— Нет, Яков, — возразил Пётр, — ты нужен здесь.
— Так ли уж?
— Ты моё второе я.
— Я твоё второе ты, — кивнул Яков, словно осмысливая и пробуя на вкус. — Двуликий Янус — это то, к чему ты стремишься?
Пётр улыбнулся, не ответил.
Солнце поднималось в зенит; назревала жара, пузырящаяся, как жёлтый сыр на раскалённой сковороде. Ни ветерка. Ленивые голуби без азарта паслись на газоне под сенью высокого забора.
Худосочный юноша в белом несмело, бочком, приблизился к сидящим; робко поглядывая на Петра, неловко бросил в кучу принесённый камень, присел на корточки.
— Устал, Иванушка? — ласково произнёс Пётр. — Ну, ты отдохни, отдохни.
— Учитель, — срывающимся голосом начал Иван, — учитель… Андрей совсем не хочет собирать камни. Мы собираем, а он разбрасывает. Я не устал, нет. Но почему Андрей разбрасывает?!
— Разбрасывает, — пошевелил бровями Пётр. — Знать, время его такое. Время собирать и время разбрасывать, сказано же вам.
— Но так мы никогда не построим, — со слезами в голосе протянул юноша.
— Построим, Иванушка, построим, — успокоил Пётр. — Уже сто восемьдесят шесть камней насбирали.
— Восемь, — вставил Яков, от упрямства каменея лицом — хоть сейчас клади в общую кучу.
— Сто восемьдесят шесть, — повторил Пётр спокойно, без всякого раздражения и укора.
Подошёл ещё один камненосец в белых одеждах, запорошённых пылью.
— Аве, Лёвушка! — улыбнулся ему Пётр. — Сто восемьдесят семь.
— Позвать бы ещё кого, — вздохнул Лев, бросая в кучу немалую каменюку. — Что ж мы вдесятером-то.
— Водиннадцатером, — поправил Пётр. — Справимся, Лёвушка, справимся. Званых-то много может быть, а вот избранных…
Лев согласно кивнул, махнул Ивану. Взявшись за руки, они двинулись на поиски.
На ветку акации неподалёку уселась ворона, деловито каркнула. Иван вздрогнул, вцепился в руку Льва, завертел головой, выискивая испуганным взглядом злокозненную птицу.
— Да полно тебе, — Лев погладил спутника по голове, мягко подтолкнул в спину. — Идём, идём.
— Быть беде! — пробормотал себе под нос встречный с булыжником в руках. — Вчера тоже пела она. И что потом? К утру камня на камне не осталось.
Иван услышал, обратил на говорящего слёзный взгляд, колени его подогнулись, словно давило на плечи невыносимое бремя.
— Ну! — прикрикнул на паникёра с булыжником Лев. — Будет каркать-то, будет!
— Семён! — позвал Пётр. — Сёмушка, иди сюда, мой хороший, не стой там. Камень-то, я чай, тяжёл у тебя.
— Истинно, учитель! — подтвердил Семён. — Тяжёл, зараза!
— Прости его Господь, сквернословца — вздохнул Яков.
— Ты молодец, Сёмушка, — кивнул Пётр. — Молодец. Неси сюда камушек, не надрывайся, стоючи. Всё, что даёт Господь, всё во благо, Сёмушка. И камень от Господа, и он тоже во благо, стало быть. И тягость его.
— Да, учитель, — пропыхтел Семён, опуская булыжник на кучу.
— А сколько надо камней на лестницу? — спросил следующий подошедший.
— На какую лестницу, Матвеюшка? — вопросил Пётр.
— Ну… — дёрнул Матвей головой, бросая в кучу камешек не больше пуговицы размером. — Которую строить будем.
— Мы не будем строить лестницу, мой хороший, — покачал головой Пётр. — С чего ты решил про лестницу?
— Вчера же говорили, — пожал плечами камненосец.
— Нет, Матвеюшка, ты что-то не так понял. — покачал головой Пётр. — Не понял ты, мой хороший. Это Яков думал, что лестницу.
— Я не думал! — замотал головой подошедший Яков.
— Да не ты, Яшенька, не ты. Другой Яков, — Пётр кивнул на сидящего рядом.
— И правильно я думал, — загорячился тот. — Лестницу и надо!
— А Варфоломея на руках понесём? — возмутился Яков, тот, что подошёл. — Сам-то он не поднимется.
— Мы не будем строить лестницу, Яша, — успокоил Пётр. — Мы будем строить…
— Башню, — тонким голосом вставил ещё один подошедший, бросив на кучу ком иссохшей земли.
— Нет, не башню, — покачал головой Пётр. — И ты, Филиппушка, опять землю принёс. Земля не годится, понимаешь? Нужны камни.
