С первых слов их разговора Поля поняла, что между ними происходит какой-то торг. По какому поводу идет торг, Поле знать не хотелось. Пусть себе кричат хоть до рассвета! Ведь пока не надорвут глоток, все равно не замолчат. Но волей-неволей Поля поймала несколько фраз, и отношение ее к разговору за стеной изменилось. Нет, быть дальше равнодушной она уже не могла. Там, за стеной, речь шла о "яме"…

"Яма"… Поля с раннего детства знала, что "ямы" на Оби — это великое сокровище для людей. Дорогой красной рыбы в них набивается столько, что ее вылавливают сообща целыми селами. Бедняков "яма" выручает, как драгоценная находка… Не было ни гроша — и вдруг на тебе, алтын! А для богатых "яма" — чистый барыш, выигрышный купон, фортуна. Что касается купцов, то для этих "яма" подобна сейфу, в который по мановению волшебной палочки натекли груды золота.

Так для людей. А для реки, для природы "яма" — жестокое испытание, которое порой опустошает воды на долгие десятилетия.

К декабрю плесы Оби покрываются саженным непроницаемым льдом. Рыбным стадам становится и душно и голодно. По законам, продиктованным живому миру землей и небом, рыба скатывается в места, где река вытеснила песок и глину, вымыла углубление, вероятно, чем-то похожее на чашу. Вот сюда, в эту вымоину, и набивается рыба, да так плотно лежит, что на боках у нее образуются особые пятна — пролежни.

Найти "яму", обнаружить ее на тысячеверстном пространстве реки — дело столь хитрое, что не многим это удается. А уж если все-таки тебе повезло по удачливости ли или по особому твоему знанию реки, и ты обнаружил "яму", — владеть тебе ею одному не дано.

"Яма" — общелюдское достояние, вон как урман, в котором обитает зверье, или вон как озера, в которых кишмя кишит рыба.

Поля все это хорошо знала. Она была еще совсем малышкой, когда дедушка Федот Федотович нашел "яму" неподалеку от Парабели. Первое, что он сделал, заявил старосте. Люди горячо благодарили дедушку.

"Яма" обещала им богатый улов. Но никаких преимуществ дедушка не имел. Наряду с другими он вытаскивал из шапки старосты клочок бумажки, на котором химическим карандашом стоял номер его делянки, кстати, оказавшейся возле самого берега и потому не предвещавшей особенно богатой добычи…

Поля знала, что иначе поступать с "ямой" не полюдски. Так исстари принято, потому что река для всех, богатства ее для всех, и никто не волен заявить свое особое право…

Да уж так ли — никто?

Разговор за стеной становился то громче, то глуше, но напряжение его не уменьшалось. Мужики кричали, матерились, перескакивали с одного на другое. Но Поля все уже поняла. Пятым среди них был Ермолай Лопаткин. Он, по-видимому, был с одним глазом: "Епифан называл его "лихом одноглазым". Братья-скопцы подкараулили Лопаткина в тот самый момент, когда он прятал замороженных осетров в амбарушку поблизости от своей избушки на стану. Осетры были "ямные", с пролежнями и чуть стиснутые в подводном штабеле. Теперь Епифан с братьями требовали от рыбака-вора, чтоб он показал "яму" и поклялся на кресте, что никому, ни единому человеку на свете не скажет о "яме", а промышлять там будет только тайно, в ночной час и только вместе с братьями-скопцами и рыбаками, которых назначит сам Епифан.

Ермолай Лопаткин был хитрюга и делец. Он то обещал Епифану, конечно, не за так, не за здорово живешь, а за хорошую деньгу, которую Епифан не потом, а вот сейчас же выложит на стол, показать "яму", то принимался отказываться от своих слов и твердил одно:

— Сказал, не покажу и не покажу!

В один из моментов, когда Лопаткин начал вымогать у Епифана принять его в "пай" в торговом деле, братья-скопцы с визгом бросились на Ермолая и стали его тузить. Поднялся такой стукоток, что Поля с опаской поглядывала и на пол и на потолок: не рухнут ли на нее доски сверху, не проломятся ли половицы? Повидимому, Ермолая не так просто было одолеть. Он разбрасывал скопцов, как кутят, и они при падении — звонко шлепались и крякали. Вдруг, перекрывая шум драки, послышался истошный возглас Епифана:

— Брось топор, Агап! У него же кинжал в ножнах!

