– Или. – Внезапно Александр замолчал, глядя куда-то за спину собеседнику. Тот обернулся и увидел давешнюю незнакомку, приближающуюся по боковой аллее. Не доходя нескольких шагов, она остановилась и присела в приветствии, слегка склонив голову. – Здравствуйте, Наталья Александровна, как ваше здоровье? – кивнув, спросил Император.

– Здравствуйте, Ваше Императорское Величество, – прошелестел тихий голос, но красивое лицо оставалось отрешенно-печальным, – мне гораздо лучше, спасибо.

– Позвольте представить вам Николая Алексеевича Милютина, вашего собрата по этому заточению. – Александр обернулся к спутнику. – Николай Алексеевич, представляю вам Наталью Александровну Дубельт[19].

– Здравствуйте, сударыня. Чрезвычайно рад нашей встрече.

– Здравствуйте, сударь, – Милютину показалось, что голос слегка потеплел, – я тоже рада…

В беседу снова вклинился Александр:

– Наталья Александровна, приношу вам самые глубокие и искренние соболезнования.

– Благодарю, Ваше Императорское Величество, – ее голос опять сделался безжизненным, а лицо, как показалось Милютину, совершенно потухло, – я уже смирилась с безвозвратным…

Снова установилась гнетущая тишина, которую нарушили слова Александра:

– Ну что же, сударыня, не будем мешать вашему отдыху, – и вежливо ей кивнул. Когда же женщина удалилась на несколько десятков шагов, он продолжил: – Итак, на чем мы остановились… Я задумал реформу государственного управления, приводя его в более упорядоченную форму. Да и чиновников почистить не мешало бы. Но за несколько дней провести ее не получится. Нужно людей подобрать, документы подготовить. На первых порах я хочу выделить в Государственном совете Особый департамент, в который свести управление всеми своими предприятиями.

– Личными?

– Тут сложно сказать, как именно их называть. Взойдя на престол, я получил довольно приличное количество объектов, находящихся в той или иной форме собственности Императорской фамилии. Это огромное количество предприятий. Сейчас готовится циркуляр, согласно которому все эти объекты будут переведены в статус так называемых «императорских».

– Это же такая махина!

– Именно поэтому вы мне и нужны. Я предлагаю вам пост главы департамента. О чем вы задумались?

– Вы знаете, Ваше Императорское Величество, ваш отец мне тоже доверял серьезный пост и… я не справился. Я не хочу вас подвести.

– Дорогой Николай Алексеевич, вы не справились потому, что просто не могли этого сделать. Провести крестьянскую реформу можно было лишь случайно, да и то – формально. Сейчас многое изменилось. Даже не сомневайтесь. – Последние слова Александр сказал с такой интонацией и взглядом, что Милютин вздрогнул. – Ну что вы, Николай Алексеевич, так пугаетесь. Вот, берите пример с Путилова.

– Ваше Императорское Величество, так ведь у вас такой взгляд…

– Понимаете, Николай Алексеевич, вам, чтобы войти полноценно в мою команду, нужно понять простое правило. – Александр выдержал паузу. – Рядом с тобой друзья, перед тобой враги, и наше дело правое. Ни я, никто из моих людей не отвернем и пойдем до конца, до последней крайности в этой борьбе, которая пронизывает все существо мироздания. Мы – локомотив, который тащит на себе поезд России.

– Так вы предлагаете…

– Я предлагаю вам встать под мои знамена. Обратного пути не будет. Я не прощу предательства или трусости. Готовы ли вы идти плечом к плечу ради процветания Отечества? Выдержите ли? Сможете ли переступить через свой страх… через самого себя, принеся свое «я» на алтарь Империи? – Николай Алексеевич задумался. – Я не тороплю с ответом.

– Я слабый, больной человек…

– Вы смогли не один год продержаться против этой своры уродов, что сосали соки из Империи, крутясь при дворе. Да еще в такой жуткой атмосфере дома. Сила, Николай Алексеевич, не в мышцах, а в воле. Крепка ли она настолько, чтобы пойти до конца, до любой крайности?

