— Так-так-так, — выпятил нижнюю губу отец. — Ну, что тут у тебя?
— Я играю во флэшмоб, — пояснил Володя. — А дорога взяла и сломалась.
— Она не сломалась, — покачал головой отец и кивнул на одинокую фигурку в телогрейке, из «Киндер-Сюрприза». — Это стрелочник Иван Мессершмидт по кличке Партизан перевёл стрелку. И теперь поезд кружит и кружит по запасному пути.
— А зачем он это сделал?
— Я ему велел.
— А зачем ты вмешался в мою игру?
— Меня заставили.
— Кто?
— Мама. После того, как ты её выдумал. Потом, когда ты заигрался и не дал ей спокойно приготовить холодец, она придумала выдумать меня, чтобы я выдумал стрелочника Мессершмидта и спас шесть километров людей от верной погибели.
— А она не перестанет тебя выдумывать, пока ты не починил дорогу?
— Если только не убежит с майором Тыщиным.
— Надо сделать так, чтобы не убежала, — сказал мальчик. — Я не хочу, чтобы не было холодца.
— Я тоже, — кивнул отец. — Пусть лучше убежит холодец. Поэтому я пойду дописывать рассказ, ладно?
— Да. А поезд?
— Ну, это просто. Скажи стрелочнику Мессершмидту, чтобы он перевёл стрелку обратно на главный путь.
Вернувшись к себе в кабинет, отец так и не исправил опечатку в рассказе. Он подумал, не удалить ли его вообще, но решил пока не торопиться и кликнул мышиным курсором окошечко так и не разгаданного судоку. Однако компьютер вдруг завис намертво, выпав в синий экран смерти.
Эпилог
Любой главный герой имеет право на эпилог. Пётр Сергеевич тоже имел на него право, поэтому, вернувшись домой и, как и ожидалось, не обнаружив там жены, он скучно и без аппетита поужинал холодной котлетой. Чтобы не ложиться спать раньше времени (ведь было пятнадцать двадцать, и спать ему совершенно не хотелось), он вышел прогуляться по привокзальной площади.
Площадь была совершенно пуста в этот поздний тёмный час, если не считать горящих фонарей и бледного мальчика лет восьми, в белой ночной пижаме, который стоял посреди старых истёртых плит, устилавших площадь, и растерянно оглядывался по сторонам. Где-то далеко разгульный хор Богаделенских бабушек отчаянно распевался на «Room of Angel» Акиры Ямаоки.
— Как тебя зовут? — поинтересовался Пётр Сергеевич.
— Володя, — отозвался мальчик. — Володя Ульянов.
— Ты заблудился? — сочувственно спросил Бредяев.
— Нет, я ищу стрелочника Мессершмидта, — сказал мальчик. — Я чистильщик.
— Стрелочник — твой папа?
— Нет, мой папа — стрелочник. А этого я просто выдумал.
— А-а, — кивнул Пётр Сергеевич. — Ага. Но ты неправильно его ищешь.
— А как нужно искать?
— Нужно искать его под откосом, у железной дороги, в зарослях бузины. В этот час он обычно там спит.
— Вы поможете мне его найти? — с надеждой произнёс мальчик. — Я не знаю, что такое откос и бузина.
— Нет. Найдёшь ты его, или не найдёшь, это ничего не изменит в череде событий.
— Почему? — спросил мальчик удивлённо и, кажется, был готов заплакать.
— Потому что на самом деле сегодня тебя нет, ты мне снишься во вчера, — ответил Пётр Сергеевич.
И проснулся.
Полежав немного, зевнул, поднялся, выпил чашку мате, съел бутерсброд, как любил он выражаться, и отправился на вокзал.
Там он поднялся на второй этаж, в «Дом бытовых услуг» и забрал свои часы. Часы Петра Сергеевича всё ещё показывали тринадцать двадцать по москве.
— Ремонту не подлежат, — то ли сердито, то ли обиженно произнесла толстая женщина-приёмщица в ответ на вопросительный взгляд Бредяева.
Пётр Сергеевич похолодел от ужаса.
— А вы не скажете, где я могу найти стрелочника Мессершмидта?
— Понятия не имею, — отвечала толстая женщина, почему-то брезгливо. — Обратитесь к дежурному по вокзалу. Он должен знать.
И спрятала глаза-циферблаты под козырёк бейсболки.
