Была восстановлена и церковная иерархия. В Руанском архиепископстве, практически совпадавшем по территории с границами графства, насчитывалось шесть диоцезов с центрами в городах Эвре, Лизье, Байе, Кутанс, Авранш и Сез. Все эти епархии, кроме последней — находившейся во владении графа Беллемского, — подчинялись непосредственно графу Нормандии, который обычно назначал на епископские кафедры своих родственников. Таким образом, поскольку нормандские епископы принадлежали к высшей аристократии, они, как правило, были решительны и честолюбивы. И хотя среди них иногда встречались достойные люди, все же в целом они не проявляли глубокого интереса к духовной жизни. При этом епископы и аббаты в Нормандии, как и вообще на континенте, в отличие от Англии, не очень жаловали друг друга.
К XI в. нормандцев стали воспринимать как всего лишь одну из народностей, населявших Францию. Более древнее и цивилизованное население относилось к ним еще с некоторой холодностью, однако было очевидно, что они уже полностью романизировались и, переняв многие обычаи того времени, отличались от остальных французов только теми небольшими особенностями, которые с трудом поддаются определению, но всегда вызывают интерес. Известно, что национальные и региональные типажи изображаются обычно в карикатурном виде, однако не думаю, что мы впадем в сильное преувеличение, если в целом охарактеризуем представителей нормандской знати как людей исключительно грубых и свирепых — правда, когда дело касалось веры, они проявляли искреннюю набожность. Страстные воины и охотники, они заслуженно пользовались репутацией великолепных солдат. Простая жизнь, исполненная тягот и еще не испорченная благами цивилизации, порождала такие качества, как храбрость, выносливость и предприимчивость. Как и их предки, это были безрассудно смелые искатели приключений, всегда готовые совершить набег или выступить в поход, какое бы расстояние им ни пришлось для этого преодолеть. Кроме того, они умели приспосабливаться — смешивались с другими народами и, если предоставлялась благоприятная возможность, успешно селились даже в самых непривычных условиях.
Однако, хотя нормандцы и отличались предприимчивостью, у нас нет свидетельств того, что они были изобретательны или одарены особыми административными способностями. С трудом можно указать на какой-либо аспект нормандской культуры, который был бы чисто скандинавским по происхождению. Все те знания и умения, которыми владели нормандцы, за исключением разве что столярного ремесла, появились у них благодаря покоренным ими народам или другим нациям. Свои социальные и политические порядки они, видимо, в существенной мере заимствовали у своих соседей. Бретонцев они вскоре стали считать другим народом, и это само по себе уже подразумевает, что нормандцы стали осознавать себя составной частью французского народа. И хотя ввиду их успешного правления Англией нормандцам часто приписывают административные способности, политическая история Нормандии опровергает эту точку зрения. Не считая тех редких случаев, когда Нормандией правили действительно исключительные люди, жизнь в графстве в основном была беспокойной, а бароны и графы использовали примитивные методы управления. У нормандцев, несомненно, были обычаи и общественные институты, которые могли в дальнейшем получить развитие, — и Вильгельм достиг в этом некоторых успехов, — но система управления, которая, возможно, и была лучшей во всей Франции, по сравнению с Византией, Германией или Англией оставалась недоразвитой. Лучше всего нормандцы чувствовали себя тогда, когда от них требовалась физическая деятельность, и так как при этом их нередко подстерегала опасность, они отличались особой религиозностью — нормандские воины чрезмерно часто обращались к богу и святым, моля сохранить им жизнь и принести победу в битве, а из-за того, что иногда зверства войны в конце концов пробуждали чувство вины, в Нормандии нередко случалось так, что какой-нибудь старый воин жаловал церкви щедрые дары во искупление совершенного зла или даже отрекался от мирской жизни, становясь монахом. Одним словом, здесь были распространены обычаи, характерные в целом для феодального общества того времени, но нормандцы довели их до крайностей.