Николай Алексеевич смотрел на снег расширенными дикими глазами, вспоминая всю ту гниль, что крутилась возле трона в годы правления отца и деда Александра. Как он читал доклады и чуть ли не выл от чувства бессилия. А теперь наступил черед его хода… шанса…

– Наверное, я всю свою жизнь ждал этих слов…

– Я рад, Николай Алексеевич, что не ошибся в вас.

Уже собравшись уходить Александр, внезапно остановился, помолчал немного и продолжил:

– Да, и вот еще какое дело… Я чувствую себя виноватым перед Натальей Александровной. Месяц назад она потеряла мужа. Во время осенних событий тот наделал глупостей, и его самоубийство стало лучшим выходом из создавшегося положения. Альтернативой был бы суд, и его бесчестие пало бы на семью, чего я не хотел допустить. Но для меня стала полной неожиданностью столь резкая реакция Натальи Александровны на это событие. Они давно были в разводе, к тому же Михаил Леонтьевич постоянно старался превратить ее жизнь в ад. Даже после развода…

– Почему он так поступал? Зачем?

– Мне думается, дело было вот в чем. Его отец, Леонтий Васильевич Дубельт, хотел славы и публичного признания. Но вошел в историю только как человек, арестовавший Александра Сергеевича Пушкина – ее папу. За это потом он и возненавидел поэта. Ведь уже при жизни всем было все ясно. Сам же Михаил Леонтьевич предположил, что если возьмет в жены дочь Пушкина, то… Короче говоря, ненависть отца передалась сыну. Я надеялся, что Наталья Александровна с облегчением примет случившееся, но она внезапно заболела. Пришлось ее срочно отправлять сюда, подлечить нервы. Даже не знаю, удобно ли просить вас об одолжении…

– Каком, Ваше Императорское Величество?

– Видите ли, Николай Алексеевич, вы, наверное, тоже заметили, что перемена условий и умиротворение этого места не в силах, увы, отвлечь Наталью Александровну от мрачных мыслей. В таком состоянии о возвращении в столицу не может быть и речи, а ведь ее присутствие там вскоре станет необходимым. Я надеялся как-то растормошить ее, заинтересовать новостями, но при мне она лишь еще больше замыкается. Вы же человек для нее новый, не связанный с тяжелыми воспоминаниями. Постарайтесь пробудить в ней интерес к жизни. Говорите о чем угодно: читайте стихи, рассказывайте о своих планах, раньше она живо интересовалась проектами реформ, все что угодно. Главное – вытащить ее из этой черной меланхолии. Справитесь?

– Сделаю все, что будет в моих силах, Ваше Императорское Величество.

– Хорошо, я на вас надеюсь, и… выздоравливайте сами. После Крещения буду надеяться на ваше освобождение из этого лечебно-профилактического плена.

Провожая взглядом воспрянувшего духом Милютина, Александр вспомнил завязку этого водевиля. Шестью неделями раньше он прямо спросил Наталью Александровну о том, согласна ли она стать супругой Милютина, когда тот освободится от прежнего брака, и получил столь же прямое и недвусмысленное «да». Единственный вопрос, который интересовал будущую новобрачную, это как он собирается провести сватовство. Когда же Саша сказал, что просто собирается обрадовать жениха новостью о том, что тот женится, та, закатив глаза, заявила, разумеется, в самых изысканных выражениях, что пусть лучше его молодое Императорское Величество командует на поле боя или в Сенате, а решение деликатных вопросов оставит женщинам. И действительно, Наталья подготовила и разыграла весь последующий спектакль как по нотам, так что теперь самому Императору оставалось лишь изречь «кушать подано», а жениху и вовсе досталась роль без слов.

– Виктор Вильгельмович, доброго вечера. – Путятин вошел в полумрак комнаты и прошел на удобный диван.

– И вам, Алексей Петрович. И вам. Хорошо вы тут устроились. И много у вас конспиративных квартир?

– К сожалению, я не могу поделиться этой информацией. ОН запретил.