Четыре низших училища, построенных в Костроме, Кологриве, Чухломе, а также Галиче или Макарьеве (по выбору Костромского губернского земства), должны были выпускать высококвалифицированных рабочих-ремесленников. Обращаясь к своим душеприказчикам, Савве Ивановичу Мамонтову и Алексею Дмитриевичу Поленову, Чижов просил их составить учебные программы этих училищ таким образом, чтобы в них большая часть времени уделялась развитию профессиональных производственных навыков.
Кроме того, Чижов распорядился основать в Костроме родильный дом и при нем учебное родовспомогательное заведение с классами повивальных бабок. По поводу этого пункта завещания современники гадали: «Каким образом и почему Федор Васильевич пришел к мысли об устройстве именно такого рода учреждения? Был ли у него в жизни какой-либо случай, который показал всю необходимость такого учреждения, или же он сделал это по совету доктора Смирнова, в семействе которого всегда останавливался во время <первых> приездов в Москву?»[680] Имея сегодня доступ к архиву Чижова, его переписке и дневникам, мы смеем выдвинуть более обоснованное предположение. Думается, что сделать такое распоряжение заставила Федора Васильевича память о событиях тридцатилетней давности в далеком малороссийском хуторе Леньков, где скончалась от «послеродовой горячки», дав жизнь дочери, его возлюбленная Катерина Васильевна Маркевич.
Свою личную библиотеку, состоящую из более чем четырех тысяч томов, а также три портрета: скульптора Витали работы К. П. Брюллова, «Пожилого человека с мальчиком» кисти Д. Г. Левицкого, автопортрет А. П. Лосенко — Чижов велел передать в дар Румянцевскому музею. Туда же в запечатанном на сорок лет виде поступали его дневники и переписка.
В те годы многие истинные радетели об отечественной культуре несли в расположенное вблизи Кремля, на Ваганьковом холме, здание бывшей городской усадьбы гвардии капитан-поручика П. Е. Пашкова свои сокровища. Первоначально Румянцевский музей был открыт в 1831 году в Петербурге на основе книжной и рукописной коллекций графа Н. П. Румянцева, библиофила, книгоиздателя и мецената. Спустя тридцать лет собрание Румянцева было перевезено в Москву и со временем преобразовано в настоящий народный музей, создаваемый не на средства казны, а «жертвами милостивцев», представлявших все сословия Российской империи: от Государя Императора и его сановников до временнообязанных крестьян.
Картинная галерея музея начала формироваться с поступления эпохального полотна А. А. Иванова «Явление Христа народу» вместе со 150 эскизами и этюдами к нему. Они были приобретены Императором Александром II у наследников художника специально для Румянцевского музея за 15 тысяч и 25 тысяч рублей золотом соответственно. В дальнейшем «Музей одной картины» пополнялся либо за счет подарков, либо по завещаниям. Несомненно, сделанный Чижовым выбор пристанища для своей библиотеки и картин объяснялся двумя причинами: благородной просветительской целью создателей первого в Москве публичного общедоступного музея и присутствием в нем живописных произведений «друга-римлянина» Иванова.
Похоронить себя Чижов завещал «очень просто», употребив не более полутораста рублей. Кроме того, просил купить хороший покров и отдать его в храм Арбатской части Феодора Студита, прихожанином которого он являлся, а своему духовнику, священнику этой же церкви, уплатить тысячу рублей на помин души.
Утром 14 ноября 1877 года Федор Васильевич Чижов сделал в дневнике небольшую запись, буквально в несколько строк. В последнее время он почти не вставал, проводя дни и ночи в покойных креслах за рабочим столом, в теплом беличьем халате. Любое изменение положения тела причиняло невыносимую боль. Рядом безотлучно находился приехавший из Киева преданный друг — Григорий Павлович Галаган.
Заходили по неотложным делам посетители. Навестил Аксаков. Чижов уверил его, что чувствует себя лучше, и болезнь, видимо, отступает. Около десяти часов вечера Чижов пожал на прощание Ивану Сергеевичу руку и попросил заглянуть на следующий день, ежели будет желание и свободная минута.
