этом нет. Фрост в сотый раз изумился, отчего никому не пришло в голову оградить эскалатор перилами.

Он доехал до площадки, сошел с эскалатора и присоединился к густой толпе, стремящейся в здание. Прижимая к себе портфель, он старался хоть как-то уберечь свой ленч, хотя знал, что шансы невелики — в толчее пакет всякий раз превращался в лепешку.

Может быть, прикинул он, сегодня стоит обойтись без обычного молока? Раздобыть к ленчу стакан воды, этим и ограничиться. Фрост облизал пересохшие вдруг губы. Или можно сэкономить на чем-то другом? Очень уж он любил ежедневный стакан молока…

Впрочем, не в молоке дело, надо изыскать способ возместить стоимость ремонта машины. Эта трата не была запланирована и могла расстроить бюджет. А если Том установит, что надо чинить подвеску, то вот и еще один расход.

Фрост беззвучно застонал.

Но, разумеется, он сознавал, что человек не имеет права рисковать, и не только на дороге.

Ничего, что могло бы угрожать жизни! Никаких опрометчивых затей, никакого альпинизма, никаких полетов — только на практически безопасном вертолете, никаких автогонок и кровожадных видов спорта. Главное — надежность; ровность хода эскалаторов, ступеньки из эластичного материала — все, чтобы исключить несчастный случай. Даже воздух огражден от загрязнения: заводские дымы фильтруются, машины не чадят допотопным горючим, но работают на вечных батареях, приводящих в движение электромоторы.

Первая жизнь человека должна быть очень долгой, ведь это его единственная возможность составить себе капитал для следующей. И поскольку цель общества состоит именно в том, чтобы добиться ее максимального продления, то нельзя допускать, чтобы неосмотрительность или тяга к чрезмерной экономии (вроде постоянного желания избежать ремонта машины) отняли годы, необходимые для накопления средств, предназначенных для жизни второй.

Медленно продвигаясь вперед, он вспомнил, что сегодня совещание, так что придется убить час, а то и больше, выслушивая обычные разглагольствования Б.Д. об общеизвестных истинах. Когда же Б.Д. закончит, то уже руководители отделов и групп проектирования заведут разговор о своих проблемах, которые они вполне в состоянии разрешить и самостоятельно, но говорить о которых все равно станут — затем лишь, чтобы продемонстрировать свою преданность делу. Пустая трата времени, вздохнул Фрост, но как ее избежать? Вот уже несколько лет, начиная с тех пор, как он возглавил отдел общественной информации, каждую неделю приходилось убивать время на совещаниях, ерзая при мысли о делах, скопившихся на его столе.

Маркус Эплтон, подумал он, вот — единственный среди нас с характером. Совещаний тот избегал. Впрочем, он мог себе это позволить. Отдел безопасности — дело особое. Чтобы быть эффективной, безопасность должна располагать большей свободой, нежели остальные отделы Нетленного Центра.

Когда-то, вспомнил Фрост, ему хотелось обсудить на совещаниях и проблемы своего отдела. Но искушению он не поддался, и теперь был этому рад: все советы и предложения, как правило, оказываются полной ерундой. И, уж конечно, его жалобы не помешали бы сотрудникам других отделов сваливать на него работу, хоть мало-мальски имеющую отношение к его компетенции.

Главное, не уставал убеждать себя Фрост, делать свое дело, держать язык за зубами и сохранять всякую идущую в руки денежку.

Он задумался, кто именно сочинил лозунг на красной кирпичной стене. Такой он видел впервые, лозунг был удачнее предыдущих, и Фрост с удовольствием привлек бы к работе человека, который его придумал. Но искать автора — напрасный труд. Это наверняка работа Святых, а они — ребята упрямые. Фрост не мог понять, чего они добиваются, противопоставляя себя Нетленному Центру. Ведь Центр не действует против чьей-либо веры, Центр просто реализует долгосрочную биологическую программу, основанную исключительно на научном подходе.

Он поднялся по ступенькам, медленно протиснулся внутрь и оказался в вестибюле. Держась правой стороны, Фрост постепенно приближался к киоску, где торговали табаком, наркотиками и всякой всячиной.

У прилавка с наркотиками, как обычно, не протолкнуться. По дороге на службу люди заходят сюда, чтобы приобрести пилюли грез — галлюциногены, которые доставят им вечером несколько приятных часов. Фрост наркотики не употреблял и употреблять не собирался, ему это казалось глупой тратой денег. Тем не менее он допускал, что есть люди, которым необходимо компенсировать недостаток тех волнений и страстей, что были привычны когда-то — когда смерть постоянно дышала человеку в затылок, окончательная смерть. Для таких людей жизнь, наверное, бесцветна, скучна: они не знают стремления к цели, забыли о ней — об этой прекрасной цели, забыли, что их теперешняя жизнь — лишь время подготовить себя к вечности.

Продираясь сквозь толпу, он наконец достиг киоска. Чарли, его владелец, завидев приближающегося Фроста, извлек из-под прилавка кляссер с марками.

— Доброе утро, мистер Фрост, — приветствовал он. — Есть кое-что специально для вас.

— Снова Швейцария, как я вижу, — хмыкнул Фрост.

— Чудесные марки, — убежденно сказал Чарли. — Рад, что их купите именно вы. Через сто лет не пожалеете.

Фрост взглянул на правый нижний угол кляссера. 1.30 — было написано там карандашом.

— Сегодня, — прикинул Чарли, — они стоят доллар восемьдесят пять.

Ночью ветер снова повалил крест. Беда в том, размышлял поутру Огден Рассел, протирая глаза от гноя, что песок ненадежен. Если бы найти подходящие валуны и навалить их у основания, тогда речной ветер ничего не сможет сделать.

Надо что-то предпринять, ведь не подобает кресту столь жалко крениться при всяком порыве ветра. Не соответствует это ни святости символа, ни набожности воздвигшего крест.

Сидя на песке, слушая веселое утреннее журчание реки, Рассел думал о том, мудро ли он поступил, избрав этот островок для своего одиночества. Одиночество ему удалось, но все же явно чего-то недоставало. Комфорта, вот чего. Но ведь, напомнил он себе, я искал здесь не комфорт. Комфорт остался там, в мире, от которого он отвернулся. Но он отринул и это, и многое другое — в поисках чего-то более возвышенного и значительного, в поисках того, чье существование ощущал, но все никак не мог обрести.

— Но, Господи, я ведь старался! — простонал он. — Боже мой, я ведь так старался!

Он встал и очень осторожно потянулся, все тело ломило от речной сырости, от ветра, от ночевок под ветхим одеялом. Да и как согреться, вся его одежда — лишь старые, обрезанные выше колен брюки.

Он потянулся и стал размышлять, следует ли заняться крестом до молитвы или молитва будет услышана и так. Наконец он решил, что крест есть крест, и не важно — установлен он или лежит на песке.

Стоя над рекой, он боролся с навязчивыми мыслями, пытаясь заглянуть себе в душу, проникнуть в вечную тайну мира, скрытого еще глубже души — вечно неуловимого и непостижимого. Но озарение не возникало, ответ не приходил, не приходил никогда. А сегодня — хуже прежнего; единственное, о чем он мог думать в это утро — обожженная, шелушащаяся кожа, ссадины от долгого стояния на коленях, голодные спазмы в желудке, и самое главное — попалась ли рыба на крючки расставленных с вечера снастей.