Зарежет он всех нас!

Возглас Епифана остепенил и скопцов и Ермолая.

Драка затихла, а спустя несколько минут до Поли донесся звон бутылок и стаканов и сравнительно мирный говор драчунов. Торг продолжался, будто и не было этой яростной схватки, дошедшей почти до смертоубийства.

Наоборот, схватка не только их успокоила, но и отрезвила. Выпив еще "по одной, по другой", Епифан с Ермолаем ввели свой торг в разумное русло. Братья-скопцы лишь изредка поддакивали Епифану, когда он принимался в чем-то убеждать упрямого Лопаткина.

Близилось уже утро, когда наконец взаимоприемлемые условия были выработаны. Насколько поняла их Поля, они сводились к следующему: Епифан закупает "яму" целиком; Ермолай получит за открытие "ямы" "способие" и прибавку на каждый пуд добытой рыбы…

Навербовать рыбаков, которые не выдадут "яму" односельчанам, Еппфап взялся сам. Он не скрывал своего расчета: позовет из ближайших стойбищ остяков, свяже. т их при помощи винного зелья круговой порукой, и пусть себе промышляют. Никто пикнуть не посмеет, рта не раскроет. Уж что-что, а добыть рыбу из реки остяки умеют! И летом умеют и тем более зимой, на "яме"!

Епифан не скрывал своей тревоги: "вломился" он не в свои пределы. Много лет обитался тут по деревням, станам и стойбищам Фома Лукич Волокитин. Если, не к ночи будь сказано, Волокитин узнает о проделках Епифана, он ни себя, ни денег не пощадит, чтоб навсегда выгнать отсюда незваного конкурента. Понимали это и братья-скопцы, да и Лопаткин тоже. И потому поклялись друг дружке блюсти тайну. Как ни крути, все в ней были заинтересованы.

— Сделать все шито-крыто, — пропищал один из братьев.

— Истинно, Агап! — согласился Епифан.

— Чтоб никто не нашел ни начала, ни конца, — подтвердил Ермолай.

Утром в Полину половину заскочил Епифан. Поля лежала уже с открытыми глазами, снова прислушиваясь к суете за стеной.

— Ну как, Палагея, не заскучала? А мы опять поехали! Дела! Барыш, Палагея, наклевывается! — скороговоркой проговорил Епифан и, не дожидаясь ответа, выскочил за дверь.

"Знаю я ваши дела! Наслушалась за ночь-то! Ермолай обманывает односельчан, утаив от них "яму", ты обманываешь Ермолая, а вот на чем и где обманут вас обоих братья-скопцы, я еще по-настоящему не разобралась", — думала Поля.

Самочувствие у нее было скверное. Ночь Поля не спала, задремала лишь под самое утро, когда за стеной на короткое время наступила тишина. Очнулась с ощущением тяжкой вины. Но в чем же она виновата? И перед кем? Разве она виновата, что на земле живут такие человеки-уроды, как братья-скопцы, в доме которых она оказалась?! А Ермолай? Ну не урод ли? Ведь такой же бедняга рыбак, каких тут на Оби встретишь бессчетно, а чем занимается? Пофартило ему — нашел "яму", достояние, которым должны воспользоваться все жители.

А что делает? Хоронит богатство от других, пытается извлечь выгоду только для себя… А Епифан?.. У Поли не нашлось слов, которыми она могла бы обозначить поступки свекра… И все же разве она виновата, что все они, эти нелюди, живут рядом с ней, совершают свои мерзкие дела и нисколько ни в чем не опасаются ее?

Говорят громко, без стеснения, в открытую рассчитывают, как ловчее обмануть других, а свекор Епифан обнаглел до того, что дает ей книгу, в которой что ни запись, то обман, преступление, ужас! Да неужто все они до того утратили разум, что и ее принимают за свою?

Поля от этой мысли вскочила на постели, долго сидела, кутая голову в свои пышные волосы.

"А что будет дальше? Дальше лучше не будет… Будет еще хуже. Пока не поздно, надо выбираться из этой трясины. Иначе засосет до юловы, а потом и с головой накроет. Погубишь себя… Отцу с дедушкой стыдно будет назвать тебя родной", — думала она.