Спустя полчаса, в половине одиннадцатого, Чижов преставился о Господе. Смерть была скоропостижной — он скончался от аневризма («мгновенного разрыва сердца») на руках у Галагана, буквально за разговором о том, как, оправившись от недуга, он приедет к нему в Малороссию отдохнуть в столь милых его сердцу Сокиренцах…
Немедленно извещенный о случившемся, Аксаков уже через час был в доме на Садово-Кудринской. «Он сидел в креслах мертвый, с выражением какой-то мужественной мысли и бесстрашия на челе… муж сильного духа и деятельного сердца», — вспоминал Иван Сергеевич подробности той трагической ночи.
Вскоре пришел и Илья Ефимович Репин. Художник был настолько поражен представшим его взору видом маститого старца, как бы на время уснувшего после тяжких трудов и забот, что неуловимость этого мистического, пограничного состояния между сном и смертью он тотчас запечатлел в одном из лучших своих карандашных рисунков «Смерть Чижова». Впоследствии эта мастерски сделанная зарисовка послужила эскизом для одноименной картины, подаренной Репиным Савве Ивановичу Мамонтову.
16 ноября гроб с телом Федора Васильевича при большом стечении разночинного народа друзья и сослуживцы покойного пронесли на руках из церкви Феодора Студита у Никитских ворот к месту его вечного упокоения на кладбище Свято-Данилова монастыря. Рядом со свежевырытой могилой покоился прах его друзей и соратников: Гоголя, Языкова, Хомякова, Самарина, князя Черкасского.
По прошествии нескольких лет Товарищество Архангельско-Мурманского срочного пароходства наконец встало крепко на ноги. Навигационное сообщение в Заполярье, вдоль берегов Белого и Баренцева морей, сделалось регулярным. В 1881 году в память о Чижове на общем собрании пайщиков было решено присвоить его имя одному из новых пароходов Товарищества.
Взошедший на престол в 1881 году молодой Государь Император Александр III взял курс на жесткий протекционизм, предусматривающий поощрение отечественных предпринимателей, за что так долго ратовал Чижов. Благодаря этому получаемая торгово-промышленная прибыль вместо оттока за рубеж стала оставаться, как правило, в России и идти на дальнейшее развитие производства. В результате к концу XIX века в государстве, где сельское население более чем в четыре раза превышало городское, на долю промышленности, строительства, транспорта и торговли приходилась половина национального дохода, и Россия, превзойдя по темпам экономического роста передовые капиталистические страны, вошла в пятерку крупнейших индустриальных держав мира…
Душеприказчики в точности исполнили волю Федора Васильевича, высказанную в его завещании. Доля Чижова в акциях Курской железной дороги составила по их реализации в 1889 году колоссальную по тем временам сумму — 6 миллионов рублей. На эти деньги на основании Высочайше утвержденного в 1890 году «Положения о промышленных училищах имени надворного советника Ф. В. Чижова» и Устава, утвержденного в 1891 году министром народного просвещения, были построены пять специальных учебных заведений. Два из них — в Костроме и три — в уездных городах губернии.
В сентябре 1894 года начались занятия в низшем химико-техническом училище Костромы (первом такого рода учебном заведении в России), а в августе 1897 года — в среднем механико-техническом училище. Через некоторое время они были объединены в Костромское промышленное училище имени Ф. В. Чижова. С 1892 по 1896 год были открыты Чижовские училища в Макарьеве — ремесленное, сельскохозяйственное — в Кологриве и техническое — в Чухломе. По великолепию отделки и интерьеров они напоминали дворянские усадебные гнезда, а комплексы зданий составляли целые учебные городки. В них была создана мощная профессиональная база: специальные лаборатории, кабинеты, производственные мастерские. Последние представляли собой настоящие заводы, оснащенные наисовременнейшими техническими средствами. Преподаватели набирались из выпускников столичных высших учебных заведений, а лучшие учащиеся посылались на стажировку за границу.
