— Кто эта дурочка, Броня? Молодая или старая? — спросила тетя Стася.

— В годах уже. И, судя по всему, купчиха.

— Ты, Броня, не спросил ее, что бы она стала делать, если б вдруг оказалась, царицей? — весело пошутила тетя Стася.

— Ну с какой же стати стал бы я спрашивать об этом? — удивленно повел сухими плечами Насимович.

— А я бы спросила, обязательно спросила бы, и Знаю, что ответила бы она.

— Что же? — чуть не в один голос спросили Катя И Насимович, придерживая свои ложки.

— А вот что: сшила бы себе сто тысяч платьев и С утра до ночи перед зеркалом примеряла их.

Катя и Насимович засмеялись, а тетя Стася отодвинула от себя тарелку и, глядя на Катю, сказала с гневом:

— И небось считает себя умной эта особа. Вот, Зосенька, каких земля носит.

— Ну а еще одна, Стася, — продолжал Насимович, — призналась мне. Говорит, что шила у меня английский костюм в Варшаве. Вы, говорит, пан Насимович, душка, вы дамский благодетель, и я помню, что в Варшаве все модницы от вас были без ума.

Насимович и тетя Стася как-то выразительно переглянулись, и выражение их глаз было таким, что Кате подумалось: не является ли вывеска, гласившая, что Бронислав Насимович — первостатейный варшавский мастер, только хитрым прикрытием конспиративной квартиры большевиков? Может быть, ему в Варшаве-то даже не приходилось бывать.

Катя, естественно, не стала высказывать свои мысли вслух, лишь про себя сказала: "А если и так, то дай бог, чтобы подольше ни у кого не закрались сомнения в этом и вывеска Бронислава Насимовича помогала бы нам успешно делать свое дело".

Сразу после обеда Насимович надел свой модный сюртук, черное пальто, шляпу, взял зонт с длинной ручкой и, натянув калоши, вышел из дому.

Катя и тетя Стася перемыли посуду и принялись за уборку в комнатах. Но вскоре Кате пришлось поспешить в свой закуток: постучали в дверь. Пришла соседка Насимовичей. Дело оказалось пустяковым: не хватило для засолки капусты двух-трех горстей соли.

Тетя Стася охотно выручила соседку, но та не торопилась уходить, без умолку тараторила, перескакивая от одной темы к другой без каких-либо пауз и точек.

Муж соседки занимался извозом. Среди профессий городского люда трудно было бы назвать людей, которые были так подробно и вполне достаточно осведомлены о событиях в городе, как извозчики.

За несколько минут жена извозчика со ссылкой на мужа сообщила о пожаре в доме архиерея, о самоубийстве проворовавшегося офицера из интендантства, об ограблении ювелирного магазина, об облаве на пристани в момент прихода последнего в эту навигацию парохода.

Тетя Стася, живя много лет с Насимовичем, научи-, лась уже отличать в пестром потоке житейских событий важное от неважного. Как только соседка упомянула относительно облавы на пристани, тетя Стася насторожилась. Дав возможность соседке поболтать вволю о том о сем, она постаралась возвратиться к происшествию на пристани.

— Кого ловили-то? — загораясь от любопытства тети Стаей, переспросила соседка. — А ловили, суседушка, персону. Сказывают — из самого Питера предписание: поймать, и все. Если, дескать, не поймаете, не обессудьте ни наград вам, ни почестей. Ну вот, о-ни старались изо всех сил.

— И поймали-таки? — Тетя Стася даже дыхание придержала.

— Дело-то, суседушка, сказывают, было так: они пароход-то обложили, ждут-пождут персону на трапе, а ей все нету, не идет она на них, и только. А потом один из энтих лпхоимцев-то в еполетах возьми да и зыркпи глазищамп по толпе. А она, персона-то, стоит себе средь народа и похохатывает. Попробуй, дескать, возьми меня при таком скоплении. Разве люди по нонешнпм временам дадут беглого человека на съедение?

Осточертели они всем, царские слуги, хуже горькой редьки стали. Парод от них бежит, как черт от ладана.

— Ну а дальше-то что там было? — не в силах ужо сдерживать свое любопытство, поторопила рассказчицу тетя Стася.

— А что было? А было то — бросили они стеречь пароход и кинулись к выходу с дебаркадера. Каждого встречного-поперечного с ног до головы общупывали.