Все современники сходятся на том, что нормандцы неохотно подчинялись чьей-либо власти. Им был необходим правитель еще более свирепый, чем они сами. С 1035 по 1042 г., когда Вильгельм был еще ребенком, в Нормандии отсутствовало эффективное централизованное управление. Двоюродный дед Вильгельма, архиепископ Роберт Руанский, оказывал ему неоценимую поддержку вплоть до своей смерти в 1037 г., однако его преемник, архиепископ Можер, дядя Вильгельма, уже не проявлял такого бескорыстия. Граф Роберт назначил опекунами Вильгельма своих двоюродных братьев — Алана III, графа Бретонского, и Жильбера, графа Брионнского, — а также еще одного, более дальнего родственника — Осборна, своего сенешаля или управляющего. Все они погибли насильственной смертью еще до того, как Вильгельм достиг совершеннолетия. Был убит также и домашний учитель мальчика. Запутанные рассказы об этом периоде, которые мы находим в более поздних хрониках, не дают нам ясной картины — разве что становится понятно, что Вильгельму посчастливилось пережить крах законности и правопорядка благодаря защите со стороны семьи своей матери и нескольких верных вассалов и слуг.
Феодалы захватывали герцогские замки и возводили собственные для защиты своих владений, а затем воевали друг с другом. Некоторые из них нанимали солдат из других областей Франции. Вереница убийств влекла за собой кровную месть. Повсюду царили заговоры и предательство. Что касается Вильгельма, то непосредственно его эти беспорядки, которые следует воспринимать скорее как отказ соблюдать верность графу, чем заговор против него, едва ли затронули. Однако в эти междоусобицы были втянуты его опекуны, поэтому всегда существовала опасность, что Вильгельм может погибнуть вместе с одним из них. Само же Нормандское графство избежало нападений — его соседи были поглощены другими заботами. Алан Бретонский выполнял обязанности опекуна, а после его смерти в 1040 г. Конан II, его сын и наследник, был еще ребенком. Старый Фульк Нерра, граф Анжуйский, умер в том же году — после многолетних неприятностей, источником которых был его сын Жоффруа Мартелл, прекрасный воин, в то время воевавший с Аквитанией и вскоре вступивший в войну с графом Блуа и Шартра. Согласно нормандским хронистам, самая серьезная угроза исходила от человека, более всех прочих обязанного хранить мир и оберегать интересы своего подопечного и одновременно вассала, — от сюзерена Вильгельма, короля Генриха. Однако хотя и возможно, что Генрих не устоял перед шансом извлечь выгоду из кризиса власти в Нормандии, вполне вероятно, что на самом деле он действовал в интересах Вильгельма, а впоследствии его поступки были просто неправильно истолкованы. В 1042 г. Вильгельму исполнилось пятнадцать лет; примерно в это же время он был посвящен в рыцари и стал принимать больше участия в управлении графством.
Этот жизненный опыт, должно быть, и выковал характер Вильгельма. Его незаконнорожденность, которая всегда служила предметом насмешек для врагов, вполне могла породить повышенное честолюбие. Она также могла вызвать и отвращение к сексуальной распущенности, и поэтому, став герцогом, Вильгельм начал преследовать безнравственных и женатых священнослужителей. Но самые первые почитатели Вильгельма не были склонны прославлять его целомудрие, а если еще упомянуть и Гильома де Пуатье, столь много написавшего о нравственных и религиозных качествах своего героя, то данное умолчание представляется нам красноречивым. В любом случае, он женился в молодости и больше не был женат. Кроме того, у нас нет никаких сведений о том, что у него были дети вне этого брака. По крайней мере внешне он соблюдал все правила приличия, так что в XII в. эта черта, столь несвойственная правителям того времени, стала предметом оживленного обсуждения. Нравственную сторону жизни Вильгельма разбирает, например, Вильям Мальмсберийский. Он сообщает, что необычная воздержанность Вильгельма в юности послужила поводом для слухов о его половом бессилии, и, лишь для того, чтобы подвергнуть данное утверждение сомнению, приводит один случай, когда он якобы изменил своей супруге. Возможно, Уильям прав. Вполне вероятно, что одной из черт характера Вильгельма был аскетизм. Однако если вспомнить, что в монашеских и военных кругах распространенным явлением был гомосексуализм, что этот порок был свойственен любимому сыну герцога Вильгельму Рыжему, что его четвертый сын Генрих также имел не вполне нормальные сексуальные наклонности, то возможно, что Вильгельм, подобно Эдуарду Исповеднику, просто не питал особого интереса к женщинам.
