Уильям Мальмсберийский завершает рассказом о битве при Гастингсе второй том своего труда «Деяния английских королей», написанного в 1124–25 гг. Он объясняет, что, помимо наемников, воинов у Гарольда было мало, и далее пишет:

«Говоря это, я не умаляю доблести нормандцев, в которой, памятуя об их происхождении и подвигах, я ничуть не сомневаюсь. Однако я думаю, что те люди, которые преувеличивают численность английских войск и преуменьшают их храбрость, совершают ошибку, ибо, вставая на эту точку зрения, весьма далекую от восхваления нормандцев, они только покрывают их позором. Как же можно отдавать дань уважения непокоренной нации, полагая, что она одержала победу над большим войском, скованным собственной неповоротливостью и нерешительным из-за своей трусости, а не над врагом малочисленным, но рвущимся в бой и готовым поставить на кон свою жизнь и умереть за родину?»

После сражения Вильгельм похоронил своих убитых и позволил англичанам забрать тела соотечественников. Однако он отказался отдать останки Гарольда его матери, которая умоляла об этом герцога и была готова даже выкупить тело, и поручил похоронить короля Гильому Мале. Нормандцы даже шутили, что Гарольд отныне будет охранять море и побережье, которые он так отважно оборонял, и полагали, что он действительно был похоронен на берегу рядом с лагерем Вильгельма; среди англичан же вскоре распространились более романтические легенды. Вильгельм, безусловно, поступил мудро, не оставив никаких следов могилы короля, которая могла бы стать центром поклонения, но если герцог еще и отказал своему сопернику в погребении по христианскому обряду, то он совершил недостойный поступок, которого обстоятельства вовсе не требовали.

Одержав победу при Гастингсе, нормандцы получили в свое распоряжение по меньшей мере несколько недель, чтобы извлечь из нее как можно большую выгоду. Вильгельм знал, что эрлы на севере готовы к вооруженному сопротивлению, и понимал, что добровольно ему пока никто не подчинится. Поэтому, получив подкрепление, он сразу же начал стремительно продвигаться к юго-восточным графствам, собираясь их покорить. Пройдя через Ромни и покарав жителей города за то, что они уничтожили несколько отрядов, оторвавшихся от основной армии захватчиков, Вильгельм добрался до Дувра, население которого, устрашенное примером Ромни, решило сдаться на волю победителей. Однако это не помешало нормандцам поджечь город. В Дувре Вильгельм провел неделю, укрепляя свои позиции и давая отдохнуть своему войску, часть которого ослабела от дизентерии. Жители Кентербери, под впечатлением опустошений, производимых нормандцами, также капитулировали — и этот город захватчики пощадили. Однако в это время заболел сам Вильгельм. Нужно было как можно быстрее пожинать плоды своих побед, но нормандцы продвигались все медленнее, а англичане уже стягивали силы для борьбы с врагом. В Лондоне собрались самые влиятельные лица государства: архиепископы Стиганд и Эльдред, эрлы Эдвин и Моркар, а также Эдгар Этелинг, который хотя и являлся прямым потомком короля Этельреда по линии Эдмунда Железнобокого и Эдуарда Исповедника, но был еще слишком юн, и к тому же ему мешало его иноземное происхождение. По всей видимости, об Эдгаре после смерти Эдуарда никто и не вспомнил, однако сейчас он был единственным претендентом на трон, которому, возможно, удалось бы сплотить англичан, поэтому — очевидно, по инициативе Эльдреда — было решено сделать королем именно его. Однако случилось так, что коронация еще не состоялась, а Вильгельм продолжил поход. Английская знать находилась в нерешительности, а затем эрлы и вовсе отказались сражаться. Герцог напал на окрестности столицы южнее Лондонского моста, предав их огню, но сам город оставался неприступен. Тогда Вильгельм, продолжая опустошать местность, сделал марш-бросок вверх по Темзе к Уоллингфорду, где к нему с изъявлениями покорности явился архиепископ Стиганд. Этот переход на сторону противника стал предзнаменованием будущих событий и обеспечил нормандцев сильным сторонником. Воодушевленный этим успехом, Вильгельм переправился через Темзу и приблизился к Лондону с северо-запада. В Беркампстеде Вильгельма встретили самые влиятельные лица королевства, которые принесли заверения в своей верности и сдали столицу. Среди них были архиепископ Эльдред, епископы Вульфстан Вустерский и Вальтер Герефордский, эрлы Эдвин и Моркар и избранный ими, но еще не вступивший в свои права король Эдгар. Они предложили Вильгельму корону, но хотя герцог и взял на себя некоторые обязательства, его армия, к их негодованию, продолжала разорять окрестные земли. Тактика, примененная Вильгельмом еще в 1063 г. для захвата Ле-Мана, пригодилась ему и в Англии.