Пётр Сергеевич надел часы (не выбрасывать же подарок жены, пусть и бывшей), спустился на первый этаж, углубился в служебные помещения и долго бродил среди них, пытаясь найти в череде пустых и гулких коридоров кабинет, в котором мог бы находиться дежурный по вокзалу. Но не находил. А служебные помещения очень нервно реагировали на чужака: то и дело в самых неожиданных местах появлялись вдруг стены, громко хлопали двери в никуда, коридоры вдруг обрывались пропастями, завывал ветер и звучали чьи-то голоса. А один раз над самой головой Петра Сергеевича пролетел птеродактиль. Бредяев непременно подумал бы, что продолжает спать и всё ему снится, но птеродактиль больно клюнул его в темечко и нагадил на рукав.
Уже совсем отчаявшись, Пётр Сергеевич зашёл в зал ожидания и там увидел неприметного человека в форме железнодорожника, который стоял посреди пустующего зала, заложив руки за спину, и пел а капелла: «Где же ты, моя Сулико-о-о?..» Голос его красиво и звонко отражался от давно не крашеных стен. На красной повязке, обхватившей рукав форменного пиджака, было написано белыми трафаретными буквами: «Дежурный по вркзалу».
— У вас повязка с ошибкой, — обратился к нему Пётр Сергеевич, подойдя.
Дежурный небрежно посмотрел на белые буквы, махнул рукой:
— Опечатка. Обычное дело — то «жжлезная дорога», то «вркзал», то ещё что-нибудь. Никак не привыкну к новой клаве.
— Меня птеродактиль клюнул, — пожаловался Бредяев.
— А вы не ходите без спросу в чужое подсознание, — пожал плечами дежурный. Но всё же протянул Петру Сергеевичу платочек, чтобы оттереть рукав.
— Хорошо, — сказал Пётр Сергеевич, покончив с гуано, — я не буду больше ходить в ваше подсознание, только скажите, где мне найти стрелочника Мессершмидта.
— Глупый, — улыбнулся дежурный по вокзалу, который собрался уже было продолжить песню. — Глупый Бредяев, вы до сих пор не догадались, что стрелочника Мессершмидта не существует?!
— Но кто-то же должен вернуть на место стрелку, — возразил Пётр Сергеевич, стараясь не обижаться на «глупого». — Кто-то же перевёл её на запасной путь.
— Неужели вы ещё не поняли, кто?
— Нет, — помотал головой Бредяев. Потом задумался и похолодел. — Неужели… Не может быть!..
— Да, мой дорогой, да! — возликовал дежурный. — Именно!
— А вы можете перенести меня обратно в то время? — с надеждой спросил Пётр Сергеевич. — Ведь это же вы всё придумали.
— Увы, — покачал головой дежурный. — В тот момент, когда вы перевели стрелку часов, в самом начале рассказа, вы собственными руками отрезали себя от канвы произведения.
— И что же теперь делать? — обречённо вопросил Пётр Сергеевич.
— Ждать московский.
— Который никогда не придёт? Но почему?! — почти закричал Пётр Сергеевич. — Почему всё так безнадежно?!
— Потому что моя жена убежала с майором Тыщиным, а вслед за ней убежал и холодец. И всё из-за ваших дурацких часов. Ох и намудрили вы в сюжете, дорогой мой!
— Моя жена тоже ушла от меня, одрако же я не… — возразил Пётр Сергеевич.
— У вас тоже опечатка, — перебил дежурный. — Что касается вашей жены, так это ваше личное дело, как вы переживаете свою трагедию.
— Постойте, постойте, — улыбнулся Пётр Сергеевич. — У меня тоже опечатка, вы сказали?..
— «Одрако», — подтвердил дежурный по вокзалу.
— Странно… Подождите… Так значит, я… Значит, вы — моё второе я? Значит, это я, я всё придумал?!
— Как бы не так, — усмехнулся человек с повязкой. — Это вы моё второе я. Впрочем, хрен редьки не слаще.
— Постойте, а какую песню вы сейчас пели?
— Сулико. Слова и музыка — народные.
— Да, да, — забормотал Пётр Сергеевич, будто в бреду. — Слова народные… Сулико… Сулико Родионовна, кажется… Тетенникова.
— Вы всё поняли? — грустно улыбнулся дежурный.
— Нет, — покачал головой Бредяев. — По-прежнему ничего не понимаю. Перечитал уже всё с самого начала на пять раз и ничего не понимаю.
— Я тоже, — пожал плечами дежурный.
— А что было бы, если бы я не перевёл стрелку? — задумчиво спросил Пётр Сергеевич.