Мой мужик взошел, чтоб седока взять, да и попал в капкан. Думал: ни коня, ни пролетки на месте не окажется. Да сохранил господь бог все в целости. А только персона как в землю канула, испарилась начисто и следу не оставила.

— А персона-то мужчина или женщина? — рискнула спросить тетя Стася.

Рассказчица взмахнула руками, но преодолевать подобные затруднения ей уже приходилось не один раз.

Фантазия у нее была неуемная.

— А кто ж ее знает! Персона — и все тут. Видать, она и мужиком и бабой может быть. Как ей, значит, захочется, так она и выглядывает…

Начиналась чистая чертовщина. Интерес тети Стаси к рассказу соседки исчез, а та это быстро поняла.

Она поблагодарила тетю Стасю за соль и удалилась.

Как только за соседкой хлопнула дверь, тетя Стася поторопилась в комнатку Кати.

— Ты слышала, Зосенька?

— Все слышала, — спокойно сказала Катя, хотя рассказ соседки Насимовичей сильно взволновал ее.

"Ждали Ваню, на него ставили ловушку, а обнаружили меня", — подумала она. Еще вчера, когда Насимович высказал ей это же самое предположение, она про себя в него не поверила. Не поверила по скромности. Уж что она такое великое сделала для революции, чтобы целый отряд полицейских кинулся ловить ее, преградив путь с дебаркадера большой и шумной толпе? Нет, нет, тут какое-то совпадение. Несомненно. Но теперь Катя думала иначе. Ей казались действия полицейских вполне логичными. Акимова на пароходе не оказалось, а ее Прошкин обнаружил чуть ли не в качестве награды за неудачу. Уж коли журавля не удалось поймать в небе, то, естественно, попытались захватить синицу. А впрочем, не такая уж она синица. Три года Катя выполняет поручения подпольного комитета. Поручения, конечно, не самые ответственные, но все, же… Передачи в тюрьму она носит, литературу по адресам доставляет, вот послали ее с паспортом и деньгами. Правда, ей ни разу еще не довелось выступать на митингах, но у солдат она бывала, беседу о сложных тонкостях образования прибавочной стоимости подготовила. Братец Саша как-то раз ее утешил: "Тебя, Катюха, как и меня, будут слушать обязательно. Наградили нас с тобой родители певческими голосами, хотя и были людьми отнюдь не церковными".

Но ни о каких своих размышлениях Катя ничего не сказала. Насимович хорошо сделал, что предупредил ее: "У тети Стаей сердце больное".

— Болтушка ваша соседка, тетя Стася. Наговорила всего столько, что ум за разум зайдет.

Катя через силу сказала это с усмешкой, весело, и увидела, что ее беззаботный тон сразу успокоил тетю Стасю. Она ушла к себе в комнату и, судя по скрипу кровати, легла передохнуть. Надвигались сумерки, город утопал в непроглядном месиве дождя, тумана, дыма.

Катя тоже легла, подложив под щеку свою мягкую ладошку.

Насимович вернулся не через два часа, как он обещал, а самое меньшее через пять-шесть. Он еще не успел войти в комнату Кати, а она уже знала, что портной несет новые обстоятельства ее жизни. Она вскочила с кровати, встретила его стоя, в готовности следовать за ним в любой миг.

Насимович был не только в пальто и шляпе, он даже не сбросил с ног калоши.

— Ну, паничка Зося, собирайся на другую квартиру. В городе неспокойно, — сказал Насимович вполголоса.

— А что там, дядя Броня?

— Пустяки, Зосенька, вроде. Попал под наблюдение. Во всем виновата моя горячность. Вчера там, на пристани, я имел неосторожность сказать по адресу властей кое-какие резкие слова. А сегодня меня подхватил сопровождающий, и я с большим трудом отцепился от него. Помогли похороны. Пришлось затесаться в самую середину процессии. Хоронили какого-то контролера с железной дороги…

— Ах, дядя Броня, зачем же вы горячились?! — воскликнула Катя, раскрывая свой чемодан, чтоб быстро сложить в него вещи.

— По снятым волосам не плачут, — грустно усмехнулся Насимович и вздохнул. — И ты тоже, Зоседька, не туда влезла. Ищут ведь тебя.