Английская знать и граждане Лондона предложили Вильгельму престол, так как, вероятнее всего, понимали, что им не удастся найти вождя, за которым пойдет английский народ. То были одновременно и трусость, и реализм. Они сошлись на мнении, что в сложившихся обстоятельствах благоразумнее всего как можно быстрее прийти к соглашению с герцогом, пока они еще могли предложить этому завоевателю своеобразную сделку, признав его своим законным королем. Однако Вильгельм, по вполне понятным причинам, колебался. Он раздумывал, не искушает ли он судьбу, не окажется ли его власть призрачной. Он опасался, что, если его жена не будет коронована одновременно с ним, в дальнейшем будут поставлены под сомнение права его сыновей. Кроме того, он, возможно, понимал мотивы англичан и не желал обременять себя никакими сделками. Он уже принял некоторые обязательства — например, пообещал признать архиепископа Стиганда своим духовным отцом, — но, конечно же, собирался от них отказаться. В конце концов Вильгельм преодолел свои сомнения при содействии советников, несомненно, убеждавших его в том, что, изменив свой статус, он выбьет почву из-под ног у возможных мятежников. Его армия захватила Лондон, и уже на Рождество архиепископ Эльдред Йоркский провел в Вестминстерском аббатстве коронацию Вильгельма, который произнес обычную для подобных церемоний клятву, обещая оберегать церковь, быть праведным королем для своего народа, принимать и соблюдать справедливые законы, бороться с грабежами и любыми неправомерными судебными решениями. Итак, в возрасте 39 лет Вильгельм был помазан на царство, возложив на себя всю ответственность такого положения. Однако во время коронации его охрана подожгла соседние дома, приняв одобрительные возгласы людей за крики мятежников.

По утверждению Гильома де Пуатье, отражающему официальную точку зрения нормандцев, герцог унаследовал английское королевство по дарственному акту Эдуарда, подкрепленному клятвами, а затем утвердил свое законное право, завоевав страну. Его короновали с согласия и, возможно, даже по желанию английских вельмож. К тому же он был близким родственником Эдуарда. В этой версии всегда как-то с трудом уживались два противоречивых суждения — Вильгельм был и законным наследником Эдуарда, и в то же время настоящим завоевателем. Хотя лейтмотивом в книге Гильома проходит оправдание притязаний Вильгельма и утверждение, что герцог просто хотел лишить власти узурпатора, неправомерно захватившего его собственность, хронист с трудом сдерживает свое ликование по поводу завоевания Англии.

Эту двойственность можно обнаружить также и в отношении самого Вильгельма к новым владениям. После коронации он сделал некоторые шаги, достойные настоящего государя — например, утвердил в Лондоне таможенные пошлины и приказал, чтобы для купцов были открыты порты и некоторые дороги. Считается, что он принял всевозможные меры ради обеспечения благоденствия всей страны и ее церкви, и возможно, что некоторые из его законодательных актов, собранных позже вместе и получивших название «статутов», — например, те, что разрешали всем гражданам жить по законам короля Эдуарда и регулировали правовое положение англичан и французов, — относятся в основном к этому раннему периоду его правления. Первый из этих статутов гласит: «Превыше всего я желаю, чтобы во всем королевстве люди почитали Бога, чтобы вера в Христа оставалась неоскверненной и чтобы между англичанами и нормандцами сохранялись мир и чтобы они чувствовали себя в безопасности». Тем не менее если у него и были намерения реформировать английскую церковь, то он отложил их на более позднее время, решив, что в настоящий момент более выгодным политическим шагом будет поддержка епархий у него на родине. В любом случае, церковь, не подвергнувшуюся реформе, было легче разорять. Имеются сведения, что Вильгельм сам поступал по справедливости и требовал того же от своих главных сподвижников — тем более что угнетать побежденный народ слишком сильно было бы и несправедливо, и неразумно. Он осуждал всякий разбой и незаконный захват земельных владений в своем королевстве. Он издавал строгие указы, пресекавшие жестокость, насилие, разврат и пьянство в тавернах среди рыцарей и солдат, а также назначал судей, чтобы те карали преступников. При этом к нормандцам он проявлял не больше снисходительности, чем к аквитанцам или бретонцам.