— Мне не сказали, — удивлённо развёл руками Филипп.
— Так вот и говорю, — улыбнулся Пётр. — Камни. Земля не годится.
— Хорошо, — кивнул Филипп. — Только не бей меня.
— Да что ты, Филиппушка, бог с тобой! — замахал руками Пётр. — Что ты говоришь такое!
— Вчера ты ударил меня, когда я принёс щепку.
— Ударил? — удивился Пётр. — А зачем ты принёс щепку, Филиппушка? Камни надо.
— Мне не сказали, — нахмурился Филипп.
— Так вот и говорю, голуба мой: нужны камни. Ни земля, ни древо нам не подойдут. Понимаешь? Это другие стихии.
— Да.
Яков грустно вздохнул, когда все удалились. Он посмотрел на шкворчащее глазуньей небо, на котором одиноким желтком плавилось солнце. Сплюнул.
— Нет, не надо лестницу, — произнёс задумчиво. — Нельзя лестницу. Не дойдём. Слишком высоко.
— И то, — кивнул Пётр.
— А может, всё-таки, башню?
— Яков, Яков, — укоризненно покачал головой Пётр. — Ты вспомни, к чему это приведёт. Ну почему, почему ты стремишься разъединять и рассоединять?! В твоей природе слишком много от разрушителя.
— Называй уж меня прямо — богом.
— Это не ты говоришь, Яшенька, — недовольно поджал губы Пётр.
— Ты?
— Не я. Это гордыня твоя говорит в тебе.
Оба замолчали, глядя на поднявшуюся неподалёку сумятицу. Варфоломей, подначенный Иваном, накинулся на Андрея — отбирать у него очередной камень. Андрей — самый, пожалуй, физически сильный из всех — камень не отдавал. Он упорно шёл вперёд, к забору, за который намеревался выбросить булыжник, а тщедушный Варфоломей, волочился за ним, вцепившись в могучее плечо. Иван опасливо семенил позади, подбадривая соратника тонкими возгласами, но в столкновение не ввязываясь. На помощь Варфоломею поспешил Фаддей. Он бросил недонесённый до кучи камень и теперь бежал наперерез, замышляя встретить Андрея у забора, сбить с ног.
— Разъединять стремлюсь, говоришь, — вернулся Яков к спору. — Было — узлы рубили.
— Рубили, — согласился Пётр. — Мечом рубили. А меч — орудие не созидания, но разрушения.
— Он не из орала ли перекован был?
— А если и так, — отмахнулся Пётр. — Очень по-человечески это — взять и разрубить то, чего распутать не можешь.
Фаддей настиг Андрея у самого забора, сбил с ног, сам не удержался, повалился следом в пыль. Могучий Андрей вдруг завизжал обиженным поросёнком, замахал руками, задёргал ногами, пытаясь стряхнуть с себя Фаддеевы чресла. Варфоломей, цеплявшийся в Андрея, тоже не устоял, упал до кучи. Иван остановился в стороне, смеясь и хлопая в ладоши. Другие тоже прекратили сбор камней, замерли, открыв рты, переглядываясь и улыбаясь.
— А когда нечего уже распутывать, когда все путы разрублены? — не отставал Яков, не обращая внимания на сутолоку. — Не свобода ли это от пут?
— Нельзя получить свободу от мира путём разрушения мира, — покачал головой Пётр.
— Ты мастер антитезы, — усмехнулся Яков. — Что же ты делаешь здесь?
— Не моею волей разрушен этот мир. Я лишь разрушаю силлогизмы бытия.
— Не они ли — основа мира? — рассмеялся Яков, довольный своей, как он полагал, победой в споре.
— Нет! — наконец-то распалился Пётр. — Когда мы построим, ты поймёшь!
— Да, Пётр, — смиренно опустил голову Яков, опасаясь гнева.
— Называй меня «учитель».
— Да, учитель.
— Сбились со счёту из-за тебя, — уже спокойно сказал Пётр.
— Я не сбился. Сто девяносто два.
Андрей с Варфоломеем и Фаддеем расцепились. Теперь они стояли, неприязненно поглядывая друг на друга, переталкиваясь с задиристым «ты чего, а?!», «а ты чего?!», и не решаясь начать драку.
Пётр, кряхтя, поднялся со своего места, пошёл к ним. Яков, посмеиваясь в бороду, поплёлся следом.
— Ребятушки, — позвал учитель, приближаясь, — обратитесь уже. — Полно вам, чада, человекам уподобляться! Вы к служению призваны, а ведёте себя, аки дети неразумные.
Он наклонился, с трудом поднял камень, несомый Андреем, кивнул:
